- Нет, - решительно отказалась Пакита. - Он не должен знать, что я здесь. Мы пристроимся в сторонке, где получится. Главное, ничего ему не говори.

- Хорошо, - ответил распорядитель. - Как хочешь. В партере, с краю, есть еще свободные места. Только поторопитесь, скоро их не останется.

Они нашли два свободных кресла в самом конце ряда, недалеко от выхода. Энтони подумал, что это весьма кстати: когда начнется митинг, можно будет потихоньку уйти, не теряя лица в глазах своей спутницы. Однако, с каждой минутой положение становилось всё хуже: народ всё прибывал, свободных мест уже не осталось, ложи и амфитеатр были переполнены; люди стояли даже в проходах.

На сцене стоял покрытый черной скатертью стол. Внизу перед сценой выстроились в ряд молодчики в голубых рубашках с флагами Фаланги. Атмосфера в зале всё больше и больше накалялась. Наконец, после двадцатиминутной задержки, крики в толпе возвестили о приходе трех ораторов. Энтони узнал Раймундо Фернандеса Куэсту и Рафаэля Санчеса Масаса; третий оратор - высокий лысый мужчина крепкого телосложения - был ему незнаком. Англичанин спросил у Пакиты, кто это такой, и та ответила, что это Хулио Руис де Альда, тот самый легендарный летчик, что десять лет назад пересек на гидроплане Атлантический океан, и один из руководителей Фаланги.

Между тем, все трое ораторов устроились за столом и теперь дожидались, когда в зале установится тишина. Спустя некоторое время Фернандес Куэста поднялся, взял в руки микрофон и рявкнул:

- Тихо!

Шум сразу смолк, и Фернандес Куэста начал свою речь:

- Как вам всем известно, - начал он, - цель этого мероприятия - подытожить результаты предыдущих выборов. Народный Фронт победил; еще один шаг - и Испания окажется в руках марксистов. Но даже если бы всё было наоборот, - продолжал он, решительно заглушая раздавшиеся в зале крики протеста, - результат был бы тот же, потому что все эти выборы -просто фикция, призванная хоть как-то узаконить захват власти этой шайкой коррумпированных бездельников и предателей родины.

- Этот человек дождется, что нас всех арестуют, - прошептал Энтони на ухо Паките.

- Поберегите нервы, - ответила она. - Это еще только начало.

- Именно по этой причине, - продолжал он, - Фаланга не присоединилась на выборах ни к тем, ни к другим. Она выступала сама по себе, зная, что проиграет, потому что с самого начала было ясно, что эти выборы - профанация. Мы приняли в них участие лишь для того, чтобы заявить о себе, и не более, - здесь он выдержал драматическую паузу и добавил, понизив голос: - Но и эти наши усилия оказались бесплодными, ибо те, кто нас понимают, нас ненавидят, а те, кто мог бы полюбить, нас не понимают. Потому что мы - не левые и не правые. От левых у нас - жажда перемен, от правых - национальное самосознание, однако мы не страдаем ненавистью первых и эгоизмом вторых.

Из-за этих парадоксальных высказываний большинство слушателей, да и сам оратор, потеряли нить, но он продолжал тем же восторженным тоном, хотя и несколько бессвязно по содержанию. Публика не хотела растерять пыл, но проявления энтузиазма с каждым разом становились всё менее спонтанными. Фернандес Куэста ещё какое-то время говорил с жаром в голосе и жестикулируя и закончил, выкрикнув:

- Вставай, Испания!

Публика отреагировала на эту фразу овациями.

Затем слово взял Рафаэль Санчес Масас. В отличие от предыдущего оратора, он обладал слабым голосом и бубнил, словно пономарь, что едва ли могло пойти на пользу его идеям. И, несмотря на то, что сами по себе идеи выглядели куда более здравыми, Энтони подумал, что он и сам отнюдь не стремится зажечь присутствующих своим энтузиазмом и расположить их к себе. Казалось, в правильности его идей были твердо убеждены все, кроме самого оратора.

- Когда Фаланга объявила, что пойдет на выборы в одиночку, - сказал Санчес Масас, - некоторые утверждали, что мы как четыре кошки с двумя песетами, у нас даже нет дерева, на котором нас могли бы повесить. Однако никто не говорил, что нет такого места, где мы могли бы умереть, потому что фалангисты умирают повсюду. И что мы нищие, и это правда. Бедность - это сила Фаланги, из-за своей бедности Фаланга понимает и защищает права бедняков - мелкого фермера, моряка, солдата и сельского священника. Мы хотим стать защитниками народа, а не гвардией, охраняющей спекулянтов, банкиров и промышленников. Социалисты говорят, что повысят заработную плату, что с ними все будут жить лучше. Может, и так, а может, и нет. С уверенностью можно только сказать, что Испания их не волнует. Что ж, против этих убогих интересов Фаланга предлагает нечто другое: единую судьбу и великие спасительные идеи. Независимый суд и суровая справедливость - вот чего мы хотим добиться, чтобы возродить Испанию!

Санчеса Масаса тоже проводили громкими аплодисментами, однако первоначальный накал уже начал спадать. Несомненно, зрители всё это уже неоднократно слышали на протяжении избирательной кампании.

Хулио Руису де Альбе, который выступал следующим, удалось сорвать аплодисменты и выкрики, благодаря суровой динамике своей речи и благородной внешности военного и наваррца. Можно и не рассчитывать, сказал он, что Испания выйдет из той дремоты, в которую погрузилась в результате демократии. По этой причине Фаланга должна быть готова всеми средствами, легальными или нелегальными, прийти к власти. Лишь таким путем, твердо заявил он, через несколько лет - два, три, четыре, не больше - новое поколение принесет Испании национал-синдикализм, который благотворно скажется на нашей родине.

Снова раздались горячие аплодисменты. Энтони взглянул на часы: было уже больше половины девятого, и мероприятие, несомненно, подходило к концу. Как и все в зале, он тепло оделся, потому что на улице было холодно; однако помещение кинотеатра было переполнено, и жара в нем стояла невыносимая. Энтони был несколько разочарован, но в целом вполне удовлетворен: никогда прежде он не был на фашистской демонстрации, и теперь видел, что, несмотря на внешнюю экспрессивность, их позиция всё же не столь безумна, как он думал раньше. "Если так и дальше пойдет, - решил он, - мы сможем благополучно выскользнуть".

Движение в зале заставило его предположить, что многие участники решили под шумок покинуть помещение. Но в эту минуту Раймундо Фернандес Куэста снова взял микрофон и проревел во весь голос:

- Внимание! Сам Вождь нации!

Казалось, стены кинотеатра "Европа" рухнут под громом оваций, когда на сцене появился Хосе-Антонио Примо де Ривера. Весь зал поднялся и вскинул руки в приветственном салюте. Охваченный общим настроем, Энтони тоже встал, однако поднять руку так и не решился. Сзади послышался чей-то резкий голос:

- В чем дело? Почему вы не салютуете?

- Я не уполномочен, - ответил Энтони, повернувшись назад и отвечая с подчеркнуто иностранным акцентом.

Судя по всему, это объяснение удовлетворило вопрошающего. Энтони повернулся обратно и посмотрел на Пакиту, но в это мгновение все руки уже опустились, публика села в напряженном молчании, поэтому он так и не смог определить, сделала ли она тот же жест, что и все остальные. В это время к столу подошел Хосе-Антонио и обменялся рукопожатиями и объятиями с другими ораторами. Затем он занял место в центре стола и, не став садиться и без вступления, наклонился вперед и произнес:

- Выступающие передо мной уже вам сказали, хотя в этом и не было необходимости, по каким причинам мы все здесь собрались. В этом нет ничего сложного. Народный Фронт победил на выборах. Испания погибла. Да здравствует Россия!

Это откровенное заявление приветствовал одобрительный рев. Публика вмиг вскипела. Хотя и сбитый с толку неожиданным развитием событий, Энтони не переставал хладнокровно оценивать необыкновенные обстоятельства, в которые он попал по прихоти судьбы.

На прошлой неделе он обладал лишь скудной информацией о текущем положении дел в Испании, почерпнутой из статей британской прессы, о Фаланге и Хосе-Антонио Примо де Ривере он даже не слышал. Теперь, напротив, не только познакомился с этой партией, ее идеологией и главными лидерами, а с ее основателем и вождем завел даже дружбу, по причине чего за ним следило управление по госбезопасности, но Энтони также соперничал с Хосе-Антонио за благосклонность молодой и обворожительной мадридской аристократки, которая в это самое мгновение сидела рядом с ним с прямой спиной и впитывая слова человека необыкновенного и пылкого, провозгласившего на глазах у всех необходимость устроить государственный переворот.