Снова прислушался. Все тихо. Затем услышал звук закрываемого окна. Значит, все в порядке. Перелез в соседний двор и вышел на улицу. Смешался с прохожими, прошел еще несколько кварталов, прежде чем решился расспросить, как пройти на нужную улицу.
Указанный в доносе дом находился в глубине двора возле базарной площади. Это было небольшое одноэтажное строение. Мною овладело нетерпение. Цель, в достижение которой уже почти не верил, была рядом, но как ни велико было желание поскорее встретиться с теми, к кому пробирался два долгих месяца, мне все же пришлось осадить себя. Надо было дождаться темноты, а заодно постараться выяснить, нет ли засады или слежки за домом. Я нашел укромное место и стал наблюдать. Из дома несколько раз выходила и снова возвращалась пожилая женщина. Похоже, что в доме, кроме нее, никого не было. Вот женщина снова вышла и развесила сушиться белье. Среди прочего, появились две мужские рубашки. Теперь в сочетании с другими признаками, можно было составить приблизительное представление об обитателях дома.
Заканчивался день, люди возвращались с работы. Мимо меня прошел сравнительно молодой, среднего роста худощавый мужчина с поношенным портфелем. Каким-то внутренним чутьем угадал, что это тот, кто мне нужен. Мужчина вошел в дом. Теперь оставалось дождаться темноты, чтобы незаметно выбраться из укрытия и пересечь двор. Солнце уже скрылось за домами, но высветленное за день небо слишком медленно, как мне казалось, наполнялось вечерней синевой. Но вот тени стали заметно длиннее и начали сливаться с общим фоном сумерек. Стирались последние грани между ними и светом. Я уже собрался выйти из укрытия, но к дому подошел второй мужчина. Он незаметно осмотрелся и вошел в ту же дверь. Я выждал немного и направился за ним, но дверь оказалась уже запертой. На стук сначала никто не отозвался. Пришлось постучать снова.
— Кто там? — спросил женский голос.
— У меня записка к хозяину, — тихо отозвался я.
Послышались шаги и уже мужской голос спросил:
— Какая записка, от кого?
— В записке все сказано.
Дверь открылась, передо мной стоял мужчина, который пришел в дом первым. Ему было лет тридцать. Взгляд внимательный и настороженный. Я молча протянул листок. Он начал тут же читать. Лицо его нахмурилось. Он предложил пройти в комнату и сесть.
— Кто ты, и откуда у тебя это?
— Взял из ящика стола начальника фельджандармерии.
— Что-то я ничего не понимаю. Давай-ка лучше все по порядку.
Я вкратце рассказал Николаю — так представился мужчина — свою историю. Во время рассказа появился и его товарищ, Сергей. Он был примерно того же возраста, что и Николай, только повыше ростом. Вдвоем они долго расспрашивали меня. Их недоверие было понятно. Пока единственным подтверждением могло быть свидетельство уборщицы из фельджандармерии, в какой-то степени соучастницы моего побега. Было уже за полночь, когда Николай сказал:
— Возможно, все, что ты рассказал, правда. Но мы должны проверить. Поэтому не обижайся, но придется тебе еще раз посидеть взаперти. И не вздумай дурить. А сейчас пойдешь с Сергеем.
Дворами и глухими переулками он привел меня к какому-то зданию и запер в полуподвале. У стены стояла железная кровать. Время было позднее, и я тут же уснул. Теперь это может показаться странным, но тогда я мог сразу засыпать при любых обстоятельствах и мог спать везде, но постоянный внутренний сторож всегда работал безотказно и поднимал при первых признаках опасности.
На следующий день пришел Николай и сказал, что со мной все в порядке. Он принес еду и одежду, но предупредил, чтобы не выходил. Жандармы ищут меня по всему городу.
— Ну и задал ты им хлопот, — положив мне руку на плечо, сказал он, — долго тебя не забудут. Гауптман до сих пор в себя прийти не может. Уборщицу, тетю Шуру, допрашивал. Она, конечно, сказала, что ничего не видела и не знает. А нам рассказала, что солдата-часового чуть не избил, дежурного унтер-офицера посадил в тот же карцер, пообещал разжаловать в рядовые и отправить на фронт. Да, вот еще что, тетя Шура видела и узнала человека, приходившего с доносом. Пока он не появился вторично, его надо убрать. Ты знаешь его в лицо и мог бы помочь нам. Сделать это нужно сегодня же вечером. Пока отдыхай, набирайся сил. Вечером, как стемнеет, мы с Сергеем зайдем за тобой.
Как было условлено, вечером, втроем, мы отправились по подсказанному тетей Шурой адресу. Пока мы шли, Николай объяснил план действий. Я только должен был вызвать доносчика из дома, остальное они брали на себя. Я предложил разыграть роль связного жандармерии: скажу, что его вызывают. Ведь в жандармерии он видел меня беседующим с гауптманом, даже жующим бутерброд в его присутствии.
Николай и Сергей согласились с моим предложением.
Не знаю почему, но у меня отлегло от сердца. Вся ночь и следующий день ушли на перебазирование. Нужно было срочно съезжать из дома, выслеженного доносчиком. Только вечером, и то ненадолго, появился Николай. Он принес еду и несколько немецких документов для перевода, а также захватил фотоснимки базарной площади с виселицей. Снимки запечатлели момент казни советских граждан в первые дни оккупации. Фотографировал Николай сам из окна дома.
В связи с перебазированием, связь с центром у подпольщиков временно нарушилась. Надо было подождать, когда она будет восстановлена, и определится моя дальнейшая участь.
9. Облава и снова побег
Уже на следующий день, во время кратковременной вылазки мы с Сергеем попали в облаву. Уйти не удалось. Началась поголовная проверка документов. Сергея отпустили, а таких, как я, без документов, задержали. Сергей ничем не мог мне помочь. Больше всего я боялся, что меня опознают жандармы. Нас заперли в большом сарае возле железной дороги. Все уже знали о предстоящей отправке на работу в неметчину. Некоторые не скрывали своего намерения бежать. Это совпадало с моим желанием. Решили держаться вместе. На вторые сутки ворота открыли, и нас привели на вокзал, где уже стоял товарный состав. Большая часть вагонов была заполнена людьми, забранными, как выяснилось, из прилегающих к городу сел и деревень. Многие имели при себе кое-какие вещи и продукты на дорогу, и только мы, взятые при облаве, были налегке.
Кругом стоял шум. Одни плакали и причитали, другие пришли с узелками, чтобы передать их отъезжающим. Толпу провожающих сдерживала цепочка солдат и полицаев. В последний момент, перед тем как началась погрузка, в толпе провожающих появился Сергей. Он подал знак. Я приблизился к цепочке и поймал брошенный им небольшой сверток. Развернуть его не успел. Началась посадка. Прежде чем запустить нас в вагоны, каждого обыскали. Пришлось развернуть сверток. В нем были продукты на дорогу и коротенькая записка. Хотел спрятать ее, но не успел. Полицай прочел и, к моему удивлению, вернул. В записке пожелание доброго пути и привет от незнакомой девушки. Ничего не поняв, я сунул записку в карман.
Нашей, сговорившейся бежать, пятерке, удалось попасть в один вагон и занять места на верхних нарах у люка. Как только двери вагона закрылись, я достал записку. Еще раз перечитал ее и тут вспомнил о приеме тайнописи, с которым меня ознакомил Николай. Этот простой способ не требовал специальных составов. Нужны только два листка бумаги, зеркало или кусок стекла и карандаш. Один из листов смачиваешь в воде, накладываешь на зеркало (или стекло), сверху кладешь сухой лист и на нем карандашом пишешь с нажимом нужный текст. На нижнем влажном листе остается оттиск написанного. Верхний лист уничтожаешь, а нижнему даешь просохнуть. Оттиск делается невидимым. На высохшем листке пишешь любой, ничего не значащий текст. Для прочтения скрытого текста достаточно увлажнить листок. Что я незамедлительно и сделал — провел языком по строчкам. Из записки следовало, что я должен проникнуть в центр военной промышленности Германии, в город Эссен. Обосноваться там и дать о себе знать любым способом по указанному в записке адресу. Я воспринял содержание текста как задание Центра, полученное подпольщиками в последний момент. Хотя не уверен, что именно все так и было. Впрочем, риск для Центра невелик, а перспектива получения разведданных в случае, если мне удастся проникнуть на военные заводы Круппа, — весьма заманчива. Так или иначе, начиналась настоящая работа.