С полминуты они сидели молча. Потом Зорькина рука полезла ей за спину. Другой рукой он придержал ее за дрогнувший подбородок и поцеловал прямо в рот.

— Я тебя не обману, не бойся. Не загораживайся!

Марианна в свои шестнадцать лет уже знала, что мальчишки, когда лезут целоваться, жмурят глаза, потому что им все-таки стыдно. А Зорька не жмурился, смотрел в упор и со взрослой серьезностью не выпускал Марианну из своих крепких рук.

Она все-таки отстранила его и попросила:

— Не надо.

— Пошто же не надо? Я ведь не нахально…

— Все равно. Зачем?

— Как зачем? Характер друг у дружки вызнаем, потом поженимся.

— Но ведь мы еще маленькие…

— Какие же мы маленькие? — почти сердито сказал Зорька. — Как работать, так мы им не маленькие.

С этим доводом нельзя было не согласиться. Но Марианна попробовала еще возразить:

— Можно ведь просто дружить. И вообще надо, чтобы Шурка сначала замуж вышла, а потом уж и я…

— Это та, конопатая? Да кто же ее возьмет? — с чисто мужской самоуверенностью заметил Зорька. — Долго ждать придется.

— Она очень хорошая! — горячо сказала Марианна. — Просто она считает, что теперь нет надежных мужчин: все или женаты, или очень пьют…

— Я пить не стану, — твердо обещал Зорька. И добавил: — И вообще я… я ласковый. Пальцем никогда не трону.

И вдруг Марианна засмеялась. Зорька еще не успел обидеться, она ему объяснила:

— Я сейчас читаю одну книжку… Там купец уговаривал девушку выйти за него замуж. Он тоже сказал: «Я тебя пальцем не трону». А потом он ее бил…

Зорька ошеломленно молчал. Потом сказал сердито:

— Читаешь чего не надо. Раз я говорю — не трону, значит, не трону.

Марианна улыбнулась.

— Да не в том совсем дело! Просто мне смешно стало, что ты говоришь как тот купец.

Зорька что-то хмуро соображал. Потом подвинулся опять поближе к Марианне.

— Ты дала бы и мне эту книжку почитать, — попросил он. — Про купца про этого…

Когда мать очнулась, они все еще сидели в темноте и оба тихо жевали. Мать поднялась на локте, и большие мерцающие ее глаза уставились на сына и девочку.

— Ты еще здесь? — спросила она Марианну и покачала головой. — Пошто же это ты домой не ушла? Не прошеный гость, знаешь…

Зорька крепко схватил Марианну за руку.

— Сиди! — сказал он властно. — Кто хозяин-то тут?!

4

Последняя метель разыгралась, когда март уже был на исходе. Снег был колкий, сердитый. Он иссек затвердевший наст, изноздрил его, придавил к земле. А когда проглянуло и заиграло солнце, все поползло, распустилось в тысячу мутных, пенных ручьев.

Но сорок морозных утренников продержались стойко. Там, где днем ворчала вода, утром над досуха вымороженными лужами хрустел лед. К маю высохло все, а на праздники так пригрело, что народ ходил по улицам во всем летнем и без шапок. Промытые окошки были отворены настежь, и оттуда вовсю пахло брагой и сдобной стряпней.

Шурка тоже напекла пирожков из сеяной муки. Обмазанные яйцом, они дотемна запеклись и надулись. Глядя на Шуркины хлопоты, Марианна невольно вспоминала, как всего в прошлом году, примерно в это же время, они с Шуркой ходили на ближнее колхозное поле подбирать ячменный колос, осыпавшийся после уборки. Колоски были мелкие, усатые, колкие. Жнейка вмяла их в глубокие колеи, смешала с грязью. Дома Шурка рассыпала мокрые колоски по горячей плите, потом вытащила во двор и принялась растирать между своими большими жесткими ладонями. Колкий, сухой ус сносило ветром, а зерна падали на расстеленную по земле Шуркину старую юбку. Потом она приволокла тяжелую ступку с пестом, и всю неделю у них на ужин была ячменная каша.

За этой кашей их тогда в первый раз и застал Марк, притащивший тяжелый, мокрый узел с солью. Шурка пригласила Марка к каше, и он остался доволен.

— Молоток баба! — похвалил он Шурку. — Мне бы такую!..

Эта похвала еще тогда, видимо, внушила Шурке какую-то смутную надежду. Но Марианна об этом не догадывалась.

На Первое мая перед вечером Марианна позвала Шурку погулять. На площади у поселкового Совета были танцы, и тут же должны были прямо на открытом воздухе показывать картину «Убийца среди нас».

— А ну-ка тот придет… — спрятав глаза, сказала Шурка.

— Кто? — удивилась Марианна.

— Да этот… статуй-то мой, Маркушка. Он обещался. Марианна тоже опустила глаза. Ей стало как будто страшно и стыдно.

— Ведь он же водку пьет, — тихо сказала она.

— А кто не пьет-то? Я рассчитываю его от вина отбить. Прождав с полчаса, они все-таки вышли за ворота и сели на свежевыструганную лавочку. Было очень тепло, но Шура надела новые ботики и повязалась шалью с кистями.

— Хорошо! — заметила она, глядя на вечернее красное небо. Но пестрое от веснушек лицо ее выдавало тоску ожидания.

«Статуй» так и не пришел. Народ расходился после картины, переговариваясь о том, что в картине ничего не поймешь. Наши все понятные, а на заграничные лучше не ходить. Вот про любовь, это у них бывает ничего.

При слове «любовь» Шурка вздрогнула.

— Пойдем домой, — сказала она Марианне.

Утром на кухне Шурку окликнула соседка:

— Александра, желаешь, чего скажу? — И, не дождавшись Шуркиного согласия, сообщила: — Твой Марк распрекрасный вчера к Красновым ходил. Ихнюю Глафиру сватать.

Шурка как будто застыла. Некрасивое, носатое лицо ее совсем подурнело от стыда и страха. Опомнившись, она коротко спросила:

— Сосватал?

— Да нет, шутишь, что ли; Красновы, они не глупые. Шурка тихо ушла в свою комнату, села к столу и заплакала.

— А ну его к шуту! Нашел над кем смеяться: мы же сироты, военные жертвы!

Марианна робко попробовала ее утешить. Но Шурка в первый раз недобро посмотрела на нее.

— Тебе хорошо! Небось сейчас к колхознику своему побежишь. А я кому нужна?

Марианна, чтобы не оставить Шурку одну со слезами, в этот день не пошла к Зорьке. Они с Шуркой сели вышивать крестом дорожку на комод, каждая со своего конца. На улицу не выходили, чтобы никто Шурку не видел. Вышивали до тех пор, пока кончились нитки. Тогда Шурка вымыла и без того чистый пол, и они с Марианной сели доедать вчерашние пироги.

— На наш с тобой век, Марияна, эдаких-то Марков хватит, — бодрясь, сказала Шурка. — Он думает — дуру нашел…

Но когда погасили свет и легли, Шурка больше не сказала ни слова. Лежала чужая и неподвижная, и Марианне даже показалось, что ее большое костистое тело как будто холоднее обычного. Она осторожно погладила Шурку по плечу. Та вздохнула глубоко, но не отозвалась.

— Пришел! — победным шепотом сказала Шурка, незаметно пытаясь прикрыть собой дверь, за которой сидел Марк. — Марианка, будь другом, выручи, сбегай! — И протянула пустую чекушку.

Это был очень грустный вечер. Марианна почувствовала такую тоску в сердце, не отличимую от боли, как в тот лень, когда осталась без Ангелины. Водку она принесла, поставила возле двери и быстро ушла.

На дворе собирался дождь. Рано пришедшее тепло сменилось ненастьем. Шурка опомнилась, когда уже потемнело. Она бегала по мокрым от дождя дворам и искала Марианну. Подгоняемая страхом, сбегала даже к реке. Но сплавщики, еще табунившиеся на берегу, сказали что ничего тут такого как будто бы не было.

— Топиться, что ли, кто собрался? Погодите недельки две, вода еще холодная.

Тогда Шурка решила, что Марианна, наверное, ушла в деревню и там, чего доброго, останется на ночь. Она со страхом подумала о том, что парень, конечно, промаху не даст и воспользуется. Шурка уже хотела бежать в деревню, но вспомнила, что заперла на ключ уснувшего Марка.

Подавив горький вздох, она пошла домой. Тихо открыла Дверь. Там, где всегда спала Марианна, теперь лежал и сопел Марк, свесив вниз свою черную деревянную руку. Шурка, не смея будить, осторожно присела возле постели. Марк не проснулся.

Утром до самого завода Шурка бежала бегом. За спиной у нее ревел гудок и торопились опаздывающие.