— Вот, вот, за те дома! — орал Моня. — Тормози, мать твою!

Димка остановил машину.

— Вылезай!

Сам Моня, оставив автомат на сиденье, уже выскочил из машины. Димка сорвал ремень, зацепившись ногой за рычаг, и в спешке едва не шмякнулся носом на асфальт.

— Туда! — Моня ткнул его кулаком в спину и, мгновенно оказавшись впереди, рванул за угол. Этот дохлый с виду наркоман бегал куда быстрее, чем Димка, так гордившийся своим тренированным телом. В два прыжка Моня ушел далеко вперед.

Они свернули за угол, и Димка увидел, как оторвавшийся от него Моня запрыгивает в огромный черный джип, ощерившийся между фар мощной лебедкой. Модно это было в больших русских городах. Лучше тарана не придумать.

«Сейчас ведь бросит меня здесь, гад, как Вовика», — мелькнуло в голове. Но дверь джипа оставалась открытой, и Кач, пыхтя, влез в просторный салон.

— Дохловат ты, парень, — заметил Моня. Он дышал ровно, словно и не рвал сейчас как заправский спринтер. — Давно собирался тебе сказать, — продолжал Моня. — Если хочешь нормально работать, займись собой.

Мощный автомобиль летел в сторону Обводного канала.

Вечером к Волковым приехал Куз. Они сидели на кухне втроем — Настя, мама и пожилой журналист, знавший Аркадия Волкова еще когда он не был женат и Насти не было на свете.

— Налейте мне, — попросила Настя очень спокойно.

Куз не удивился, просто остановил на ней долгий внимательный взгляд. Потом перевел его на Раису. Та пожала плечами:

— Я ничего уже не понимаю. Хочешь пить? Ну, пей.

Настя взяла рюмку, наполненную до половины «Довганью», понюхала. Гадость. Она терпеть не могла водку, но сейчас ей почему-то казалось, что надо выпить. Вот так, по-взрослому, с Кузом и с мамой, молча.

— Ну, давай, Настя, помянем Аркадия, — сказал Куз и выпил свою рюмку.

Настя глотнула прозрачную жидкость, которая ледяным огнем опалила горло и теплой волной разлилась по телу. Схватив бокал, наполненный «Спрайтом», Настя большими глотками залила этот пожар и снова поймала на себе изучающий взгляд Куза.

— Ну, как? — спросил он.

Мать молчала. Насте казалось, что ей уже все равно — пьет дочка водку или не пьет. Она как будто вообще ее не замечала.

— Нормально, — ответила Настя.

А что еще могла она сказать? Что водка — гадость? Глупо.

— Следователь приходил, — помолчав немного, сказала Настя.

— Следователь? — Куз поднял брови. — И что?

Мать продолжала хранить молчание. Визит следователя, видимо, тоже ее не интересовал.

— Не знаю...

Настя вдруг почувствовала ту самую степень опьянения, когда ее начинало нести. Состояние это ей нравилось, только сейчас не к месту были бы разговоры о школе, дружках и музыке, которые обычно после двух-трех бутылок пива она вела с подружками где-нибудь в клубе.

— Спрашивал, то-се, — неопределенно сказала она, думая только о том, чтобы спьяну не наболтать лишнего, не показаться смешной этому потасканному Кузу, который ей чем-то симпатичен. Вообще-то мужик не в ее вкусе, но есть в нем какая-то... взрослость. Настоящая. Не такая, как у ее знакомых великовозрастных рокеров, даже не такая, как у учителей. От учителей, не говоря уже о рокерах, веет каким-то инфантилизмом, их дурацкие поучения и наставления рассчитаны разве что на слабоумных. «Курить вредно». «Наркотики — смерть». «Пьянство — добровольное безумие». Тьфу, идиотизм, да и только! Мысли вроде правильные, а слова унылые, тоскливые, остается лишь хихикать, чтобы не сойти с ума от жуткой пошлости и ханжества.

Куз же был другим. Он не говорил с ней как с равной, просто смотрел своими выцветшими от прожитых лет и водки глазами, и Насте все было понятно. Он действительно считал ее равной, не играл в демократию, как большинство взрослых в Настиной жизни, а все делал по-настоящему. И не было в его глазах оценивающей осторожной похотливости, которую замечала Настя в самые неожиданные моменты даже у тех же школьных учителей, у работников клубов, у милиционеров на улице, у прохожих, у продавцов, у бандитов, у трамвайных контролеров. Она поймала себя на мысли, что ей хотелось бы иметь такого друга. Именно — друга, с которым можно поговорить обо всем, о тех же наркотиках, к примеру, о парнях, о жизни.

Мама — это все-таки мама, она, чуть что — закатывает истерику, и вся беседа сходит на нет.

— Что значит «то-се»? — спросил Куз, вернув Настю на землю.

— Ну... — она покосилась на маму. Та курила, роняя пепел на стол, поглощенная своими мыслями. — Спрашивал, не замечала ли я чего подозрительного.

— Подозрительного? А что именно его интересовало? Вот интересно. Как стервятники слетаются на... — Он быстро посмотрел на Раису. Она никак не отреагировала. — Извини, — на всякий случай сказал Куз. — Да... Так чего ему там надо было подозрительного?

— Он на убийство намекал.

Эти страшные слова дались Насте без особого напряжения. Она сама удивилась, ожидая, что снова на глаза навернутся слезы. Но их не было. Настя как-то изменилась за последние двое суток.

— Вот как? — Куз придвинулся к ней поближе.

«Ха, да он же журналист! „Делатель новостей“! Это же его хлеб! Вот он сейчас вопьется, аки клещ...» — Настя не успела додумать до конца, когда Куз снова заговорил:

— Только пойми меня правильно, Настя. Я не искатель сенсаций. Но в этом деле надо разобраться. Если следователь прав, то, возможно, и вам грозит опасность.

— Нам? — перешла на крик Раиса. Оказывается, она не выключалась из их диалога. — Нам грозит опасность? Да пошли они все! Суки, твари, ненавижу!

Пришел черед удивляться Насте. Чего это она вдруг?

Куз, напротив, словно ждал подобной реакции и спросил:

— Ты, Рая, кого имеешь в виду?

— Да всю эту сволочь, которая вокруг Аркадия последнее время толкалась. Калмыков этот, главный урод. И его прихлебатели, в рот ему смотрели, только что жопу не лизали.

— Ну, ты, Раиса, держи себя в руках, — Куз покосился на Настю.

— Да ладно тебе, Куз, не будь ханжой. Настька моя и не такое слышала. А эти гады — про них по-другому и сказать нельзя.

— Погоди, не суетись, — Куз слегка хлопнул ладонью по столу. Потом налил себе водки, подумал мгновение и долил Раисе. Глянул на Настю, та кивнула. Куз покачал головой, но плеснул и в ее рюмку. Чуть-чуть. — Рассказывай, в чем там дело? И какое отношение имеет к этому Калмыков?

— Калмыков... — Раиса, словно отрезвев, провела ладонью по лбу. — Марк, а я ведь толком и не знаю, что у них там случилось. Мне известно, что этот Юрий Федорович долбаный пытался впутать Аркашу в какую-то темную историю. За большие деньги, естественно. Аркадий толком мне не рассказывал, только как бы невзначай заметил, что можно обеспечить себя на всю жизнь. Однако такие игры не по нему. А с Калмыковым этим последнее время какие-то бандиты в обнимку ходили, он с ними только что не целовался. Вот Аркадий и вышел из дела, чтобы не бежать с этим быдлом в одной упряжке. Это все, что я знаю. Аркашенька старался нас уберечь от неприятностей, говорил, что дома отдыхать нужно.

— Да-а... — протянул Куз, вертя в пальцах полную рюмку.

— А следователь сказал, что дело закрыто. Несчастный случай.

— Да? И на убийство намекал?

— Ну, он говорил, что это его собственные предположения. Частное, так сказать, дело. Предупредил, что визит неофициальный.

— Именно это мне больше всего и не нравится, — заметил Куз и выпил свою водку.