Гэрет долгое время молчал, потом наконец спросил:
— А кому это надо знать?
— Мне. Видите ли, сейчас я вам все объясню. Я пробуду здесь несколько недель, а может быть, и месяцев — я изучаю валлийский. Для самообразования. Понимаете, это моя профессия — языки. И мне необходимо знать валлийский. Поэтому я получил на работе отпуск и приехал сюда. У меня есть немного денег, на которые я собираюсь жить. И работать ради жалованья мне не нужно. Но мне нужно все время быть среди людей, которые говорят по-валлийски. Понимаете? — Он сам чувствовал, что фальшивит, лицемерит, если не просто врет, давая такое упрощенное объяснение подлинных причин, которые руководили им. Но, собственно, почему Гэрета должны интересовать детали? Не надо тянуть, иначе он просто перестанет слушать. — Вот я и подумал, не могли ли бы вы… ну, словом, воспользоваться моими услугами? Взять меня во временном качестве, — добавил он, смутно чувствуя, что немного жаргона трудовой биржи не помешает.
Гэрет долго в упор смотрел на него, давая понять, что эта наспех сколоченная история не произвела на него впечатления. Наконец он произнес:
— И как же вы хотите мне помогать?
— Да как угодно. Чтоб вам легче было управляться с автобусом.
Гэрет взял со стола пустую кружку, внимательно обследовал ее и поставил на место.
— Я привык все делать сам.
— Бывают же времена, — осторожно заметил Роджер, — когда человеку нужна помощь.
— Для начала, — сказал Гэрет, — мне надо узнать побольше о вас. Я ведь не знаю, ни кто вы, ни что вы.
— По профессии, — поспешно начал Роджер, — я филолог. Я изучаю языки. Написал работу о превращении «умляутных вариантов» в «умляутные аллофоны» в скандинавских языках. Я не женат — не потому, что не хотел жениться, а потому, что всю жизнь жил с братом. Он был больной и не мог сам заботиться о себе, а родители наши умерли. Я не мог покинуть его и не мог найти девушку, которая согласилась бы выйти за меня замуж и жить вместе с ним. Потом брат мой умер, это произошло всего три недели назад, я запер нашу квартиру в Лондоне и приехал сюда. Я работаю в университете — там мне дали отпуск на семестр, но, если я захочу продлить его на полгода, мне разрешат. Особой нужды во мне там нет. Может статься, что меня вообще назад не возьмут, но, если я хорошо овладею валлийским, я смогу получить работу в другом месте. Вот вам мое curriculum vitae[12].
Гэрет внимательно выслушал его.
— А в этом вашем курюкуле вы имели когда-нибудь дело с автобусами?
— Нет.
— А с работой в гараже?
— Нет.
— А есть у вас удостоверение, разрешающее работать шофером на машине?
— Вы же понимаете, что нет, иначе я бы сказал.
Гэрет передернул широкими плечами под кожаной курткой.
— Что-то непохоже, чтобы от вас было много толку в обслуживании автобуса, а?
Роджер вспыхнул от злости.
— Я же готов учиться и готов работать бесплатно. А вам нужна помощь — хотя бы моральная.
— Нет, не нужна, — упрямо сказал Гэрет. — Я пока еще не собираюсь просить о помощи.
— Вам бы, конечно, хотелось, чтоб было так, верно? Из гордости. Потому что, если вы попросите о помощи, значит, вы проиграли. А вы знаете, куда такая позиция заводит людей? Когда человек наконец решается попросить о помощи, бывает уже поздно, и он летит в пропасть.
— А вы, оказывается, немало на этот счет знаете.
— Я знаю то, что видно любому, у кого есть глаза. Я еще прошлым вечером заметил, что выдержка ваша очень и очень на исходе. Если Дик Шарп… — Роджер запнулся. Он не собирался называть этого имени.
— Ну, конечно, Дик Шарп, — сказал Гэрет. — Я все ждал, когда вы произнесете это имя.
— А почему бы мне, собственно, его не произнести? Каждый знает, что от него все ваши беды.
— Я этого никогда не говорил.
— Вы сказали гораздо больше. Я сам слышал, как вы говорили, что убьете его.
— У меня есть на то свои причины.
— Послушайте, мы говорим как взрослые люди или играем в какую-то дурацкую игру? Если мне хочется помочь вам и я готов выполнять любую, самую скромную, работу без всякого вознаграждения, почему вы возражаете? Что, от меня дурно пахнет или еще что-нибудь?
— Очень возможно, мистер, — сказал Гэрет. На его лице нельзя было прочесть ничего. — Очень возможно, что от вас попахивает Диком Шарпом.
Только тут Роджер понял.
— О господи, — тихо произнес он.
— Этот джентльмен во многих местах оставляет свой запах, — сказал Гэрет. — Как лисица, забравшаяся на ферму.
— Значит, вы считаете, что я saboteur[13], — все так же тихо сказал Роджер.
— Я не могу этого считать, потому как не знаю этого слова.
— Это значит чей-то тайный агент. Он делает вид, будто работает на вас, а сам изнутри подрывает ваше дело.
— И вы думаете, — спросил вдруг горбун, и голос его стал звонким от гнева, — что в запасе у Дика Шарпа нет такого грязного трюка?
— Я не знаю, какие трюки у него в запасе.
— Конечно, вы этого не знаете, да и многого другого тоже. У Дика Шарпа всюду свои люди — до самого Честера. Если понадобится, он может нанять людей даже из Ливерпуля, ирландцев, кого угодно. Местных-то мы всех знаем, знаем, кто чего стоит. Но ведь Дик Шарп может в любую минуту пригнать сюда чужака.
— А я как раз чужак, — медленно произнес Роджер, — и, значит, меня пригнал сюда Дик Шарп?
— Соображайте уж сами, — сказал Гэрет. — А мне пора на десятичасовой рейс. — Он продвинулся по скамейке до края стола и встал. Но не уходил, глядя ироническими, пронзительными глазами сверху вниз на Роджера.
— Гэрет, — сказал Роджер. Момент был решающий, и он намеренно назвал горбуна по имени, чего до сих пор не делал. — Я не состою на жалованье у Дика Шарпа. Если же вы все-таки считаете, что он платит мне, то у вас на редкость плохая разведка, и к тому же вы чертовски непроницательны.
— Ну и дальше что? — спросил Гэрет. Его потертая кожаная куртка блестела под электрическим светом, словно потный лоб.
— А дальше — до свидания. Люди непроницательные не могут сражаться с такими умными бестиями, как Дик Шарп.
Горбун пригнулся к самому лицу Роджера.
— Вот теперь я знаю, что вы работаете на Дика Шарпа. Он подослал вас, чтобы запугать меня. Чтобы я начал тревожиться и потерял веру в себя.
— Валяйте, валяйте, — сказал Роджер. — Верьте любой глупости, какая вам по душе. Я сдаюсь.
Гэрет направился к двери, по пути кивнув на прощанье хозяину. Он открыл было ее, но тут же отпустил — дверь закачалась на петлях, а он стоял и смотрел на нее, точно хотел пронзить взглядом. Потом повернулся и снова подошел к Роджеру.
— Если завтра утром в полдевятого придете на площадь, — сказал он, — я познакомлю вас с расписанием.
— Приду, — сказал Роджер.
— Я буду вас ждать, — сказал Гэрет. Затем он несколько раз кивнул и ушел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Кожаная лямка была очень тонкая. Она врезалась Роджеру в плечо: накануне вечером, раздеваясь, он обнаружил на коже красную полосу. Сегодня он надел сумку на другое плечо, но это было неудобно: ему приходилось отсчитывать монеты и давать сдачу левой рукой. День подходил к концу — они ехали десятичасовым рейсом в Лланкрвис, — и Роджер изрядно устал. Единственное спасение, решил он, приобрести одну из этих дурацких кожаных курток, чтобы не натирало плечи.
Раздумывая об этом, Роджер следил за руками Гэрета, легко лежавшими на большом колесе руля, — последнюю четверть мили он особенно осторожно вел автобус. Большинство пассажиров уже сошло. Оставалось человек пять-шесть, которые ехали до конца — до верхнего края Лланкрвиса, откуда начиналась дорога, открытая всем ветрам. По-видимому, эти люди жили либо на окраине поселка, либо в коттеджах, разбросанных по склону горы. Среди них была и красавица брюнетка, работавшая портье в отеле «Палас»; она сидела выпрямившись, одна на заднем сиденье. Роджер удивился, когда на площади она вошла в автобус, и уж совсем был поражен, когда она взяла билет до конца. Возможно, она ехала навестить кого-то в этом отсыревшем медвежьем углу, на краю света, где по дороге видишь лишь мокрую черепицу да застывшие, тупые взгляды овец? Но кого такая девушка могла навещать? Неужели она живет в Лланкрвисе? Нет, не может этого быть! Беря деньги за билет, Роджер с таким нескрываемым интересом уставился на нее, что она вспыхнула и отвернулась к окну. На ней было зеленое замшевое пальто, которое, должно быть, стоило уйму денег. Конечно, у девушки с такой внешностью есть богатые покровители или друзья. Продвигаясь по автобусу, Роджер то и дело посматривал на нее, потом мысли его перескочили на то, что у него стерто плечо и, следовательно, придется покупать эту дурацкую куртку.