Из составленных путешественниками прошлого века реляций, дополненных сведениями, почерпнутыми от Пастори, нам было известно о существовании трех постоянно действующих колодцев в квадрате примерно в 10 тысяч квадратных километров к югу от озера Джульетти. Один из этих колодцев на полпути между Афдерой и обширными риолитовыми полями у Гад-Элу интересовал нас особенно. Было очень заманчиво разбить там стоянку на 2–3 дня для изучения застывших потоков кислой лавы в соседстве с мощным гранитным массивом. Гранит медленно выкристаллизовывается в земной коре, тогда как лава разом выплескивается на поверхность в жидком виде, и соседство этих двух типов пород редко где можно наблюдать. Их сосуществование в самом сердце Афара представляло важную проблему, разрешить которую было бы легче при наличии временного лагеря. Но оставаться у цели без источников воды поблизости было просто опасно.

Мы начали искать источник еще во время разведывательных полетов. Главной их целью оставались геологические наблюдения, но попутно мы выискивали в указанной зоне колодец. Тщетно. Потом стали выспрашивать кочевников. Приметы, полученные в обмен на муку и сахар, тоже не смогли помочь.

Наконец было решено предпринять целенаправленные поиски колодца, Снижаясь моментами до 10 метров и летя на самой малой скорости, мы прошли над высохшим руслом, углубились в ущелье, во все глаза рассматривая галечник, колючки и бесчисленные следы верблюдов и коз. Ведь животные должны были где-то пить! Напрасно. Несмотря на все долготерпение, столь же тщетными оказались попытки отыскать два других водопоя.

Только тут до нас дошло: эти колодцы просто иссякли, иссушенные жарой, обрушившейся на всю гигантскую зону к югу от Сахары, зону, протянувшуюся от Атлантического побережья до Красного моря. Кстати, нас должно было насторожить уже одно то, что вопреки строгой этике пустыни встреченные кочевники просили у нас воды. Такого не случалось никогда ранее…

Мы не заметили подкравшейся беды. Окажись мы более наблюдательными, нам бы бросилось в глаза — и в пустынной впадине, и в живописных средневековых поселках на Эфиопском нагорье, — что люди и животные становятся все худее, а на окраине городка Волло все прибавляется бездомных. Нищету я познал давным-давно, еще в первые приезды в Заир, Чили, Чад и многие другие места. Равнодушие владеющего почти всеми богатствами страны меньшинства к страданиям подавляющего большинства своих сограждан — вещь настолько распространенная на свете, что она стала уже своего рода «нормой».

Бедность населения «третьего мира» возмущает и вызывает жгучее желание помочь ему изменить существующий порядок вещей. Затем со временем перед лицом колоссальной диспропорции между силами тех, кто жаждет большей справедливости, и всемогуществом денег, опирающихся на все более устрашающее оружие и распространяемую телевидением, радио и послушной прессой ложь, руки опускаются.

Диктаторы в ряде стран Азии, Африки и Латинской Америки выглядели бы смешными марионетками, если бы их действия не вызывали ужас; поддерживаемые межнациональными корпорациями, которым идея выгоды заменяет мораль, они ввергают свои народы во все более беспросветную нищету. Это выявляется с особой силой, когда их страны оказываются перед лицом стихийного бедствия — наводнения, землетрясения или засухи.

Все это мы знали. Но… как бы это сказать? В пустыне крайняя бедность кочевников казалась «натуральной», что ли, она была связана с бесплодностью земли. Данакильцы тысячелетиями жили на пределе возможного, как и другие кочевые племена в соседних странах — Сомали, Кении или Уганде: самбуру, туркана, масаи, галла. Они питались молоком своих коз и верблюдиц (редко, когда коров), иногда ели мясо или муку, которую выменивали или покупали у крестьян Эфиопского нагорья. Я ни разу не видел афаров за трапезой — видимо, на это занятие у них уходит слишком мало времени. И тот факт, что они стали есть еще реже зимой 1969–1970 годов, прошел для нас совершенно незамеченным. Люди по-прежнему выглядели тонкими, легкими и грациозными, хотя хроническое недоедание сменилось голодом, Мы не встречали людских скелетов, детишек с раздутыми животами и похожих на теней женщин, как в западноафриканском сахеле1. К великому нашему стыду, мы не заподозрили поразившей данакильцев трагедии даже в 1971 году, когда, оставив Данакильскую пустыню, устроили базовый лагерь в оазисе на берегу реки Аваш в Центральном Афаре.

Центральный и Южный Афар совсем не похожи на испепеленную Данакильскую пустыню. Человек, покинувший соляное царство, вдруг вступает, переехав дорогу Асзб-Дэссе, в иной мир. Это и в самом деле другой мир — если, конечно, не сравнивать его с изобильными местами планеты. Начинающаяся от этой дороги зона тянется на 300 километров к югу до Сомалийского нагорья и представляет собой полупустынную степь. Собственно, тот же сахель [4]… Здесь растут колючие кустарники и даже акации, камедные, тамариндовые и зонтичные мимозы.

Жизнь этой части Афара дает река Аваш; круглый год она катит свои желтые воды, даже в сухой сезон. Аваш начинается к северу от Аддис-Абебы и, пройдя около 1000 километров и спустившись на 3 тысячи метров ниже, теряется в Центральном Афаре — в болотах Гамарри и сернистом озере Аббе. Ни в одной пустыне мира нет столь большой реки. Впрочем, на здешней широте — 12° выше экватора — еще нет пустынь: они лежат дальше к северу. Жара тоже не столь сильная, поскольку зона постоянно идет вверх от соляной долины Далола и достигает отметки 1300 метров у нагорья. Ничего удивительного, что там цветут мимозовые деревья, а в зеленом оазисе вдоль долины Аваша водятся антилопы и кабаны, бегемоты и зебры, пеликаны, ибисы, цапли, причем в великом множестве. Именно здесь полуоседлые афары пасут своих коров.

В тот год, когда мы разбили лагерь возле поселка Айсаит, где живет афарский султан Али Мира, нам бросилось в глаза обширное кладбище. В степи могилы рассыпаны на большом расстоянии, а в Айсаите стоял целый лес надгробных стел, сотни погребальных камней в изголовье свежих могил. Это еще не была ни засуха, ни голод — то была холера.

Бедствие схлынуло, и жизнь вновь потекла по привычному руслу, неторопливо и размеренно; на уличках маленького городка засветились улыбки. Рыночная площадь — широкий утоптанный прямоугольник, окруженный саманными домиками, — кишела народом: кочевники и жители оазисов, продавцы и покупатели, мужчины, женщины, детишки. Всюду козы и верблюды. Как обычно, продавался «теф» — разновидность овса, из которого пекут большие плоские лепешки «ингеры», выставлены для продажи перец, пряности, сахар, ароматические травы, бобы, горох, дикий мед, металлические тазы, котелки… Прекрасные данакильки с обнаженной грудью звонко смеялись, словно и не было никакого несчастья, и черный призрак не витал в небе. Ребятишки взапуски бегали между торговцами, сидевшими на корточках перед разложенным на циновках нехитрым товаром, неторопливо ходили покупатели-«горожане» в белых чалмах и бурнусах, кочевники в коричневых юбках, а важные верблюды величественно отдыхали на земле. Мы не заметили ничего необычного. Правда, долина могучей реки Аваш никогда не знала смертельной засухи, и голод, косивший афарские племена на севере, сюда еще не дошел.

Лагерь в Айсаите нам понадобился для детального изучения гюйо — того самого, что я заметил во время первого облета впадины. Местные жители зовут его Асмэра — «красный». Он действительно темно-красный — того теплого тона, какой бывает у некоторых гиалокластитов. Этот материал, рожденный в результате соприкосновения мелких частиц расплавленной лавы с водой, образовал не только могучий усеченный конус Асмэры, но и покрыл практически всю зону площадью в несколько тысяч квадратных километров в широкой излучине Аваша. Этот полукруг Аваш выписывает как бы из последних сил, прежде чем закончить свой бег в болотистых топях.

Мы обнаружили там еще один гюйо и несколько круглых подводных образований. Но главное, мы собрали там неопровержимые доказательства того, что форма усеченного конуса никак не связана с эрозией. Это первородная форма гюйо, поскольку слои гиалокластитов не прерываясь идут параллельно как на плоской вершине, так и на склонах, а затем продолжаются на земле. По всей видимости, такова структура не только этих двух скромных гюйо (диаметр — 2,5 километра у основания и высота менее полукилометра), но и всех бесчисленных гюйо, рассыпанных по дну океанов. О последних мы имеем лишь косвенные данные, однако есть все основания считать, что и лежащие под толщей океанской воды гюйо тоже родились в результате подводных извержений. Их форма — усеченного конуса — не есть результат эрозии неких гипотетических островов. В истории развития планеты эта внешне неброская деталь приобретает особую важность, ибо она опровергает ряд устоявшихся представлений, таких, например, как опускание океанического дна на 2–3 тысячи метров (там были обнаружены горизонтальные вершины множества гюйо…).