Она ждала его в одной из артистических гримерок.

— Ну, Леша, блин, что за херня? Опять ехать с этими уродами?

— Рената, другого выхода нет. Твои парни не потянут, это же ясно. Серьезный тур, неужели не понятно? Ты ведь сама музыкант, елки зеленые. Неужели не понимаешь, что они не тянут? Ты же круче их на голову. Тебе нужен нормальный профессиональный аккомпанемент.

Это был единственный способ хоть как-то повлиять на певицу — сказать ей, что она «круче всех». А еще лучше — это нравилось ей больше всего — что она «профессиональный музыкант».

— Ладно. Хрен с вами, бизнесмены долбаные. Достали все. Сколько концертов у нас там?

— Десять.

— Десять? И это тур? Что это за тур такой — десять концертов? Ты что, Леша, издеваешься?

— Рената, кончай скандалить. Работать надо.

— Работать… Когда вылетаем-то?

— В двадцать два ноль-ноль, — терпеливо ответил Портнов. Этот вопрос певица задавала ему в десятый раз. Последнее время Алексей Павлович начал считать подобные казусы и потихонечку пришел к выводу, что это не просто забывчивость творческой натуры, а один из способов вывести его из равновесия. — В двадцать два ноль-ноль, — еще раз повторил он, стараясь сохранять спокойствие. — Летим в Киев.

— Да знаю я, куда летим. — Рената закурила. — Слушай, Леша, а на попозже там есть самолет?

— А что? — внутренне похолодев, спросил Портнов. Похолодел он не от страха, что Рената решит изменить время вылета или выкинет еще что-то в этом роде, а от бешенства, вызванного бесконечными капризами девчонки, которую он своими руками вытащил из полного дерьма и вознес на вершину популярности.

— Ты мне купи билет на попозже, ладно?

— Так. Что еще? Ты что говоришь, Рената? Ты понимаешь? Ты себя слышишь?

— Я себя слышу. У меня со слухом все в порядке.

— Объясни, пожалуйста, что происходит.

— У меня запись вечером. Собственно, я сейчас уже туда еду.

— Какая запись? Куда ты едешь?

Рената тяжело вздохнула.

— Ну, если тебе так уж хочется все знать, то запись у меня с Бояном. Слушай, Леша, я когда-нибудь срывала гастроли? Что ты бздишь, как маленький? Я тебя когда-нибудь подводила? Дай мне Гришу в сопровождающие, купи билеты на раннее утро. Мы прилетим, ничего со мной не случится. Мне нужно сегодня песню закончить.

— Что еще за песню?

— Ну, Боян попросил. Он клевый такой чувак, прикольный. Мы уже начали. Надо доделать. А то неудобно — подведу человека. Хороший человек. И песня классная.

— Да что за песня?

— Лековская. Он, Боян, альбом делает. Памяти Лекова. Я на прессухе ничего не сказала, потому что еще ни договоров нет, ничего. А когда конкретика будет, тогда объявим.

— Что за дела, Рената? Почему ты без меня решаешь такие вещи?

— А ты кто такой? Ты мне папа? Или мама? Я артистка, ясно тебе? Пою, что хочу и с кем хочу. И не надо мне тут гнать про контракты, понял? Тебе что-то не нравится? Или ты меня с бандюками сейчас будешь держать? К Бояну не пускать? А?

— Такие вещи надо решать хотя бы вместе, Рената.

— Слушай, Леша, кончай тут гнать мне свою бодягу. Я по-ехала. А то вообще ничего не успею. Так я Гришу забираю, да?

— Забирай. Машина у центрального входа.

— О'кей. А ты мне на трубу отзвони, когда вылет. Или Грише. Пусть он со мной будет, хорошо?

— Хорошо.

Когда Рената вышла из гримерки, Портнов скрипнул зубами, достал телефон и стал набирать номер авиакасс.

— Спасибо вам, Георгий Георгиевич.

Толик взял салфетку и вытер губы, испачканные соусом. С приправами он переборщил. Мексиканский соус оказался для него слишком острым. Толик тяжело дышал, поминутно хватался за бокал с ледяным чаем и делал большие глотки. Официант уже дважды подходил к столику и подливал в бокал из специального серебряного сосуда, напоминающего огромный термос.

— Да пожалуйста, пожалуйста, — исподлобья глянув на Бояна, ответил Грек. — А за что именно? За обед?

— За обед, конечно, тоже. Но большей частью за то, что с Ренатой меня познакомили.

— А-а… Пустяки. Это же вам обоим нужно. Работа у вас такая.

— Ну да, но без вас она вряд ли согласилась бы.

— Брось. Рената — девушка хорошая. Она дело понимает. С ней работать можно, не подведет. — Грек снова быстро и пронзительно посмотрел на Толика.

— Да кажется, что так, — сказал Толик, сделав вид, что не заметил подвоха. — С ней легко работать. Нет в ней этого…

— Чего? — быстро спросил Грек.

— Ну, как говорят… ЗРД.

— Чего-чего? — Грек положил вилку на скатерть. — Что ты сказал? Переведи.

— ЗРД. Синдром Загадочной Русской Души.

— Поясни. — Грек улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— Ну, это когда, понимаете… В общем, я хочу сказать, что Рената — чисто западный человек.

— Это хорошо?

— Конечно. В том смысле, что для нее дело превыше всего. Работа на первом месте. А потом уже — все остальное. Сопли, вопли — все эти наши российские штучки…

— Что значит — сопли-вопли?

— Это когда человек вдруг ни с того ни с сего впадает в… в беспредел. Пьянство, безделье… Ну, вот как Роман, к примеру.

— Роман? А что такое с твоим другом приключилось?

Грек сделал ударение на слове «друг». Толик никогда бы не поверил, будто Грек не в курсе того, что творится в последнее время с Кудрявцевым. В тот памятный день, когда люди Грека уложили хулиганов, Толик воочию убедился, что их — ну, по крайней мере, Романа — просто «пасут». Что Грек приставил к Кудрявцеву своих людей, нечто вроде охраны, и Кудрявцев Греку очень нужен. Ради его безопасности он готов идти даже на такое страшное преступление, которое Толик наблюдал в закоулке рядом с пивной.

— Как это — что? Обидно… Такой был деловой человек, все время в бизнесе. А теперь — смотреть страшно, Как бомж ходит, ей-богу! Я же тогда к нему даже в гости не пошел… После вас-то.

— Что так?

— Да он опять водяры закупил, а мне смотреть, как он квасит, просто неинтересно. У меня дел куча…

— Ты ведь ему, кажется, должен до сих пор?

— Должен. Но я долги отдаю, это все знают. Мне поэтому все и дают в долг, что за мной не пропадает. Вот сделаю с Ренатой работу, и все — в расчете будем.