И Жанка опять дала волю слезам обильным, обмирая от глубокой тоски, пустоты и одиночества, нахлынувших внезапно на нее, ругая и жалея себя, прощаясь с чем-то дорогим и привычным в душе, раз и навсегда ушедшим.
Нет, жизнь, о которой она мечтала недавно, не стала для нее менее привлекательной, менее заманчивой и красивой, но что-то ушло из этой жизни, растаяло, пропало, выпало какое-то важное и необходимое звено, оставив внушительную, зияющую дыру, пугающую своей глубью и теменью.
Все случившееся напомнило Жанке и другой случай, бывший с ней этим же летом. Так, пустяшный случай, но странным каким-то образом связанный с сегодняшним. Бегает в Больших Ключиках чей-то красивенький маленький песик, шустренький эдакий, пушистенький весь, беленький, игривый да милый на вид, ах, как хочется приласкать да погладить. Но когда Жанка однажды подманила его, потянулась к нему рукой, песик тот так огрызнулся, показал ей такие острые клыки, такой резкий оскал, что у Жанки все оборвалось внутри.
Женщина долго не выходила. Мужчина извелся весь, он все тревожнее поглядывал на избу старухи Кислициной, и Ленка не знала, как его успокоить. Они лежали на лужайке перед домом, заросшей густой и душистой пастушьей сумкой. Мужчина упорно молчал, кусая травинку. Ленка болтала ногами в воздухе.
— А что вы в городе делаете? — давно уж вертелось у нее на языке.
— Я? Работаю… В одном цехе тружусь.
— И нравится?
— Что?
— Ну, работа?
— Нравится, конечно, — удивленно посмотрел на Ленку мужчина.
— А вот и неправда! — встрепенулась Ленка.
— Это почему же?
— Потому что вы давечь совсем не то говорили.
— Ну-ка, ну-ка… — оживился мужчина. — Интересно, как ты все поняла?
— Ну помните, что мне советовали насчет города? А сами…
— Вот поэтому и советовал, — засмеялся грустно мужчина.
— Интересные вы, взрослые, — сказала как-то очень серьезно Ленка. — Папа вон целый год со стройкой нового дома в Больших Ключиках тянет. Да и мама его не шибко-то торопит, а то бы, в другом бы деле, она б от него не отступилась…
— А тебе хочется переехать?
— В Большие Ключики? Нет. Я туда и так могу бегать… А вот подальше куда, в другое место, чтоб интереснее было…
— Ну это естественно, в твоем-то возрасте.
Ленка не все поняла, что насказал и раньше и сейчас мужчина, потом додумает, разберется, но любопытство толкало ее на новые вопросы:
— А жена у вас балерина?
— С чего ты взяла?
— Ну, походит очень.
— Нет, не балерина, — засмеялся мужчина. — Она директором Дворца культуры работает, так что и петь и плясать умеет. Ее тетя Света зовут.
— Тетя Света! — восхищенно повторила Лена. — Вот здорово-то! Директор Дворца культуры! — И Ленка настроилась расспрашивать и расспрашивать про женщину, но тут она сама появилась на крыльце.
Мужчина, а за ним и Ленка вскочили и с беспокойством наблюдали за ней. А женщина как ни в чем не бывало сбежала с крыльца, по-прежнему оживленная и веселая.
— Ой, какая красивая девочка!.. Какая славная, пытливая мордашка!
— Это Лена, — сказал мужчина, — она живет здесь.
«Они что, смеются над ней?» — опять закусила губу Ленка. Один говорит, что она красивой-красивой будет, для другой она уж и сейчас красивая. А худоба ее, а облупленный, красный нос — они что, не видят?
— Нет, в самом деле… — заметив обиду на лице девчонки, сказала женщина и прижала к себе Ленкину голову. И Ленка, уткнувшись носом в живот женщине, почувствовала, какая она против матери слабенькая и хрупкая, но такая волнующая, такая нежная — так тонко и приятно пахло от нее какими-то духами.
— Ты откуда взялась здесь, Лена? — Женщина присела, уровнявшись росточком с Ленкой. Кожа у нее на лице была желтоватая, прозрачная, чувствительно отзывалась на каждый ток крови, под глазами синеватые, нездоровые круги, золотистые от помады губы в трещинках, но все равно она была очень и очень красивая. — Ну, чего ж ты молчишь?
— Из огорода взялась… За досками вон пряталась.
— Ой, какая прелесть! — опять прижала Ленку женщина. — Ты всех так гостей встречаешь?
— Нет, вас только… Сюда еще на таких машинах не заезжали.
— Ах, вон оно что! — сказала серьезно женщина и мельком взглянула на мужчину, который нетерпеливо переступал с ноги на ногу. — Ну сейчас и мы с дядей Митей приезжать будем. Как, Лена… не возражаешь? — по-прежнему взглядывая на мужчину, спросила женщина.
— По правде будете? — подпрыгнула Ленка.
— По правде, по правде, — снова больше для мужчины, а не для Ленки, сказала женщина. — Вот дня уж через три-четыре приедем. А там, может, и отпуск надумаем у вас провести. Тогда ты нам все здесь покажешь, ладно? В лес с тобой, на речку будем ходить.
— Вот здорово-то… отпуск! — ликовала Ленка. — Я вам все-все покажу!
— Обязательно покажешь, — заверила женщина и, тихо посмеиваясь, добавила: — Если меня ваша Кислицина раньше не уморит…
— А что такое? — встревожился мужчина.
— Целый моральный кодекс прочитала, пока осматривала… весьма занятная бабка.
— Послушать, послушать надо… — заинтересовался мужчина.
— Да… это больше по твоей части, Митя.
Все трое некоторое время молчали. Взрослые, должно быть, не знали, как проще и легче проститься с Ленкой.
— Ну, мы поедем, Лена… хорошо? — сказала наконец женщина. — Отпускаешь ты нас?.. А то вон дяде Мите не терпится узнать кое-что… Он хитрый, наш дядя Митя, — сказала лукаво и насмешливо женщина, — сам наигрался, наговорился с тобой, а меня торопит… Но у нас еще все впереди, мы свое наверстаем… Договорились?
— Договорились.
— Ну вот и отлично, — женщина взъерошила волосы Ленке и, открыв переднюю дверцу машины, привычно и удобно устроилась на сиденье.
— До свидания, Лена, — попрощался и мужчина, помахав Ленке и стоя уж одной ногой в машине. Женщина тоже помахала, ободряюще улыбнулась.
«Волга» легко и бесшумно завелась, фыркнула и покатила проулком, вздымая за собой пыль, все больше и больше набирая скорость. Вскоре ее вовсе не стало видно из-за поднятой пыли.
— Уехали? — раздалось за спиной — Ленка не слышала, как вышла и подошла старуха Кислицина.
— Уехали.
— А вы че же это скотину прокараулили? — принялась за свое старуха. — Часа полтора могли бы ишшо попасти… Опять, поди, закупались, из воды, поди, не вылазили… Ох, девчонки, девчонки!.. Драть вас некому. Нет, чтобы коровушек тоже загнать в речку.
Ленка бы не стала очень-то уши развешивать, постаралась бы поскорее отделаться от старухи, но сейчас ей хотелось как можно больше узнать про женщину.
— А что, бабушка… сильно она больна?
— Эта? Котора уехала-то? — переспросила Кислицина. — Больна, девонька… больна.
— Но ведь ты ее вылечишь? Обязательно вылечишь? — с надеждой допытывалась Ленка.
— Не знаю, девонька… не знаю, — мотала головой старуха. — Вот приедут недельки на две, полечу, попою травками… посмотрим. Запустила она шибко болесть-то. Все, видно, по тамошним врачам бегала… Пораньше бы прикатила… А то живут, не думают ничего… — разворчалась, как всегда, старуха, — все носятся, вертятся в свои городах, не спят, не едят вовремя… детей не рожают — и еще хотят быть здоровыми.
«Ой, да что она говорит? Да как у нее язык поворачивается? — слушала ошеломленно Ленка. — Да что она обо всех-то на один манер судит? Ну мало ли, чего не бывает. Совсем, видно, стала заговариваться старуха».
— Ну, времена… ну, времена пошли, — продолжала, ничего не подозревая, Кислицина. — Нынче ведь чем суше, чем тоньше баба, тем она и справнее считается… И че оне, бабы те, ради этого ни делают: и голодом-то себя морят, и курят… и водку не хуже мужиков хлещут.
— Перестань, пожалуйста, бабушка! — взмолилась Ленка. — Как ты можешь?..
— А што, не правда, че ли?.. Все красивше-то хотят быть, какую только холеру не напялят на себя, чего не навесят… А бойкущи до чего стали. По телевизору вон посмотришь, дак как оне только не изгибаются, че не вытворяют… из кожи, из одежек готовы выскочить. А коим и выскакивать незачем, и так почти все наголе…