Феликс с облегчением выдохнул и подкрепился остатками легкого коктейля.

Возняк слушал с большим интересом и без нетерпения, потому что все эти фамильные чудачества ему очень нравились. Он ждал продолжения.

Феликс честно признался, что высказывания отдельных лиц он уже процитировать не сможет, потому что форму давно забыл, но содержание хорошо помнит. Это пан Бартош подбросил идею, чтобы в колыбели связать помолвкой молодую пару, как бывало в стародавние времена, и соединить узами брака новорожденную наследницу с самым младшим членом семьи, которого судьба готовит к высоким свершениям. А именно — с Зельмусем. Поддержку тети Рыси, вовсе не удивленной таким предложением, он мигом получил, и немедленно был создан особый документ, который наказывал Зельмусю и Барбаре в надлежащий момент заключить супружеский союз.

Документ не только не имел никакой юридической силы — в нем не было ни капли смысла. Под ним подписалась половина присутствующих, а вторая половина резко запротестовала по не вполне понятным причинам. Пан Бартош, несомненно, вступил в какой-то сговор с тетей Рысей, потому что общими силами они выдумывали все новые странности, домогаясь их одобрения у прадедушки. Точнее говоря, домогалась тетя Рыся, в то время как пан Бартош со стороны рационально обосновывал очередные глупости, из-за чего перессорились все со всеми.

Прадедушка вообще не протестовал, только обменивался взглядами с Феликсом. В суматохе кто-то украл большой конверт с документами новорожденной наследницы, свидетельством ее родителей о браке, свидетельством о ее рождении, свидетельством о крещении, свидетельством о смерти ее отца — словом, все документы, которые могут быть у младенца в таком возрасте. Это не было катастрофой, потому что нотариально заверенные копии вместе с завещанием хранились у нотариуса, но в течение полутора десятков лет Феликс не мог следить за судьбой ребенка, что доставило ему массу хлопот и трудностей. Потом выяснилось, что конверт стибрила тетя Рыся.

— Зачем?

— Понятия не имею. Разве только затем, чтобы добавить проблем. Может быть, как своего рода страховку. Теперь я уже более или менее знаю, что происходит с наследницей, но знаю также и то, что условие она не выполнила и о детях не думает.

— Минуточку, минуточку. А ей вообще-то об этом известно?

— О чем?

— Об условии и о детях?

— Понятия не имею. В надлежащий момент ей должны были сообщить об этом условии, но не знаю, сообщили или нет. Таким образом, завещание прадедушки выполнили очень странно: официально — да, а практически — вовсе нет. Унаследованное имущество, по закону принадлежащее наследнице, все еще ей недоступно. И знаете, — продолжал свою исповедь Феликс, — у меня было такое впечатление, да оно и сейчас осталось, что прадедушка этим скандалом от души развлекался. Поэтому я не вмешивался и как зеницу ока берег только то, что прадедушка сам передал мне в руки. Однако нет никаких сомнений, что искру раздора заронил и огонь поддерживал пан Бартош, исподтишка и коварно.

— И как вы думаете, почему?

— Не знаю. Я его невзлюбил и не хотел иметь с ним никаких дел. Но я подозреваю… может, конечно, я его оговариваю, но все-таки подозреваю, что из-за своего подопечного. Он поверил, что собственными усилиями сделает из Зельмуся историческую личность. Великие учителя и делатели королей тоже входили в историю. Может, он просто поверил в собственную миссию.

У Возняка мелькнула мысль, что ему улыбнулась редкая удача. Решительно лучше иметь пана Бартоша под рукой в качестве жертвы, чем в качестве убийцы. Он бы с ним до морковкина заговенья не справился!

— И что? Неужели отказался от успехов?

— И даже очень скоро. Зельмусь, взлелеянный в убеждении о своей значимости, вырос одержимым манией величия, а к тому же — жадиной и скупцом. Все послушание из него испарилось, он довольно быстро решил, что превзошел наставника, и из доходивших до меня уже давно слухов, я сделал выводы, что оскорбленный наставник удалился, бросив непокорного ученика. Или, может быть, просто разобрался в его достоинствах и утратил надежды. Прошло же, самое меньшее, двадцать пять лет… Тетя Рыся наверняка внесла во все это свой вклад, она была невыносимо властной. Тот скандал с завещанием прадедушка еще успел откомментировать: он мне сказал, что сейчас ссориться не будет, сил у него на это не осталось, но после еще побеседует с этой чумой на том свете.

Возняк поразмышлял над рассказом, запил его отличным кофейком. В мозгах у него отплясывал краковяк полнейший хаос новых сведений.

— Вы были правы, это совершенно не для протокола. Мне бы только пригодился адрес Рыксы и Анзельма Ключников. Может, у вас есть?

— С давних времен. Ей было выделено наследство в другом завещании, поэтому ее адрес у меня просто обязан быть. Не знаю, где она сейчас живет, но вы наверняка найдете. Но я даже не знаю, жива ли она еще.

— Минутку. В каком еще другом завещании?

Феликс тяжело вздохнул:

— Двоюродного дедушки нашей наследницы, который был на одно поколение младше прадедушки. Он умер позже. А вообще-то ее отец не был родным отцом, он был отчимом, вторым мужем ее матери, поэтому, ясное дело, он был из другой семьи, о чем никто не помнил. А сама наследница считала его родным отцом. Двоюродный дедушка поддержал мнение своего предка, тоже сделал девочку наследницей, другим завещал кое-что по мелочи и тоже, естественно, исполнение завещания свалил на меня. Зельмусю он оставил от селедки ухо, не выносил его…

Феликс поколебался, на миг задумался. Возняк попробовал ему помочь.

— В результате вы стали хранителем имущества?..

— Что-то в этом роде. Возможно, скорее информации об имуществе. Но и так, даже если бы у наследницы было уже семеро по лавкам, все равно возникли бы проблемы. Информация практически недоступна, и я подозреваю, что это все из-за пана Бартоша… Или, может, из-за меня?..

Расстались они в самых дружеских отношениях, и Возняк вышел, обогащенный очередной порцией сведений. Этот Зельмусь… Он заинтриговал комиссара. То-то ни о каком Анзельме Восстановителе не слыхать, разочарованный мегаломан никогда не будет искать вину в себе, он обязательно должен ее искать в ком-то другом, его терзают гнев, претензия и смертельная обида на бездарного учителя, который бросил и предал. Растет желание отомстить…

Нужно отыскать Зельмуся как можно скорее!

Мы обе сидели с Баськой у нее дома над горой заново разрытой макулатуры, оглушенные внезапным превращением Бартоша из преступника в жертву. Меня оглушило больше, ее — меньше. Она не так долго была с ним знакома. Мне по-прежнему трудно было в это поверить.

— С пани Хавчик он занимался садово-огородными работами, — задумчиво говорила я. — А холера их знает, может, и впрямь этот Хавчик до него добрался. Он скандалист, пришел в бешенство, схватил лопату…

— А откуда ты взяла, что он скандалист? — поинтересовалась Баська. — Ты его знала?

— Один раз в жизни разговаривала с ним по телефону. Бешенство из трубки просто стреляло. Он кого-то искал, но я уже не помню, жену или соперника. Ни того, ни другой у меня в тот момент не было, а уж его супруги — и никогда в жизни не бывало, но он не желал мне верить. С этой Хелюсей Хавчик я вообще не была знакома, знала только, что такая вроде как существует. Муж замечательно подходит для внезапного нападения с острым предметом.

— Бартош бы не отскочил?

— Он хвастался, что у него вообще нет такого рефлекса. Вот прямо вижу картинку: он стоит, как памятник, и усилием воли ослабляет удар.

— Плохо это у него получилось, — философски высказалась Баська — Я ставлю на Хавчика И все-таки, скажу тебе, меня как пыльным мешком из-за угла пришибло: я ведь на самом деле думала, что это Бартош кого-то вычеркнул из жизни, и настроилась на развеселое веселье с его поисками. Я знаю, что тебе вообще-то известно больше…

— Больше всех известно красотке Хелюсе, — решительно перебила я. — Она, кажется, из тех же кругов, что и он, знала его с младых ногтей. Зато я с юности знаю Гурского и немножко с ним побеседовала с глазу на глаз. Если он захочет — может осчастливить Возняка этими сведениями.