Тогда как найти нужные сведения? Единого системного каталога нет по войсковым частям, тем более нет именного указателя. Теоретически современная компьютерная техника позволяет это сделать, но подготовительную работу должны проводить десятки и десятки специалистов-архивистов, а затем и программистов. А где взять на это средства? При нынешнем финансировании сохранить бы имеющиеся дела, многие из них требуют реставрации. Здание же, основные хранилища давно нужно ремонтировать, необходимо спасать ценнейшие материалы, спасать саму нашу историю. Невелик штат квалифицированных сотрудников — чтобы привлечь специалистов, необходимо установить в архивах принципиально иную схему оплаты труда.

Думаю, что и через десять лет такая систематизация не будет завершена, а жаль — именно по Военному министерству документы оформлялись и сохранялись с особым усердием, они о многом могли бы поведать, в том числе о конкретных лицах — не только героических генералах и фельдмаршалах (о них много написано книг и диссертаций), но и о рядовых офицерах и солдатах, их — тысячи фамилий в архивных документах. Потомки защитников Отечества живы и не знают, даже не подозревают, кем и какими были их пращуры.

В ДАЛЬ ТУМАННУЮ

Посмотри-ка, родной,

В даль туманную:

За плечами с сумой И с командою Брат уходит от нас К командирам-от-цам.

Знать, уж отдан приказ

Выступать рекрутам?

Народная песня

В начале января партию рекрутов готовили к отправке, до этого их перевели в Симбирск из уездов, где они содержались при Инвалидных командах.

Сами рекруты вряд ли представляли, куда направляется партия, во всяком случае, до начала движения. Может быть, потом, уже в пути, Иван и его сотоварищи от солдат батальона внутренней стражи слышали названия городов и поселков, да, скорее всего, им они мало что говорили.

В Инвалидной команде увидел Иван увечных солдат. Всякие имелись увечья, однако большинство попали в эту команду по возрасту, некоторые были почти ровесниками Иванова отца, а положенного срока, видно, не выслужили, потому что забрили их в возрасте далеко за тридцать.

Новобранцев инвалиды не обижали, учили только, что во всем слушать надо старых солдат да унтер-офицеров, от них-де и служба зависит, да и всякая солдатская наука идет. Рекруты же инвалидам помогали: дрова кололи, печки растапливали — дело привычное, солому свежую в казарму носили на подстилку, кто умел, обувь и одежду чинил.

Инвалиды остерегали Ивана: солдаты губернской стражи и кулаком, и прикладом огреть могут, ответить — ни-ни, потом дорогой замордуют или под розги попадешь...

До отправления партии к месту службы прожили рекруты еще дней пять-шесть в губернском городе Симбирске, вместе ели, вместе спали, узнавали помаленьку кого как звать, какого уезда, села, чей крепостной.

Кто поразговорчивей, рассказывал про свое домашнее житье-бытье, да ведь ничем особо не удивишь крестьянских парней. Те, которые постарше, семейные (человек пять таких оказалось), хоть и в той же артели, а сначала держались особняком: у них свои разговоры и грусть своя непроходящая. Наверняка и такие были — может, один на десять-пятнадцать человек, — кто в казарме губернской стражи у артельного стола сразу пытался верх взять силой или наглостью; наговорят с три короба про свою молодецкую хватку что было и чего не было. Дальний путь все покажет: кто не на словах, а на деле силен и стоек, кто сам сдюжит и товарищу поможет, кто сани подтолкнет и на ночевке за водой к колодцу сходит, когда другим и головы не поднять, кто грамотен (такие в партии наперечет), а кто так, балаболка или еще хуже — умеет только над котлом ложкой частить.

Кормили два раза в сутки, бывало что рыбой или даже мясом, но все больше кашей с хлебом да картошкой с луком. В общем, пища для Ивана привычная.

У многих дом совсем недалеко — полдня пути пешком, но отпускать никого не отпускали, проси не проси — все зря. Иван и не пытался, да и не знаешь, что лучше: еще раз увидеться да второй раз прощаться или так: ушел и нет тебя, раз судьба выпала...

Помалу стали приучать рекрутов к службе: стоять в строю шеренгою и в затылок, это, вроде как, и понятно, а станут в ряд — одни на пол сажени туда-сюда разбредутся, другие теснятся — не продохнуть.

А ходить в ногу так и вовсе ни у кого не получалось: кто на пятки впереди идущему наступает, кто в спину тыкается, чуть до драки не доходило. Начали учиться поворачиваться в строю, сначала на месте, старый солдат-инвалид как только не чертыхался, а то смеяться начинал, аж слезы текли, но никого не наказывал и всерьез, с сердцем, не ругал и подзатыльники раздавал нечасто.

Еще наставляли рекрутов соблюдать присягу и исполнять законы и военные положения.

По утрам новобранцев строили и перекликали по фамилиям и именам, вечером, перед тем как развести ко сну, процедура повторялась. Приучали откликаться четко и без задержки, в строй ставили по росту, каждый должен был свое место запомнить и не путаться, с места на место не перебегать.

«Как службу начнешь, — напутствовал Ивана старик-инвалид, — так она и покатится. Оправдаться всегда трудней, легче не оступаться». Эти слова крепко запомнились, и служба — увидим мы, — хоть суровая и опасная, не сломила моего прадеда, не ожесточила.

Итак, прошли положенные на подготовку партии дни, списки новобранцев составлены по форме и проверены, маршрут по Симбирской и Саратовской губерниям до первого отдыха выверен, в каких деревнях ночлег — определен и партийному офицеру известен в точности.

Ивана вместе с другими симбирскими рекрутами привели к присяге, теперь за каждый проступок они отвечали, как нижние чины армии — это им быстро втолковали солдаты внутренней стражи, которые их охраняли. (Среди стражников оказались и штрафованные, озлобленные наказаниями за проступки и просто люди никчемные, потому и не попавшие в армейские части. Они и должны были сопровождать партию.)

Саму присягу Иван почти не запомнил, но отдельные слова в памяти остались: «Всемогущим Богом обещаюсь и клянусь Великому Государю Николаю Павловичу не щадя живота своего служить, чинить послушание, поступать как честному солдату». И потом, в дороге, и в резервном батальоне не раз услышанная, через годы самим прочитанная, помнилась присяга Ивану Арефьеву вся, целиком, до самой смерти.

Партийный офицер — поручик принял партию, проверил еще раз документы, сверил списки. В полтора десятка саней запряжены лошади, построены рекруты, солдаты внутренней стражи, сопровождающие партию, вновь приглядываются к ним. Наконец, загружен сундук с деньгами и документами и... Зимнее солнце еще не взошло, а команда, повторенная унтером, звучит громко и протяжно: «Па-а-ше-о-л!» Рекруты в сопровождении семи десятков солдат охраны двинулись в долгий путь.

Сапоги носил Иван уже неделю или больше, пообвык; портянки навернул аккуратно, без морщинки — понимал, что дорога предстоит дальняя, сотрешь ноги — беда.

Брюки, рубаху раздавали трех размеров, с самого начала постарался Иван заполучить их по росту, а сапоги по ноге. Вторую пару сапог и рубаху Иван уместил в ранец. Надел полушубок, закрепил на плечах, как учили, тяжелый ранец, туда положил аккуратно свернутую тряпицу с нитками, иголкой да наперстком, что дала мать, на ранец приладил шинель.

Растянулась партия по столбовой дороге на версту: впереди стража, затем двое саней, припасенные на случай, на них офицер, фельдшер, чиновник из Губернского присутствия да ящик с деньгами, еще сани и опять стража.

Рекрутов ранее разделили на артели, в артели пятнадцать человек, старший — солдат стражи. Строго предупредили: за побег одного отвечает артель — всем лбы обреют (связали, значит, круговой порукой, чтобы друг за другом смотрели: как хочешь — хоть сам не спи, а примечай, не то получишь отметину). Беглецу же сделают запись в формуляре, и будет он не только бит розгами, но и помечен начальством навсегда.