Изменить стиль страницы

- Сеньорита Лили! Откройте дверь!

- Прячься под кровать, - распорядилась Лили. - Я его задержу.

Энтони подчинился ее приказу и вскоре услышал следующий диалог:

- Что случилось, Хулиан? Зачем тебе ружье?

- Не пугайтесь, сеньорита. Это обычная мера предосторожности. Скажите, вы не видели чего-нибудь необычного? Или, может быть, слышали странный шум?

- Нет. Что я здесь могла бы услышать? Сейчас у меня время занятий, и я здесь пропадаю от скуки. Падре Родриго запретил мне выходить из комнаты, пока не выучу урок.

- Хорошо. Заприте дверь и никому не открывайте - если он, конечно, не из нашего дома.

Через некоторое время Лили вернулась в спальню.

- Можешь вылезать, - сказала она. - Я заперла дверь, как он мне и велел, и задернула шторы. И не волнуйся, здесь ты в безопасности, а когда все уляжется, я тебя выпущу. Придумаем, как тебя вывести. И падре Родриго сюда не придет: он ведет свою войну.

Энтони вылез из-под кровати и отряхнулся. Лили сидела на краю постели, болтая ногами в воздухе. Похлопав ладонью по покрывалу, она пригласила Энтони сесть рядом. Он послушался, и она пристально взглянула на него.

- Признайся, - сказала она, - ведь тот вор, которого они ищут - это ты и есть? А иначе зачем бы тебе прятаться? И что ты делаешь в нашем доме? Ведь сегодня тебя не приглашали? - и, не дожидаясь ответа, добавила: - Это все Пакита, ведь так? Только не пытайся меня одурачить, как в тот раз. Ты был с моей сестрой. Ты пахнешь, как она, а от нее совсем недавно пахло, как от тебя. И я слышала, как она плакала. И вот теперь - вся эта суета... Ах, Тони, ну что ты в ней такого нашел, чего нет у меня? И заметь: ведь это из-за нее тебя теперь хотят застрелить. Но я тебя спасу. Вот сама не знаю, почему, но я спасу тебя.

- Я от всей души тебе благодарен, Лили. Что же касается остального, то я могу тебе объяснить...

- Мне не нужны никакие объяснения, Тони. Я люблю тебя.

Взяв в ладони руку англичанина, она сбивчиво продолжала, не сводя с него глаз:

- Я не знаю, что будет завтра; хотелось бы надеяться, что революции не будет; но если на все же произойдет, то первое, что они сделают - это убьют всех нас, как это случилось в России. Я не боюсь смерти, Тони. Но я не хочу умирать, не узнав настоящей жизни. Я уже стала женщиной - а что мне известно о жизни? Четыре действия арифметики, притоки Эбро и стихи Бекера. Ты считаешь, это правильно?

- Да с какой стати должно случиться так, как ты говоришь?

- Ты этого не знаешь, и я не знаю тоже. Но если это случится... Если случится самое страшное, то я не хочу умереть как святая мученица - со скрюченной ладонью и прижатым к губам пальцем. Я не хочу быть святой, Тони, я хочу быть нормальным живым человеком, хочу знать, что это такое - настоящая жизнь. И если это грех - значит, так тому и быть. Не я это придумала. Как может быть грешным то, чего просят тело, душа и разум? И как я могу не замечать неустанно томящих меня желаний, пусть даже падре Родриго не называет это иначе, нежели соблазнами плоти?

Чувства Энтони колебались между страхом и отвращением. Бывшая жена, любовница, другие мимолетные связи и знания живописи научили его не преуменьшать последствия гнева отвергнутой женщины, особенно в подобном положении.

- Дорогая Лили, - сказал он, ласково поглаживая ее руку, - я понимаю, что ты хочешь сказать, но я не тот человек, который поможет тебе решить эту проблему.

С детской непосредственностью Лили перешла от пещерной похоти к невинной простоте.

- Наоборот, Тони, - со всей серьезностью произнесла она, - никто не подходит лучше тебя. Начнем с того, что ты протестант, и если мы совершим грех, тебя он не коснется.

Энтони поднялся и подошел к окну. Такое вольное понятие о морали обеих сестер его просто шокировало. Несколько часов назад Пакита тоже использовала подобную софистику, хотя позже признала вину и мучилась угрызениями совести, но то, как обе прибегали к моральным уловкам, свидетельствовало о том, что и их ум, и образование покоились на ложном фундаменте. Эти мысли его без видимой причины огорчили.

- Это бессмысленный спор, - неохотно ответил он.

Лили посерьезнела.

- Не бессмысленный, Тони, это просто предлог. Я уже давно собиралась так поступить. И я действую не вслепую: я много раз слышала, как эту тему обсуждают взрослые, и видела животных в поместье... Но я не хотела сделать это кое-как. И тогда появился ты. Я говорю не про сегодня, а о первом дне, когда увидела тебя в доме. Когда я тебя увидела в приемной - ошеломленного, изучающего эту ужасную картину, я сказала себе: это он, само небо мне его послало. С тех пор я пытаюсь показать тебе мои чувства и намерения, но безрезультатно. Ты просто тупица, я всё равно тебя люблю, но ты тупица. Я уж было решила, что ничего не выйдет. И вот сегодня судьба вдруг привела тебя в мою спальню под дулом ружья. Как я должна это воспринимать?

- Никак, - сухо заявил англичанин.

Он слегка раздвинул шторы и выглянул в сад. Вероятно, можно без особого риска спрыгнуть с балкона, высота не слишком большая, а света немного, потом после пробежки он доберется до стены, перелезет через нее и окажется на улице, и дальше побежит по Кастильскому бульвару, в такой час полно прохожих, а перед лицом свидетелей его не решатся убить. А может, и решатся. Но если он останется здесь, рано или поздно его найдут. А если вдобавок найдут вместе с Лили, он весьма вероятно лишится жизни.

Обдумывая эту идею, он осторожно приоткрыл окно, чтобы прикинуть, насколько оно высоко. И тут снизу до него донесся пронзительный голос падре Родриго:

- ... и не уклоняйтесь с праведного пути. Бог открыл мне истину, и вы приняли решение, сеньор герцог. Да, этот путь тернист...

В ответ послышался печальный, едва слышный шепот герцога Игуалады:

- И куда нас заведет этот путь, падре? Тернистый еще не означает самый лучший

- Ваша светлость, вы не должны полагаться на военных.

- Но разве они не хотят спасти Испанию?

- Ваша светлость, выражаясь их же языком, для них Испания - это одно, а для нас - другое.

Энтони тихо закрыл окно, опустил занавеску и вновь обратился к Лили, по-прежнему сидевшей на кровати.

- Ты просишь невозможного. Поставь себя на мое место.

- Я не могу поставить себя на твое место. Как и ты себя на мое. Каждый должен решать за себя.

- Но ты всего лишь ребенок, Лили.

- А в каком возрасте Марианна Австрийская вышла замуж за Филиппа IV? Ты должен это знать, Веласкес написал портрет.

Энтони не мог удержаться от улыбки.

- В четырнадцать, - сообщил он. - А в пятнадцать у нее родилась инфанта Маргарита.

- Видишь? В этом возрасте уже становятся женщиной.

- Если ты о том, что она уже может устраивать сцены и усложнять жизнь мужчинам, то я с тобой соглашусь. Но это означает ставить телегу впереди лошади.

- Тони, если я тебе не нравлюсь, так и скажи; только не надо относиться ко мне, как к ребенку. Я уже не ребенок, и ты это знаешь. Если бы я им была, я не смогла бы прочесть мысли в твоих глазах. Поступай, как знаешь. И не бойся: что бы ты ни решил - я не причиню тебе зла. Потому что я люблю тебя, Тони.

Уже совсем стемнело, когда англичанин спустился с балкона в сад. Благополучно добравшись до стены, он отыскал каменный выступ и взобрался на стену, не получив ни одной царапины, в отличие от прошлого раза. Прежде чем спрыгнуть со стены на улицу, он оглянулся и посмотрел на особняк. Дом был погружен в тишину; все окна были темны или зашторены; в тусклом свете уличных фонарей Энтони показалось, что он различил на балконе фигурку Лили, опирающуюся на перила и следящую, чтобы он благополучно избежал неприятностей.

Выбравшись на улицу, он во весь дух пустился бежать по Кастильскому бульвару, натыкаясь на прохожих, и остановился лишь тогда, когда почувствовал, что вот-вот задохнется. Мимо проезжало такси; он остановил машину, забрался внутрь и дал водителю адрес своей гостиницы. Первым его побуждением было отправиться в посольство и попросить убежища, но потом он сообразил, что уже поздно, посольство закрыто, так что лучше добраться до гостиницы, а уже оттуда позвонить Гарри Паркеру. Несомненно, они предоставят ему убежище в обмен на ту бесценную информацию о грядущих событиях в Испании, которую он, сам того не желая, заполучил, но при этом ценой немалого риска для собственной жизни. Ничто не может так заинтересовать британскую разведку, как прямые и надежные данные о готовящемся военном перевороте и его лидерах.