— Ну что же, по законам военного времени за укрывательство от властей секретных документов полагается расстрел. Но мы люди не злые. Давай, старик, откупайся. Рыбкой угощай, обедать пора.

Валерий видел, что, когда немец извлек из сундука карту, лицо деда то бледнело, то покрывалось красными пятнами, кулаки сжимались. И внуку казалось, что бакенщик вот-вот не выдержит, набросится на фашистов, чтобы отнять карту, изорвать ее, уничтожить во что бы то ни стало, хотя за это и придется поплатиться жизнью. Но как только немец заговорил об обеде, дед как-то сразу же обмяк, закивал головой, стал приглашать их к столу. Достал из печи жареную рыбу, поставил на стол бутылку водки. И все делал быстро, угодливо, никогда таким его не видел Валерий. Да и знал — не может старый бакенщик зря так унижаться перед врагом, дед делал это нарочно, хитрил, но что он задумал, Валерий вначале не мог понять.

— Память, память стала неважной! — говорил дед, разливая немцам в рюмки водку и кивая на уголок стола, где лежала аккуратно сложенная лоцманская карта.

Немцы пили и закусывали, а захмелев, стали говорить о чем-то друг с другом, казалось, даже позабыли о деде и его внуке, словно тех и не было в доме. Вот тут-то Валерий и заметил, что дед снова стал вести себя беспокойно, поглядывая на карту, на дверь, незаметно подавал внуку какие-то знаки. И Валерий понял деда. А когда понял, не стал долго раздумывать. Подойдя к столу, схватил карту и бросился бежать. Это случилось так неожиданно, что гитлеровцы в первое мгновенье даже оторопели. Во всяком случае крики «стой!» и «хальт!» Валерий услышал уже за дверью. А когда те бросились в погоню, он уже петлял у кустов, катился по обрыву. Позади гремели выстрелы, неслась злобная ругань и крики.

Добежав до зарослей камыша, Валерий долго пробирался по ним. Ткнулись туда было и немцы, но, провалившись в ямы и омуты, тут же вернулись, — где им было угнаться за внуком бакенщика, который знал каждую тропинку.

Валерий переплыл заводь, добрался до островка, а там, передохнув, поплыл на другой берег. И уже на левом берегу, обессилевший, лежа в кустах ивняка, услышал несколько далеких выстрелов, а минуту спустя увидел клубы дыма. Это горел дом старого бакенщика…

Капитан Сай и сержант Женя Проценко

Весной туманы над Припятью белесые, они не клубятся и не плывут пластами, а ровно застилают небо, берега и реку. Пахнут туманы молодой зеленью деревьев и сочной луговой травой. Но вот к этому запаху примешался другой, похожий на запах множества залитых водой костров, горький и какой-то беспокойный. Саша, потянув в себя воздух, вопросительно посмотрел на стоящего рядом Любина. Помощник капитана понял его и, облокотившись на палубный барьер, вздохнул.

— Это, Саша, запах пожарищ, — сказал Любин, — подходим к Мозырю, от города тянет…

— Он что, горит?

— Горел и сильно разрушен, как и многие наши города. Запах пожарищ устойчивее всех запахов.

И Саше вспомнился обгоревший пароход, из которого они выгружали уголь. Сколько пролежал под водой, а запах гари остался. Но этот был сильнее, и Саше казалось теперь, что не туман стоит над Припятью, а надолго завис над ней дым от сгоревших мирных домов Мозыря.

Слева, на фоне широкого зеленого луга, показался и сам город: одноэтажные домики, пожарная каланча, водокачка.

На палубу вышли почти все осипенковцы. К Любину и Саше подошли только что закончившие вахту Иришка и Василь.

— Долго стоять будем, Иван Елисеевич? — спросил Василь у Любина.

— А ты что, в гости к кому тут собрался, остаться боишься?

— В дезертирах ходить не собираюсь. Вот Стрельченко говорит, что здесь грибы дешевые были. Пойти бы насобирать, нажарить для команды свеженьких.

— Ты, я вижу, великий грибник, — усмехнулся Любин.

Иришка не выдержала:

— Да какие там грибы сейчас! Это он, Иван Елисеевич, грибы со щавелем перепутал!

Василь сконфузился, оттопыренные уши его покраснели.

— Сама же и говорила, — напустился он на Иришку.

— Так я же о сушеных.

— Чего не понимаю, того не понимаю, — сознался Василь. Но тут же и оправдался: — Я человек от природы не сухопутный.

— А прогуляться по городу, может, и будет время, — сказал Любин. — Правда, не очень весело гулять сейчас по нашим городам. Вон смотрите…

Все стали глядеть на приближающийся город. Его окраина чернела гигантским пепелищем.

— Тихий ход! — донесся с мостика голос капитана.

Пароход стал подваливать к дебаркадеру. На палубе уже толпилась кучка пассажиров, прибывших в Мозырь. По дебаркадеру суетливо прохаживался белобородый старик, видимо, дежурный, а чуть дальше, почти у самой кромки воды, стоял раскрашенный под листву деревьев «джипе», рядом с ним две женщины в шинелях и пилотках. Из переулка к берегу бежали ребятишки.

Глядя на женщин в военном, Любин сказал:

— Вот уже нас и встречают. Медперсонал, наверное. Нашего экипажа прибыло…

— Я думал, мужчины будут, — разочарованно произнес Василь.

— Женщины — это лучше, — тепло сказал подошедший Чубарь. — У них руки спокойные, ласковые… Вот такая же одна меня целые сутки обрабатывала. Двадцать дырок на мне заштопала, Марией Демьяновной звали, запомнил на всю жизнь.

Иришке и Саше обе женщины показались удивительно красивыми.

— Особенно та, что пожилая, правда? — говорила Иришка.

— Пожилая? — засмеялся Любин, вглядываясь в женщин. — Да этой пожилой еще и тридцати нет!

— Нашли что обсуждать — возраст женщины, бесстыдники, — не стерпела тетя Сима. — Женщины всегда молоды!

— И красивы, — кокетливо добавила Тоня.

Все засмеялись и приветливо замахали руками женщинам на берегу. Те подняли руки, правда несколько сдержанно, по-военному, но тоже приветливо и радостно.

Как только пароход причалил и с него по сходням сошли пассажиры, женщины поднялись на борт.

Их встретил капитан. Пожал руки, представил членов экипажа.

Старшая из женщин назвалась капитаном медицинской службы Варварой Степановной Сай. Была она очень худая, высокая, лицо смуглое, с серыми холодноватыми глазами. Правда, когда она представлялась команде, слегка улыбаясь, глаза отливали мягкой голубизной. Рука у Сай хотя и тонкая, но в пожатии по-мужски крепкая и властная.

Вторая — хирургическая медсестра, сержант Женя Проценко, казалась совсем подростком: кругленькая, беленькая, глаза зеленоватые, нос вздернутый. Рука у нее маленькая, мягкая, как заячья лапка.

— Сержант Проценко, — представилась она, протягивая каждому свою мягкую руку.

На Иришке она задержала взгляд дольше, чем на других, и улыбнулась ей как-то по-особому, с доверчивой откровенностью, будто сразу же предлагала дружбу.

— А мы уж заждались вас, — четко чеканя слова, сказала капитан Сай. — Ни начальник госпиталя, ни другое какое начальство встретить вас не могли, все очень заняты, много раненых. Поэтому все рейсы пока что будем обслуживать мы вдвоем — я и сержант Проценко. Сейчас мы осмотрим пароход, а затем вы, товарищ Келих, и ваш первый помощник подъедете вместе с нами в госпиталь, где получим соответствующие указания, инструкции. После этого мы сразу же уходим в рейс. Для получения продуктов и медикаментов откомандируйте двух-трех человек. Машина в нашем распоряжении, накладные у Проценко, она и возглавит это дело. Вот и все. А теперь показывайте наше будущее хозяйство, — уже тоном приказа закончила Сай.

— Вахтенная, ключи! — сказал Иришке капитан.

Теперь все двинулись вслед за Иришкой. Девушка открыла салон, оборудованный под операционную. Хирург и медсестра молча, строго осмотрели его. По их лицам трудно было понять, что им нравится, а что нет. Сай вынула из командирской сумки, висящей на боку, блокнот, записала в нем что-то и, вырвав листок, передала его сестре.

— Придется доукомплектовать операционную, — сказала она Проценко, — это оборудование должно у нас быть, немедленно доставьте его на пароход.

Потом Женя, расстегнув шинель, вынула из нагрудного кармана гимнастерки очень белый платок, провела им по деревянному операционному столу, оббитому цинком, по сиденью качалки, по краям иллюминаторов и даже по крышке шкафа. Внимательно оглядела платок и, улыбнувшись, проговорила картаво: