Поезд Эссен—Вена подошел к платформе точно по расписанию. Немцы по-прежнему были пунктуальны при любых условиях и в любых обстоятельствах. Когда до отправления оставалась минута, еще раз внимательно осмотревшись, я быстро вошел в вагон. В купе двое пассажиров — пожилые супруги. Прошло несколько минут. Они показались бесконечно долгими, а поезд почему-то не отправляли. Задержка заставила насторожиться. От мысли, что дверь купе вот-вот откроется, и явятся гестаповцы, мне стало не по себе. И дверь действительно открылась... В купе вошла миловидная девушка и села на свободное место напротив меня. Наконец поезд тронулся. Я вздохнул с облегчением.

13. Размышления под стук колес

Набирая скорость, экспресс миновал разрушенные городские кварталы, но еще долго не мог выбраться из предместья. Но вот унылый серый пейзаж за окном сменился зеленеющими полями, залитыми утренним солнцем. В купе стало светлее, и на душе тоже. Немолодые супруги тихо переговаривались, не проявляя интереса к попутчикам, девушка нет-нет да поглядывала на меня. Наверное, ей было скучно и она была не прочь скоротать время в беседе. Мне же сейчас больше всего хотелось побыть наедине со своими мыслями, я прикрыл глаза... и вскоре задремал...

Год на фронте, почти в непрерывных боях, выработал привычку крепко спать, не реагируя на канонаду, громкий разговор и шум, но мгновенно просыпаться от звука крадущихся шагов или шепота. Не раз это спасало жизнь.

Забегая вперед расскажу, как однажды — это было уже в 1944 году — я оказался в польском городе Кракове. Сюда, в Краковское воеводство, в местечко Близна, гитлеровцы перебазировали испытательный полигон нового секретного оружия — реактивных снарядов «фау-2», после того как был уничтожен с воздуха полигон в Пенемюнде. По имеющимся данным, эти снаряды Гитлер собирался применить и против нас.

Я имел задание связаться с краковским подпольем и с его помощью собрать сведения об этом сверхсекретном объекте.

Поезд в Краков прибыл утром, а на конспиративную квартиру следовало явиться только вечером. Решил осмотреть город. Случайно разговорился с местной жительницей. Она немного знала немецкий язык, а я столько же польский. Женщина согласилась показать достопримечательности Кракова. День прошел незаметно.

Расставаясь, она объяснила, как добраться в нужный мне окраинный район города, но предупредила, что появление там, особенно вечером, небезопасно. Мне долго пришлось пробираться по узким пустынным улицам, отыскивая нужный адрес. Обращаться с расспросами к редким прохожим не хотелось, да и они, завидя меня, куда-то исчезали. Только к полуночи нашел нужный мне дом. Довольно долго на стук никто не реагировал, а когда мужской голос отозвался, и я назвал пароль по-немецки, дверь долго не открывали и слышно было, как внутри шепчутся. Впустил меня мужчина и тут же закрыл за мной дверь. Я повторил пароль по-польски: «У вас сдается комната для приезжего?» Но ответного пароля: «Сдается, но только на одну ночь», не последовало... Либо не точен был адрес, либо я оказался в ловушке. Мужчина подозрительно меня разглядывал, а затем по требовал паспорт. Его он сунул в карман, а меня молча провел в крохотную каморку с кроватью и исчез, ни слова не говоря. Расстроенный вконец, я прилег на кровать, ломая голову, как выйти из столь затруднительного положения. Ничего не придумал и заснул.

Проснулся от приглушенного шепота за дверью. Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно: они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови... Тоже мне «конспираторы», не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и, как только в проеме возникли два силуэта, я сказал чисто по-русски:

— Доброе утро, панове! Вы хотели мне что-то сообщить?.. Этого они никак не ожидали. По разговору вечером и по документу они были уверены, что я немец. К тому же приняли меня за гестаповского провокатора, назвавшего старый, не действующий пароль (Вену, как потом выяснилось, не успели предупредить об изменении пароля). Теперь я знал, что не ошибся адресом и мог раскрыть цель своего приезда.

Но все это случилось позже, а сейчас в поезде, по пути в Вену, я проснулся от легкого прикосновения пальцев, поглаживающих мои волосы. Не сразу сообразил, что сижу едва не уткнувшись в колени девушки. В купе мы были одни. Семейная пара, очевидно, вышла раньше. Я поднял голову и извинился за непреднамеренную вольность, объяснив ее усталостью.

— Mir scheint, Sie haben eine Stiirmische Nacht verbracht und ich vollte Sie nicht storen[10], — сказала девушка и сложила ладошки, шутливо изображая монашеское смирение. Это развеселило нас обоих и всю оставшуюся дорогу мы проболтали. Я узнал, что Гертруда ехала домой в Пёльтен, небольшой австрийский город западнее Вены. Путь поезда пролегал вдоль берега Рейна. Затем, словно устав повторять извилины реки, экспресс повернул на юго-восток в Баварию. Он то нырял в тоннели, то преодолевал ущелья на головокружительной высоте по ажурным, не похожим один на другой, почти сказочным виадукам.

Говорят, путешествие по железной дороге отвлекает и успокаивает. Это действительно так. Несколько часов пути позволили освободиться от постоянного ощущения скрытой опасности. Оно не покидало меня с того дня, когда я оказался в тылу врага. На фронте противник перед тобой. Здесь, на чужой земле, кто враг, кто друг сразу не распознаешь и неизвестно, откуда и от кого ждать удара. Даже ночь не приносила покоя. Снились преследования, погони, перестрелки. Иногда, отбиваясь во сне, наносил кому-то удары, и просыпался от боли в ушибленных пальцах. Еще долго после войны повторялись эти сны.

С Гертрудой мы расстались ночью, когда поезд сделал последнюю остановку перед Веной, в Пёльтене. Девушка оставила свой адрес и пригласила навестить ее, как только представится такая возможность. В дальнейшем пришлось воспользоваться этим любезным приглашением, и она оказала немалую помощь австрийскому движению Сопротивления.

Экспресс приближался к конечной точке пути, к столице Австрии Вене. Теперь в купе я был один, мысли вновь и вновь возвращались к войне.

Еще за год до ее начала между двумя моими товарищами-однополчанами и мной произошел разговор, запомнившийся на всю жизнь. Несмотря на только что заключенный с Германией договор, мы, все трое, сошлись на том, что в ближайшем будущем нам с Гитлером все равно воевать придется (да это в армии и не очень-то скрывалось). Размышляя вслух, каждый из нас попытался предопределить свою судьбу в предстоящей войне. Миша Дадонов сказал, что, вероятно, погибнет, Анатолий Харчев — что вернется невредимым, а я — что буду ранен, но вернусь живым. Невероятно, но эти предсказания в точности сбылись! Через год началась война. Миша, предсказавший себе гибель, умер в результате тяжелого ранения еще в начале войны. Я был трижды ранен и контужен, не раз оказывался на грани гибели и необъяснимо, как остался жив. А Анатолий, участвовавший во многих боях, вернулся без единой царапины...

Да, мы знали, что война будет, и все годы готовились к ней — а почему же она застала нас неподготовленными и мы понесли такие огромные потери?

Вспомнились предвоенные годы. Бравые лозунги и песни: «Наш паровоз вперед лети. В коммуне остановка. Иного нет у нас пути, в руках в нас винтовка!» Вот и приехали, только не к коммуне, а к войне!..

То ли путь выбрали не тот, то ли «стрелочник» стрелку не туда перевел.

Не зря Станиславский говорил: «Если в начале спектакля на стене висит ружье, то в конце оно обязательно должно выстрелить». Сразу после заключения с нами договора Гитлер разгромил Польшу. За 42 дня поглотил Францию, с ее 110 боеспособными дивизиями и неприступной линией Мажино. Так же быстро он расправился и с другими западноевропейскими государствами.