— Ну, в таком случае скажи, где находится созвездие Волопас? Я догадывался, что Лёнчик начал этот разговор о звёздах только
ради того, чтобы развеять мой страх и растерянность. Но про созвездие Волопас я слышал впервые.
Лёнчик, вероятно, понял это и не стал ждать от меня ответа, быстро добавил:
— Вот увидишь, сколько я тебе нового расскажу.
— Хорошо, — согласился я.
Но когда мы поднялись ещё немного вверх, я вспомнил про маму и сказал:
— Лёнчик, а как же там дома? Как наши?
Лёнчик вздохнул:
— Ну что ж, немного поволнуются, но это всего одну ночь… А утром будем дома. И всё!
Я подумал: так-то оно так, но и одну ночь поволнуются…
— А если бы твоя мама, Лёнчик, — говорю ему, — пошла на завод и не вернулась вечером, смог бы ты уснуть?
— М-да… — И Лёнчик опять вздохнул. — Наверно, не уснул бы…
— Вот то-то же…
Но выбора у нас не было, и мы снова пошли вверх.
Когда поднялись наконец в ту круглую комнату, посреди которой стояли часы, уже совсем стемнело. На небе появились первые одинокие звёзды. На улицах и в домах уже светились огни. Два моста, переброшенные через реку и освещенные фонарями, стояли будто на беломраморных столбах.
Кругом было половодье света. Неоновые рекламы в городе то расцветали красными маками, то голубели лесными фиалками, то зеленели берёзовой листвой.
Город вновь был прекрасен.
Ах, как жаль, что я не имел штатива, а то можно было бы сделать вечернее фото!
Когда всё небо вызвездилось, Лёнчик начал экзаменовать меня по астрономии. Оказывается, он знал её, будто какой профессор. А я, хотя и горько в этом сознаться, был законченный неуч.
— Всё надо начинать, — поучал он, — с Большой Медведицы, или, как её ещё называют, Большого Воза. Видишь: четыре колеса и дышло немного кривое. Оно ещё похоже и на большой ковш — вот тебе четыре звезды, а ручка загнута вниз.
— Да что ты мне показываешь, — обиделся я. — Большую Медведицу даже в детском саду знают…
— Ты не торопись, — успокоил он меня с солидностью учёного. — Прежде чем учить новый материал, надо повторить уже известный. Так вот смотри: если ты мысленно проведёшь линию вот так, — он показал рукой, — от двух крайних звёзд Большой Медведицы, то обязательно наткнёшься на прекрасную Полярную звезду…
Мне очень не хотелось выглядеть каким-то недотёпой, и я вновь перебил его:
— И это известно в детском саду…
— Тогда покажи мне, — загорячился мой приятель, — созвездие Волопас…
Я откашлялся.
— Это уже новый материал, и ты можешь рассказать, если хочешь…
— Так вот, — степенно молвил Лёнчик, и мне сразу же показалось, что в его голосе прозвучали нотки Ивана Саввича, или Саввочки, как мы зовём нашего математика, — так вот, значит… Чтобы найти созвездие Волопас, берись за ручку ковша. От двух крайних звёзд мысленно веди вниз линию — и вот тебе уже знаменитый Волопас. Видишь, он расставил ноги, ещё и кнут над головой поднял, будто кричит: «Куда вы, круторогие?!»
Лёнчику, видимо, понравилась роль просветителя. Оказывается, он действительно много-таки знал про небо, потому что не только показал мне с десяток разных созвездий, но ещё и рассказал, почему разные группы светил назвали Козерогом, Скорпионом, Водолеем, Змееносцем…
Но надо было подумать, где мы будем спать.
Ночь была тёплой, безветренной, и мы устроились прямо под стеной: Лёнчик, рядом я, а возле меня Круть. Лежали навзничь, положив головы на сцепленные руки.
Лёнчик всё ещё рассказывал:
— Надо, Жужу, научиться отличать планету от звезды. Но это просто — раз плюнуть. Запомни: все звёзды будто пульсируют светом, дрожат, а планеты светят спокойно, ровно…
Но я уже не слушал его. Я думал о доме, видел маму, дедушку и папу. Что они сейчас делают? Наверно, ищут меня и, видимо, думают, что я пошёл на речку.
Мама и дедушка больше всего боялись реки и всегда приказывали:
«Жужу, ты же смотри, никогда сам не ходи купаться, потому что река есть река, ей доверять не следует. Всё может случиться…»
А сейчас что они думают? Что?
Конечно, мама первым делом побежала к Лёнчику:
«И вашего дома нет?»
«Нет…»
«Вот горе! Где же они загулялись?»
Когда совсем стемнеет, мама побежит во Дворец пионеров, в «Глобус», а там сегодня никого и не было.
Тогда у неё расширятся глаза, побледнеет лицо. Она прикусит нижнюю губу, испуганно поглядит вокруг. Потом…
— Лёнчик, а что будет потом? — шепчу я.
— Не понимаю тебя. О каком «потом» ты говоришь?
— Ну, когда мама… Ну как ты не понимаешь!..
— А-а, ты о маме…
— Ну конечно, о маме… Как она?.. Ну, потом, после того, как во Дворце пионеров ей скажут, что ни меня, ни тебя там сегодня не было… Что она будет тогда делать?
— Ах, Жужу, оставь ты эти мысли… Ну… где-то… Ну… как-то…
— Н-да, — вздохнул я, — «ну где-то, ну как-то…» Вот так-то… А ты про Волопаса…
Я почувствовал, что Лёнчик, хотя и рассказывает про планеты да про звёзды, тоже думает о маме. И рассказывает он так долго только потому, чтобы отогнать тревожные раздумья.
А я, если признаться честно, уже начал жалеть, что мы пошли сюда. Собственно, я жалел не о том, что мы взобрались на колокольню, а скорее, потому, что увлеклись фотографированием. Надо было быстренько щёлкнуть надписи на корпусе часов и — назад. Мы могли даже выскользнуть из дверей колокольни незаметно.
А теперь как? Ну что там думает, что делает мама? А?
Лёнчик отвернулся от меня. Я от него тоже.
Вы думаете, приятно лежать на голых досках? Особенно когда и под голову нечего положить, кроме рук?
А Круть… Вот натура! Он подвинулся ко мне вплотную и уже дремал, время от времени вздрагивая.
Конечно, Круть может спать. Ему что: я здесь, а на всё остальное ему начихать. У него мамы нет, о нём никто не будет волноваться. А о Жужу будут. Все. И дедушка, и папа, и мама. Эх!..
Я встал, подошёл к окну и стал угадывать, где среди огней наш дом.
Ага, вон он!
Уже начал гаснуть в окнах свет. Да ведь это и понятно — у нас живут рабочие, дом наш заводской. Завтра рано утром почти из каждой квартиры заторопятся на смену люди, поэтому сейчас им уже время отдыхать.
Я вспомнил, что из окон нашей квартиры, а точнее, с балкона хорошо видна колокольня. И теперь давай присматриваться, где же это наша квартира и балкон.
И узнал. Два окна в большой комнате и одно в кухне.
— Лёнчик, — сказал я, — иди сюда, посмотри: уже вокруг все окна погасли, а у нас светятся…
— Ну да и пусть…
— Эге, — говорю, — тебе, конечно, пусть. Твоя квартира окнами выходит во двор, и отсюда её не видно. А мне те огни, будто нож в сердце…
ЧЕРНОЕ, КАК НОЧЬ
Лёнчик всё-таки встал, подошёл ко мне. Давай мы с ним прикидывать, что и где находится, и Лёнчик тоже подтвердил, что это действительно моя квартира, в которой до сих пор горит свет.
И тут мне показалось, будто в часах или над ними что-то завозилось. Точно вам говорю, что завозилось…
Вы можете подумать, что я — маменькин сыночек, трусишка, своей тени могу испугаться. Но и Лёнчик меня в бок толкает и шепчет:
— Ты слышал?
— Слышал. А ты?
— Тоже.
— Так что же это такое?
— А кто его знает…
Мы могли ещё и теперь подумать, что всё это нам обоим померещилось, но Круть вдруг весь напрягся и зарычал.
Как хотите, так и думайте обо мне, за кого хотите, за того и принимайте, но у меня волосы на голове встали дыбом. А на руки и ноги будто кто кинул полную пригоршню иголок, и они впились мне в тело.
Я вспомнил, что неподалёку под стеной стоит палка, и стремглав кинулся к ней. Схватил её, поднял над головою. И тогда что-то огромное, чёрное, как ночь, сначала рванулось вверх, потом, ударив нас сильной струёю ветра, ринулось в окно.
— Ай-ай!.. — крикнул Лёнчик и присел от неожиданности.
Я бы, может, тоже закричал, но просто не успел, потому что Круть, поняв, что нам угрожает большая опасность, кинулся к окну и отчаянно залаял. Вся колокольня наполнилась его голосом, который тотчас вылетел в четыре окна, во все четыре стороны, и эхо, перекликаясь, покатилось вокруг. На этот голос где-то внизу басовито отозвался какой-то пёс. Немного погодя залаял уже второй, потом третий…