— Да, я знаю, — ответила мама, — но только пирог, о котором вам рассказывали, делается не в наших краях, а в Верхних Пиренеях, в районе Тарба.
— Но даже и там, — вмешался мой отец, — не каждый день пекут такой пирог. Представьте себе, что его приготовляют на специальном вертеле, вовсе не похожем на тот, на котором жарят заднюю ножку барана. Это деревянная палка в форме конуса. Когда тесто готово, — а тесто это довольно жидкое, — одна женщина медленно, очень медленно вертит вертел перед огнем, а другая поливает его в это время жидким тестом из деревянной ложки. Эти несчастные часами жарятся у огня… Тесто прилипает к вертелу, подрумянивается на огне. Это действительно необыкновенный пирог. Но готовят его лишь по большим праздникам, для торжественных трапез.
— Когда я поеду в Тарб, — сказал господин Дюран, — я постараюсь отведать такой пирог на вертеле! Но, как бы там ни было, ваш пирог великолепен.
После ужина наш гость не задержался в зале. Он быстро поднялся к себе в комнату. Мне показалось, — а может, только показалось? — что он поднялся к себе не для того, чтобы лечь спать. Господин Эмиль Дюран был очень возбужден, глаза его блестели, движения были энергичными и быстрыми. Честное слово, сказал я себе, можно подумать, что он что-то замышляет.
Вскоре и я ушел вслед за ним. Мне хотелось лечь сегодня пораньше — ведь завтра предстояла лыжная прогулка. Но, прежде чем отправиться к себе в комнату, я зашел в маленькую мастерскую рядом с кухней, где отец установил когда-то верстак. В доме каждого горца всегда найдется что отремонтировать и смастерить. Здесь стояли мои лыжи. Я тщательно осмотрел крепления, положил слой мази на каждую лыжу, смазал жиром ботинки.
Когда я вернулся в зал, там уже было не так оживленно. Несколько соседей играли в карты. Мама вязала. Отец наблюдал за игроками и поддерживал огонь в очаге.
На узкой площадке первого этажа я замедлил шаг и внимательно оглядел дверь господина Дюрана. Из-под створки двери пробивался свет. Итак, он не спал. По-видимому, читал. Я услышал покашливание, затем шаги, вздох, шум передвигаемого стула… Снова наступила тишина. Я пошел к себе.
Странный сон приснился мне в эту ночь.
К нам в класс пришел новый ученик. Господин Казен начал записывать его в классный журнал и, нагнувшись над своим пюпитром, спросил, как его зовут.
«Меня зовут Эмиль Кецалькоатль», — ответил новичок.
«Что? Повторите, пожалуйста!»
«Кецалькоатль Эмиль», — повторил ученик спокойным и тихим голосом.
«А? Как? Простите… Вы что это, серьезно? Такой фамилии быть не может!» — воскликнул учитель.
«Совершенно серьезно, — ответил, нисколько не смущаясь, ученик. — Ляпюжад меня знает. И Даррегиберри тоже».
«Ляпюжад? Дарреги…»
Это был очень странный мальчик. Маленький, худощавый, с темным загорелым лицом, острым носом. Он стоял на одной ноге, как цапля. Разноцветные перья качались на его голове. Вдруг господин Казен заметил этот странный наряд.
«Скажите, пожалуйста, дитя мое, что означает это нелепое оперение? Где вы находитесь? Скажите мне, откуда вы явились? — Учитель стучал кулаком по столу. Голос его гремел, седые брови топорщились от негодования. — Откуда вы явились?»
«Из Теночтитлана».
И голосом Феликса Ляпюжада, звучавшим с несвойственной ему дерзостью, он уточнил:
«Иначе говоря, из Мехико!»
«Как? Что? Из какой вы страны?»
«Я астек».
«Простите?»
«Я астек, астек, астек…» — заверял новенький пронзительно-неприятным голосом.
Господин Казен повернулся ко мне. Его глаза сверкали угрожающе.
«Бертран, подойди ко мне, объясни, что происходит. Объясни мне все, а не то я посажу тебя в карцер до самой пасхи!»
Я вдруг онемел. Господин Казен, всегда такой выдержанный, жестикулировал перед моим носом, грозил мне линейкой. Мое положение было отчаянным — я потерял дар речи.
— Бертран! Бертран! Бертран!
Кто меня так трясет? Астек? Господин Казен? Я открыл глаза. Ослепительная белизна наполняла комнату. Где я? И где странный школьник в разноцветных перьях?
«Вот дурак! — наконец сказал я себе. — Это же моя комната, моя постель. А свет вокруг — от снега».
Нетерпеливая рука, которая трясла меня, была рукой моего друга Феликса и ничьей другой.
— Послушай-ка! Ну и крепко ты спишь! Я забежал к тебе, а твоя мама послала меня разбудить тебя и сказать, что завтрак уже готов. Можешь спускаться. Имей в виду, я составлю тебе компанию. Холод нагоняет аппетит.
— Ладно, я иду.
— Обожди немного. Я… Послушай, это весьма важно.
На сей раз Феликс говорил очень тихо и таинственно.
— В чем дело?
— Есть новости!
— Новости? Какие новости?
Я все еще не мог очнуться и был во власти странного сна.
— Смотри!
Феликс опустил руку в карман и, не вынимая ее, направился к выходу, заглянул на лестницу и тщательно закрыл дверь на задвижку.
— Смотри! — повторил он.
— Но я ничего не вижу. Да покажи ты наконец, не тяни!
Он разжал кулак.
На ладони у него лежал мокрый и мятый лист бумаги, который Феликс тщательно разгладил, — листок из блокнота с зубчатыми краями, на котором наспех карандашом был набросан рисунок. Мне нетрудно было узнать его.
— Я поднял этот листок на краю дороги, в снегу, когда шел к тебе. Вероятно, он потерял.
— Кто «он»?
— Астек, конечно. Этот листок был у него в кармане. Он вытаскивал носовой платок. Бумажка выпала. Узнаёшь?
— Карта.
— Да.
— Мексика.
— Совершенно верно.
— Узнаю Юкатан, Мексиканский залив… С другой стороны — Тихий океан и полуостров Нижняя Калифорния.
— Это еще не все.
— Конечно. Он отметил Мехико, Тампико… А этот кружок, которым он обвел крестик?
— Вот! То-то и оно! — сказал Феликс, принимая все более таинственный вид.
— Ты знаешь, что означает этот крестик?
— Я… н-нет, не знаю. Но что-то я здесь как будто начинаю понимать. Что может означать крестик на карте?
— Господин Казен говорил, что так обозначают гранитные залежи.
— Тогда их было бы много. А один-единственный крестик на клочке бумаги?!
— Исчезнувший город? Место какого-то происшествия? Что-то здесь было потеряно.
Феликс часто закивал головой.
— Я догадываюсь, не разгадав — догадываюсь. Надо подумать и присмотреться. А теперь одевайся, и пошли завтракать!
И только во второй половине дня нам удалось раскрыть тайну астека.
6. Что обнаружил Феликс
Старшие школьники условились встретиться на площади к часу дня. Что и говорить, «тайна астека» — так именно говорил Феликс — весьма занимала меня. Но я все же твердо решил примкнуть к команде лыжников. Погода великолепная, снег превосходный, глупо упускать такой случай.
Феликс колебался.
Сначала он предложил мне пойти к нему и посвятить послеобеденное время размышлениям… закусывая при этом печеным картофелем! Мой отказ несколько озадачил его.
— Не знаю, чем буду заниматься… Во всяком случае, меня не жди, — сказал он.
После обеда наш гость заявил, что пойдет на прогулку в горы, и стал меня расспрашивать о маршруте нашей лыжной вылазки. Я ответил ему, что мы еще окончательно не решили, но, вероятно, пойдем в сторону старого амбара.
— Я одолжу вам свои лыжи, — сказал отец господину Дюрану.
Улыбнувшись, наш гость отказался.
— Вы никогда не ходили на лыжах?
— Когда-то, давно… В молодости. Теперь я, вероятно, был бы очень неловок. Пожалуй, лучше не идти.
— Как хотите, — сказал отец. — Во всяком случае, если надумаете, кто-нибудь из ребят поучит вас. Тужас уже настоящий чемпион. Можно подыскать подходящее местечко с некрутыми склонами.