Я пробыла во владениях Балюстрода довольно долго, рискуя схлопотать наказание, поскольку пропустила обязательную воскресную службу. Кажется, я тогда сказала, будто нечаянно уснула в библиотеке, и эта ложь сошла мне с рук.

— Нам предстоит прочесать весь заповедник, — сказал Доминик. Он нахмурился и тряхнул головой. — Разумеется, мы ничего не обнаружим, но все равно обязаны это сделать.

Он хотел сказать еще что-то, но не успел. В дверях появилась Эллен Морни.

Глава 8

— А-а, вот и вы оба! — Эллен широко улыбалась, но, говоря «оба», явно отождествляла меня с полицией, олицетворявшей в ее сознании все неприятности, свалившиеся ей на голову. Большинство мужчин не уловили бы язвительности, сквозившей в ее тоне, — и я уверена, Майкл Доминик не был в данном случае исключением, — но любая женщина безошибочно распознала бы скрывающуюся за ней враждебность.

Еще раньше я попросила у Эллен разрешения задержаться здесь на некоторое время, мол, так будет лучше для Нэнси, и она нехотя согласилась. Теперь, когда следствием установлено, что Мэри погибла не в результате несчастного случая, а была убита, и Майкл Доминик сообщил ей, что мне это известно, ей попросту ничего иного и не оставалось.

Затем я сказала, что Доминик желает тщательно обследовать всю территорию и корпуса школы и просит меня помочь ему в этом. Эллен оказалась на высоте положения и, как всевластная владычица, что называется, милостиво вручила нам ключи от кампуса.

А я тем временем имела возможность еще раз подивиться ее внешности. Она выглядела совершенно потрясающе. На ней был дорогой, элегантный костюм, темные волосы слегка завиты и… только сейчас я поняла — она что-то сделала со своим лицом. Это было особенно заметно по векам, щекам и шее. Кроме того, у Эллен всегда, даже в школьные годы, была огромная грудь. Сейчас ее фигура выглядела безупречной. Прежде мне как-то не приходило в голову соотносить внешние данные Эллен с ее дорогой одеждой и спортивным автомобилем. Откуда только она берет деньги? Может, получила наследство?

— Я еду в Вашингтон, — объявила она. — Мне снова предстоит обед с попечителями. Кстати, они на удивление спокойно восприняли всю эту историю. Одна из вашингтонских газет проведала о вашем присутствии здесь, лейтанант, но, к счастью, не об истинной причине этого. Мне необходимо убедить этих борзописцев, что все в полном порядке. Владелец газеты женат на нашей выпускнице 1975 года, и он обещает не давать хода какой-либо дальнейшей информации.

Она одарила Доминика одной из тех обворожительных улыбок, которые предназначались исключительно миллионерам — родителям ее воспитанниц.

— Пока меня не будет, — сказала она, — все сведения, касающиеся истории и функционирования школы, вы сможете получить от Маргарет. А Тэрри Карр располагает исчерпывающей информацией о нынешнем контингенте учащихся, равно как и о преподавателях и обслуживающем персонале.

Я была уже не в состоянии изображать на лице благодушную улыбку. Эллен вела себя так, словно ничего особенного не случилось, — ну, небольшая эпидемия гриппа в школе, только и всего. Я невольно задавалась вопросом: означает ли это, что бесконечные неурядицы в школе с годами окончательно выхолостили ее душу, или благодаря железному самообладанию она всего лишь умело скрывает обуревавший ее страх.

Когда Эллен наконец укатила, мы с Домиником приступили к осмотру кампуса. Начали мы с Главного Корпуса, а точнее — с чердака, забитого декорациями и прочим реквизитом; затем этажом ниже осмотрели огромную, постоянно пополняющуюся за счет пожертвований библиотеку, соседствующие с ней комнаты Герти Эйбрамз и школьной прислуги, а также изолятор. После этого мы спустились на первый этаж, где размещались актовый зал, зал для занятий, административные службы, преподавательская и столовая с примыкающей к ней кухней.

Завершив осмотр Главного Корпуса, мы направились к корпусам, отведенным под дортуары и учебные классы, и, наконец, посетили гимнастический зал, где Онзлоу Уикес проводил занятия с командой «Королевы Мэриленда». Судя по выражению лица Доминика, главный тренер вызывал у него такую же неприязнь, как и у меня.

Последним пунктом нашего маршрута были новые конюшни, но по пути к ним мы осмотрели заросли кустарника и лес, вплотную подступающий к старой Коптильне, как раз в том месте, куда выходят окна моего гостевого номера. Именно здесь предстоящим летом будет расчищена и разровнена земля, а осенью начнется сооружение спортивного комплекса Хайрама Берджесса. Когда мы возвращались назад, к Главному Корпусу, день уже начал клониться к закату.

— А теперь расскажите мне о соревнованиях, — попросил Майкл Доминик. — Ваше судно и судно школы Святого Хьюберта… как оно называется?

— «Чесапик», — сказала я. — Оба судна — одного класса и подарены богатыми выпускниками этих школ. Первые состязания состоялись в 1934 году, и с тех пор проводятся регулярно раз в год. Суда стартуют в устье реки Литтл-Чоптэнк у буя близ острова Джемса, идут на юг к острову Танджир, что находится в нескольких милях дальше на юг от устья реки Потомак, а потом разворачиваются и возвращаются назад.

Доминик был и удивлен и восхищен.

— В общей сложности суда проходят примерно сто двадцать миль.

— Гонки начинаются в субботу и завершаются в воскресенье. Без каких-либо остановок. Однажды они продолжались вплоть до понедельника.

— А вам доводилось когда-нибудь участвовать в них?

— Лишь однажды, — сказала я. — Мой пост был у главного кливера.

— Ну, и вы выиграли?

— В тот раз проиграли.

— «Брайдз Холл» обычно проигрывает?

— Проигрывает? Нет! Как правило, мы выигрываем.

Я ненавидела себя за это «мы» и гордость, звучавшую в моих ответах.

— Мальчишки, наверно, в таких случаях чувствуют себя слегка уязвленными?

— Это уж их проблемы.

Он рассмеялся, а потом вдруг предложил пообедать вместе, чем снова застиг меня врасплох.

Очевидно, я не должна была соглашаться, поскольку мне не хуже всякого другого известно, что не годится смешивать дело с развлечением. Я знаю также, что женщину «в годах», под воздействием льстивых речей забывшую о разнице в возрасте, подстерегает куда более сильное разочарование, чем в молодости.

Но несмотря на житейский опыт, я — человек и, слава Богу, женщина. После всего, что я пережила за эти несколько дней, мысль об обеде в каком-нибудь уютном ресторанчике в обществе приятного мужчины показалась мне необычайно привлекательной. Мы условились о времени, и, подобно глупой школьнице, я занялась прической и макияжем, на чем свет стоит кляня себя зато, что не захватила с собой какого-нибудь нарядного туалета.

Он повез меня в прелестный маленький ресторанчик неподалеку от Бернхема, построенный в 1814 году и славящийся лучшими в заливе крабами на вертеле. Блики на потемневшем от времени деревянном потолке, отбрасываемые трепещущим пламенем свечей, и начищенные до блеска медные вазы в нишах придавали всей обстановке романтическую прелесть.

Я непременно улучу подходящий момент и воздам должное его вкусу. Несомненно, Майкл Доминик пригласил меня пообедать не без тайного умысла — глаза выдавали его, — но в этот вечер он говорил только о деле. Я в свою очередь изо всех сил старалась удержаться от кокетства, и, кажется, мне это удавалось, хотя и с трудом, особенно если учесть, сколько я выпила прекрасного коллекционного вина. Весь день мы провели вместе, между нами возникла некая общность, и теперь мы обращались друг к другу по имени.

Я рассказала ему все, что знала о школе. Потом мы стали беседовать просто как люди, желающие поближе узнать друг друга. Я поведала ему о своем долгом счастливом замужестве, которое оборвалось со смертью Джорджа одиннадцать лет назад, о своем увлечении воздухоплаванием и планеризмом и о том, что занялась этим отчасти благодаря предсмертному завету Джорджа. Он просил меня не замыкаться в нашем с ним прекрасном прошлом, а найти в себе силы жить полноценной жизнью.