— У меня тут ваш плащ.

— Мой?..

— Молодая леди велела передать его вам.

Она сунула руку под стойку и вытащила аккуратно сложенный макинтош. Интересно, как это произошло? Беверли оставила ему макинтош, следуя внезапному порыву честности? Или же просто швырнула его на стойку портье, высокомерно и презрительно, обозвав его при этом нахалом, который только и знает, что лапать, жалким сатиром, все хитроумные планы которого кончились тем, что он просто вымок как следует. Короче говоря, интересно, что она сказала этой девушке насчет него?

— Большое спасибо, давайте его сюда.

Он взял из рук девушки плащ, и глаза их встретились. Показалось ли ему, или она в самом деле на секунду дольше, чем следовало, задержала на нем взгляд? Был ли в ее глазах намек или хотя бы капля намека на то, что ее забавляет… забавляет что? Сочувствует она ему или же над ним насмехается? Или же во взгляде ее промелькнуло что-то, как бы говорившее: «А я кое-что знаю о вас»?

Ну и пусть знает. Ему нечего терять и не к чему что-то из себя строить. При необходимости он готов ей письменно подтвердить, что жаждет вступить в связь с женщиной и готов последовать за любой особью женского пола, которая попадется на его пути. Ужаснее всего, подумал он, что такое заявление даже не заинтересовало бы ее. Самые низменные его намерения не способны ее шокировать, потому что это пройдет мимо нее, даже не затронув ее внимания. Такая девушка… да мужчины вьются вокруг нее, как влюбленные мясные мухи. Роджер схватил макинтош и направился было к лифту, но на полпути остановился. Засесть у себя в номере? С доктором Конроем? Нет, сейчас, когда ему вернули плащ, лучше совершить большую прогулку. Уже начинало смеркаться и стал накрапывать дождь, но столько мыслей осаждали Роджера, что ему просто необходим был свежий воздух и физическая усталость. Быстро застегнув плащ, он зашагал по дороге, которая вела из города.

Теперь уже дождь лил вовсю, образуя пузыри в лужах. Роджер обнаружил проселок, зажатый между каменными стенами и уходивший вверх в направлении темно-пурпуровых фестонов гор. Безжалостно заставляя себя идти не прогулочным, а быстрым шагом, он молотил дорогу ступнями, совсем как человек, вращающий водяное колесо. Однако скоро шаг его отяжелел, он пошел медленнее. Последние дома остались теперь далеко позади, и по обеим сторонам дороги высились уже не стены, ограждающие пастбища, где бродят черные коровы, а голые холмы, где пасутся на воле овцы, такие же серые, как камни, по которым они ступают, переходя с места на место в поисках травы. Наконец дорога перестала карабкаться вверх; отсюда, с плато, открывался вид на скалы, каменной стеной вздымавшиеся на горизонте. Идти дальше не было смысла. Роджер повернул назад и на какой-то миг забыл обо всех своих сложностях, потрясенный закатом, пламеневшим над Энглси. За пеленой дождя над морем словно полыхал пожар; внизу под откосом стоял замок — средоточие древней силы. Творения рук человеческих, облагороженные временем, отнюдь не казались неуместными среди этих творений природы — скал, пламени и воды. Здесь, где природа была столь сурова и трагична, человек вполне мог стоять с гордо поднятой головой, если бы он был так же непреклонен. Роджеру стало грустно, он пожал плечами и начал спускаться вниз. Куда девалась эта порода людей, которые могли создавать шедевры из нетесаного камня? Вымерла, исчезла, а у их потомков бездушный современный мир торгашей высосал мозг из костей. Все не настоящее, всюду подделка фальшь, компромиссы.

Он возвращался в гостиницу изрядно промокший, проветрившийся и усталый, но по-прежнему мрачный. Когда он подходил к гостинице, было уже совсем темно, но свет, падавший из подъезда, высветил несколько человек, вылезавших из такси, которое как раз в этот момент остановилось у тротуара. Окинув прибывших безразличным взглядом, Роджер заметил среди них того самого щеголя, который договаривался с портье насчет ужина на восемь персон; остальные четверо были две женщины и двое мужчин. Да, всюду женщины — даже у этого самодовольного типа в роговых очках и костюме городского покроя, несомненно, есть женщина, и ему не приходится мучиться, нося в себе семя, как узнику в тюрьме.

С чувством омерзения к миру и к самому себе Роджер благоразумно поднялся в номер и принял ванну. Горячая вода благотворно подействовала на его мускулы, сняла усталость, настроила его на более оптимистический лад. Если бы только ему удалось заполучить к себе в постель женщину, все остальные проблемы легко можно было бы разрешить. Одеваясь, он критически осматривал себя. Ведь куда более пожилые и уродливые мужчины умеют привлечь женщин, он сам это наблюдал. Что ж, вернемся к игре — может, на этот раз ему улыбнется удача.

Он решил выпить в баре при ресторане (и посмотреть, не удастся ли подцепить рыбешку), затем поужинать (чтобы заправиться на вечер), затем предпринять систематическое обследование города (если бар при ресторане ничего не даст). Уже в несколько более приподнятом настроении от того, что у него есть план действий, Роджер вошел в бар, прикидывая, что лучше выпить — виски или джину.

Однако настроение его снова упало, как только он услышал гул голосов. Ну конечно же, ведь этот лощеный тип устроил тут коктейль! Неужели все это его гости? Роджер окинул взглядом собравшихся, которые, избавившись от шляп и пальто, готовились выпить и поболтать. Их было человек двенадцать, если не пятнадцать. Почти все — англичане, только один или двое были смуглые, с удлиненным черепом; в разговоре преобладал английский язык — не гортанная североуэльская речь и не певучая южноуэльская, а мягкий, с ужатыми гласными английский язык, на каком говорят в Лондоне и вокруг него.

Нахмурясь, Роджер подошел к стойке. Да кто они такие, черт побери, какое они имеют право оккупировать публичное место? Он посмотрел направо, налево. На всех лицах лежал налет интеллектуальности; нет, пожалуй, это слишком сильно сказано — налет образованности. Одна из женщин — собственно, не женщина, а девушка лет двадцати с небольшим — выглядела вполне… Правда, у нее был эдакий дурацкий богемистый вид и все же… да, она вполне привлекательна. Но опять-таки это слишком сильно сказано. Окажись рядом с ней действительно привлекательная женщина, этой девушки никто бы и не заметил. И все же… челка густых черных волос и под нею большие, широко раскрытые глаза; насупившаяся, недовольная, явно одинокая и, однако, не ищет разрядки в банальной болтовне… (Да прекрати же, прекрати, Фэрнивалл! Перед тобою женщина — чего тебе еще нужно? Но она приглашена на коктейль, а ты — нет. Так закажи себе чего-нибудь выпить. Виски.) Роджер повернулся к стойке. И тут он увидел Брайанта.

Брайант наблюдал за ним: он уже давно узнал Роджера.

— Привет, — сказал он, стараясь не выказывать излишнего удивления. Брайант не любил, когда что-то нарушало его спокойствие, он создал себе маску человека, которого ничто не способно взволновать. — Какая неожиданность! Понятия не имел, что вы здесь.

— А я понятия не имел, что вы здесь, — сказал Роджер.

Брайант был филологом и недолгое время коллегой Роджера, когда оба они только начинали свою деятельность в университете; потом пути их разошлись. Мягкие манеры и внешность дельца делали Брайанта похожим скорее на хорошо воспитанного торговца, чем на интеллигента. В самом деле, судя по слухам, начинал он свою карьеру в Сити, в одной почтенной фирме оптовых импортеров джута и лишь потом его сманила филология, прельстив своими более широкими возможностями. Следуя естественному ходу мыслей, Роджер вспомнил, что поблизости есть университетский колледж, и один-два вопроса открыли ему, что Брайант связан с ним, как и большинство присутствовавших на коктейле.

— Меня сделали лектором, — промяукал он, наблюдая за реакцией Роджера из-под обманчиво полуопущенных век.

«Лектором, вот как! Ну что ж, хоть ты и посредственность, Брайант, но какой-то толк от тебя, конечно, может быть. К тому же ты наверняка обладаешь секретом производить впечатление на комиссии, состоящие из подобных тебе посредственностей. Что ж, желаю удачи, фарисей, оптовый скупщик джута».