А пока — сидит Алексеев и размышляет. Вот его стихи.
P.S. Моя жена, подруга Маечки Алексеевой, сообщила, что книжки его переплетены в разрезанную кожаную Маечкину сумку. Моя же жена переплетала "Вавилонскую башню" в подарок отцу Алипию — в парчу /взятую у жены предыдущей/. Это для друга моего, И.Л., академикуса, когда он по трупам до нас доберется, чтоб не мучился и не опрашивал вдов. Вдовы всё врут, знаю. Общался.
рисунки Лёвы Авидона, 1960-е; неопубл.; собрание ЭКП
Далее [факсимильно] по антологии "Живое зеркало", Л-д, 1975.
Геннадий Алексеев — человек, не имеющий биографии. Сколько я его знаю (а знаю я его лет 14), он преподает в институте. Архитектор по образованию, он занимается и живописью. И друзья у него в основном этого круга. Домосед, человек с тихим голосом, рыжеватой бородой и усталыми глазами, он пишет уже лет 17. Я вижусь с ним редко, раза 2 в год, и почти всегда у него дома — в Гавани. Он охотно читает стихи, будь то день рождения или просто пришли с визитом. Вынимает чёрную переплетенную, перепечатанную на машинке книжечку в четверть листа, что меня, с моей памятью, раньше очень смешило (теперь не смешит), и читает неожиданно высоким голосом, довольно выразительно.
В 60-е годы он работал в яркой образной системе, близкой к имажинизму, рифмованные стихи (см. отрывки из поэмы "Осенние страсти" — первая полюбившаяся мне еще в 1962 г. вещь), а также короткие стихотворения, впоследствии вошедшие в цикл "Шестистишия". К звуку в стихе он относился всегда равнодушно, хотя слух у него безукоризненный. Впоследствии и вообще отошел от рифмы, тяготея к западному философически-созерцательному верлибру. Вместо эмоций появилась мысль, что меня, с моим чувственным восприятием в поэзии, всегда отталкивало от него. Звук он использовал лишь для забавы, в форме простейших звуковых повторов: "Будущее — большая бешеная баба беременная бомбой" (из книги "Азбука").
Общаться с ним трудно: его жизненный ритм настолько замедлен и размерен, настолько не походит на стандартно-буйствующую ипостась поэта, что вызывает чувство тоски и подавленности от ощущения его величавой и беспомощной созерцательности, а сознаю, что запутался в этой фразе, но так же запутан я в его присутствии. С ним можно спорить и даже поругаться, но впечатление чего-то большого и беспомощного (хотя внешне он вполне благополучен, благополучнее большинства поэтов) довлеет надо мной. Он никогда не говорит о чужих стихах и редко — о поэзии. Впечатление такое, что его это мало интересует. На самом деле он этим живёт. (Отнюдь не в материальном смысле). Ему приходится ходить по редакциям, выслушивать глупые похвалы от людей несимпатичных, и печатать свои серьёзные, тоскливо-иронические стихи под рубрикой "Юмор".
По-моему, он никогда не был молодым, во всяком случае, на моих глазах, и отношение к нему, как к старшему (а он действительно старше меня лет на 7) сохраняется и сейчас, хотя мы скоро станем ровесниками.
стихи
Из поэмы "ОСЕННИЕ СТРАСТИ"
I.
вот опять
пришла ты
желтоглазая
меднорукая
латунноликая
со своими вечными
проказами
с журавлиными своими
кликами
вот опять
явилась ты
с ужимками
со своими платьями
цветастыми
со своими первыми
снежинками
и с последними своими
астрами
вот опять
балуешься со спичками
подожгла леса
стоишь хохочешь
вот опять ты
дикими привычками
психиатрам
головы морочишь
вот опять ты
фокусница
ловко
город приспособила
под цирк
и трамваи
ходят по веревкам
и висят под куполом
дворцы
вот опять
пришла ты
декадентка
из промозглых
утренних туманов
и своими
голыми коленками
будешь долго ты
сводить с ума нас
ты притягательна
как похороны
как порнография
как казнь
тобою
все законы попраны
тебе
любой догмат заказан
все перекраивая
лихо
ты шьешь со вкусом
зная меру
тебе завидуют портнихи
тобой, клянутся костюмеры *
ты незлоблива с виду
кротка
тобой де тоже
время вертит
ты как конфетная обертка
ты вся
реклама сладкой смерти
психостения
твоя вотчина
твои пожары
твое тленье
небрежный
но довольно точный
набросок
светопреставленья
в тебя
как ночью
с моста в воду
мы беззащитны
мы как овцы
шутя
играя
мимоходом