Да проклянет аллах англичан! Их рожи подобны дьявольским. Взгляни, Матбули, вокруг. Темно… Тихо… Течет вода в канале… Звезды плывут по воде. Вокруг тебя раскинулись английские лагери. Перед тобой хижины, в которых живут египетские рабочие. Англичане спят в удобных постелях. К их услугам электричество, горячая и холодная вода, изысканная пища. А египтянам достаются отбросы.

Выстрел… Где-то стреляют.

Не в первый раз выстрелы нарушают тишину ночи.

Твои собратья, Матбули, сидят сейчас в маленьких кофейнях, играют в нарды, в карты и курят наргиле.

Бедняги, они тратят на чай и кофе все, что имеют, и у них ничего не остается от жалкого заработка.

Выстрел… Где-то стреляют.

Посмотри, Матбули. Всмотрись вдаль, туда, откуда раздался выстрел. Встань, Матбули, встань и иди. Торопись.

Печи смерти. Какая ужасная картина! Она ясно встает в твоем воображении, Матбули. Англичане в темноте ведут свои жертвы к печам смерти. И выстрел — это, несомненно, начало расправы, которая кончается тем, что жертву бросают в печь смерти.

Торопись, Матбули. Песок мешает тебе идти быстро. Гнев переполняет тебя.

И Салиха… Лицо Салихи появляется перед тобой среди сменяющих друг друга лихорадочных картин.

Выстрел больше не повторился. Несомненно, уже все кончилось, и жертва рассталась с жизнью.

Теперь уже незачем торопиться. Помедли и подумай о своей жестокой судьбе.

Ты пришел сюда и не скопил денег, не нашел выгодной работы; англичане высасывают твою кровь и твоими руками возводят крепости оккупации на земле твоей родины.

Англичане рады эксплуатировать тебя и заставлять бесплатно работать твоих братьев. Каждый из них держит за спиной нож для тебя и твоего народа.

Какой позор! Неужели ты, Матбули, ты, египтянин, будешь участвовать в строительстве военных баз, откуда англичане смогут начать нападение в любое время и в любом направлении.

Какой позор!

Неужели ты, Матбули, ты, египтянин, согласишься помогать оккупантам эксплуатировать египтян, вместо того, чтобы помочь Египту добиться независимости?

Нет, нет, Матбули! Ты ненавидишь англичан. Вспомни, Матбули, твоего соперника. Вспомни Абд аль-Мутаали и сравни его с собой. Абд аль-Мутаали восстал за честь египетских рабочих, он не мог допустить, чтобы англичанин ударил египтянина. Он подавлял в себе гнев, пока ему не попался в темноте англичанин. Он убил его и бежал. Убил из мести и ненависти. Но эта ненависть благословенна, даже священна.

Вот каков Абд аль-Мутаали, твой соперник в любви к благоухающему яблоку — Салихе. Не говори, что он — кусок мяса, не говори, что его глаза напоминают старые монеты, признай, что он мужчина, что он сделал большое дело и достоин почитания и любви.

Матбули достиг освещенного места, возле маленькой кофейни, где сидели его товарищи. Он посмотрел на них, затем взял стул и сел снаружи. Его сердце было полно огня и надежды, решимости и отчаяния, раскаяния и гнева — различных странных и противоречивых чувств.

Вдруг до его слуха донесся громкий голос одного из рабочих. Матбули прислушался и тотчас вошел в кофейню. Рабочий говорил:

— Братья… Весь Египет сейчас, после отмены договора 1936 года, надеется на вас. Решено бойкотировать англичан. Не помогать им. Пусть те, кто работает в лагерях наших врагов, откажутся от работы, чтоб англичане не могли жить в Египте. Это наш долг, священный долг, пренебречь им — значит пренебречь правом Египта и его будущим.

— Товарищи. Этот шаг будет первым ударом молота по империализму. Мы не хотим демонстрации и столкновений с англичанами, мы хотим только, чтоб вы оставили работу в лагерях оккупантов. Это действеннее, чем все демонстрации, и губительнее для англичан, чем сражения с ними.

Присутствующие захлопали выступавшему, и Матбули почувствовал, как гордость наполняет его грудь: он решил отказаться от работы.

Когда наступило утро, Матбули сел в поезд, чтобы вернуться в деревню, где он увидит Салиху — благоухающее яблоко и где присоединится к своим братьям египтянам. Он будет делать то же, что они, есть ту же пищу, что они, жить так же, как они, и бороться вместе с ними, чтобы одолеть англичан.

Из глубины души Матбули вырвался восторженный крик: «Да здравствует Египет, да здравствуют египетские рабочие!»

— Раджих! Мой любимый! Прошу тебя… Враг не щадит и не прощает; не рискуй собой… береги себя ради меня. Живи для меня или же убей меня и своими руками закрой мои глаза, прежде чем я увижу твою гибель. Раджих, я же видела гибель наших близких!

Так в отчаянии говорила Бадрия своему любимому, держа его руки в своих и обратив на него полные слез глаза. Она понимала, что он не послушается, но любовь, пылавшая в ее груди, все же вселяла надежду.

Юноша слушал молча. Различные чувства боролись в нем. Когда его глаза встречались с заплаканными глазами Бадрии, он почти готов был отказаться от своего решения. Раджих чувствовал, как она крепко сжимает его руку, словно боится, что он пойдет навстречу смерти, не сказав прощального слова!

Из-за крон финиковых пальм выглянула луна, и ее серебристый свет упал на лица юноши и девушки, сидевших неподалеку от становища своего племени.

Вокруг царила такая тишина, что слышно было, как бьются их сердца. Но напоминание о гибели родных вернуло Раджиху силы и укрепило его решимость. Он отстранил руку своей подруги и встал.

— Пролитая кровь моих родных, Бадрия, кровь твоего отца и честь родины… все это зовет меня, — твердо возразил Раджих. — Я поклялся отомстить или умереть, и я отомщу или умру. Тогда я буду достоин наших отцов, так как я пролью свою кровь за мой народ, за мою родину…

И он с винтовкой на плече медленно двинулся в сторону песчаной пустыни, освещенной лунным светом. Раджих не обернулся, чтобы попрощаться с любимой девушкой, для которой он был дороже всего на свете, и пошел на зов родины.

Это произошло десятки лет назад, когда итальянская армия начала наступление из укрепленного района на побережье Барка, где она стояла несколько лет. Итальянцы пытались распространить господство Италии на юг, как они распространили его на север, чтобы восстановить в пустыне Римскую империю и воздвигнуть ей трон из пальмовых ветвей в тени оливковых деревьев…

В борьбу вступили две силы. Одна сторона владела железом и огнем, в руках у нее были меч и золото. А другая — веровала в право каждого созданного аллахом народа вести честную жизнь на земле, на которой аллах взрастил этот народ, его отцов и дедов из поколения в поколение, из века в век…

И вот эти силы столкнулись. Началась битва, и полилась кровь. Черный дым тучей висел над головами сражающихся. Смерть косила людей. Девушка потеряла отца и дядю. У юноши тоже погибли отец и дядя. Они остались одни среди развалин, и тогда Раджих дал клятву отомстить…

Вторгшимся завоевателям казалось, что они одержали победу и установили свое господство. Но они были далеки от победы. Волнения бедуинов не прекращались ни на один день. В их сердцах горел огонь ненависти к врагу, который то вспыхивал, то затухал, но никогда не угасал совсем.

Раджих командовал небольшим отрядом, который укрылся в пещере у проезжей дороги. Здесь он выставил засаду и установил наблюдение. Кто бы ни проезжал по этой дороге, будь это друг или враг, Раджих выходил к нему навстречу, объяснял, кто он такой и какая у него цель, и предлагал вступить в отряд…

Раджих стал опасен для противника. Его власть усилилась, отряд численно рос и становился могучим. К нему шли свободолюбивые сыны бедуинов — дети пустыни, чтобы бороться за начатое им дело. Они вручили Раджиху знамя и избрали его своим предводителем. Враг находился в большом затруднении. Он не знал дороги к лагерю отряда и не мог уничтожить его, несмотря на превосходство в численности, силе и вооружении.