В заключение первой беседы советский лидер твердо выразил свою позицию в отношении Маньчжурии.

Тов. Сталин заявляет, что Советское правительство не хотело бы, чтобы американские войска вступили в Маньчжурию. Это – советская зона. Кажется, американцы и не намереваются вступать туда. В Маньчжурию не надо пускать ни английских, ни других иностранных войск.

Цзян Цзинго отвечает, что американские войска не войдут в Маньчжурию, и снова повторяет, что они вообще будут выведены из Китая, как только выполнят свою задачу.

Тов. Сталин заявляет, что присутствие иностранных войск в Китае приведет к подрыву авторитета Чан Кайши и что, наоборот, если иностранных войск в Китае не будет, то авторитет Чан Кайши будет выше…

Тов. Сталин говорит, что китайский народ хороший, но надо, чтобы и руководители были хорошими[888]

.

Следующая беседа состоялась 3 января 1946 г. Нет необходимости в деталях рассматривать ее содержание, поскольку в своих главных аспектах она в чем-то явилась продолжением, развитием, а порой и повторением того, о чем шла речь в первой беседе.

Сталин в ответ на попытки китайского представителя опять втянуть его в обсуждение вопроса об отношениях гоминьдана с коммунистами ответил, что он не знаком с основными фактами обстановки в Китае. Он, тов. Сталин, не все знает, что происходит в Китае. Советское правительство не понимает, почему тянут с разоружением японцев. А это было уже прямое обвинение китайского правительства в нарушении достигнутых соглашений. Так что посланец гоминьдана мог почувствовать, что Москва не упускает из своего поля зрения ни одного сколько-нибудь существенного вопроса. Так, Сталин выразил недовольство тем, что до сих пор в Маньчжурии распространяются листовки за подписью гоминьдана, в которых содержатся призывы резать русских. Конечно, это вызывает недовольство советского правительства[889]

.

Бесспорный интерес представляет и мнение Сталина о политике открытых дверей, поборниками которой рьяно выступали США. Сталин сказал, что иностранные державы хотели, чтобы Советский Союз открыл двери, но Советское правительство послало их к черту. Однако Китаю, как слабой стране, придется формально согласиться с политикой открытых дверей. Обычно открытых дверей требуют у полуколониальных стран.

Тов. Сталин говорит, что американцы обращались к Советскому правительству по поводу применения политики открытых дверей в Маньчжурии. Советское правительство ответило американцам, что оно не является хозяином в Маньчжурии и что по этому поводу следует обратиться к Китаю. Американцы были очень поражены этим ответом, но примирились с ним[890]

.

Итоги переговоров, которые, по существу, не привели и не могли привести к каким-либо серьезным результатам, подвел сам Сталин в телеграмме на имя Чан Кайши. В ней он выразил надежду, что «отношения между нашими странами будут развиваться в соответствии с советско-китайским договором, чему я и впредь буду уделять постоянное внимание»[891]

.

Выше я попытался как бы пунктиром обозначить основные направления и суть политики Сталина в отношении гоминьдановского режима. Приведенный материал, конечно, дает лишь самое общее представление о содержании внешнеполитической стратегии вождя в отношении гоминьдановского режима. Чтобы более или менее верно охарактеризовать суть этой стратегии, нужно учитывать многие факторы. Во-первых, Сталин не мог идти на конфронтацию с господствовавшим в Китае режимом в силу самых элементарных соображений. Прежде всего потому что Москва была заинтересована в дружбе с Китаем, где она завоевала уже довольно прочные позиции. Во-вторых, он не мог открыто вмешиваться в гражданскую войну на стороне компартии, поскольку это повлекло бы за собой самые непредсказуемые последствия. Главное состояло не в публичных заявлениях в поддержку КПК, а в оказании ей и НОАК реальной помощи, что и делал Сталин. Наконец, необходимо было учитывать международную обстановку, а она также диктовала необходимость проведения крайне взвешенной и продуманной политики. В-третьих, отношения с руководством КПК и с Мао Цзэдуном, в первую очередь, хотя и поддерживались если не регулярно, то эпизодически, внушали Сталину некоторые опасения относительно правильности политической стратегии Мао. Больше всего Сталина тревожила мысль о том, что страна будет ввергнута в пучину гражданской войны и станет легкой добычей для США и других «поборников» демократии. В начальный период гражданской войны у Сталина не было достаточно надежных доказательств того, что в гражданской войне коммунисты непременно одержат победу. Поэтому он ориентировал их на то, чтобы они в пылу борьбы с гоминьданом не забывали о главном – судьбах Китая, его единстве и сохранении независимости, ибо угроза всему этому была более чем реальной. Поэтому Сталин порой и демонстрировал сдержанность и осторожность, которая, как ныне известно, часто раздражала лидеров Китая. В такой стратегии Сталина они пытались узреть признаки неверия в силы китайской революции, недооценку реальных и потенциальных возможностей китайского народа в целом.

Однако за осторожностью не скрывалось неверие в революционные потенции Китая и его коммунистической партии. Если бы Сталин действительно страдал таким неверием и недооценкой революционного потенциала китайской революции, то совсем иной была бы его стратегия со времени победы над Японией. Но именно с этого времени Советская Россия встала на путь оказания практической помощи китайской народной революции. И это – неопровержимый факт.

4. Сталин дает советы китайским коммунистам

Переписка Сталина с Мао Цзэдуном

Разумеется, в какой-либо непосредственной форме Сталин не принимал участие в китайской революции по вполне понятным причинам. Да и какой-либо необходимости в этом вовсе и не было. Однако, регулярно поддерживая переписку посредством шифрованной радиосвязи с руководством КПК, Сталин оказывал существенное воздействие как на выработку ими решений, так и на определение ими своей стратегической линии на том или ином этапе развития войны с гоминьданом. О том, как осуществлялась эта связь, пишет А.М. Ледовский в своей прекрасно документированной и хорошо аргументированной книге «СССР и Сталин в судьбах Китая». (Кстати сказать, многие архивные документы и материалы впервые введены в научный оборот именно А.М. Ледовским.) Переписка двух лидеров, пишет он, «осуществлялась через радиосвязь и была сверхсекретной. Не только о содержании шифровок, но даже о самом существовании такой связи между Москвой и Яньанем в советском высшем руководстве кроме Сталина знали лишь очень немногие из числа ближайших его соратников. Ни в МИДе СССР, ни в советском посольстве в Китае об этом никто не знал. В Москве радиосвязь поддерживалась по каналам Главного разведывательного управления (ГРУ) Министерства обороны СССР. Этим занимались находившиеся в ГРУ особые порученцы, которые отправляли в Яньань шифровки Сталина, получали оттуда маозцзэдуновские шифровки и вручали их лично Сталину. Из Яньаня телеграммы Мао Цзэдуна передавались находившимся там сталинским связником, генералом медицинской службы А.Я. Орловым, который был заслан с указанными целями в Яньань вместе с радиостанцией. Передаваемые в Москву шифровки он подписывал именем „Теребин“»[892]

.

Прежде всего, Сталин считал не только желательным, но и необходимым личный приезд лидера китайских коммунистов в Москву, где можно было бы обстоятельно рассмотреть весь сложный и постоянно изменявшийся комплекс проблем, связанных как с развитием китайской революции, так и с взаимоотношениями двух стран. В телеграмме от 15 июня 1947 г. он просит передать Мао Цзэдуну, что «ЦК ВКП(б) считает желательным его приезд в Москву без каких-либо разглашений. Если Мао Цзэдун также считает это нужным, то нам представляется, что это лучше сделать через Харбин. Если нужно будет, то пошлем самолет. Телеграфьте результаты беседы с Мао Цзэдуном и его пожелания»[893]

.