Бесспорно, в заслугу Сталина надо поставить и то, что он выдвинул и обосновал тезис об особой форме интервенции, которую условно можно назвать косвенной, непрямой, но тем не менее весьма эффективной формой агрессии. Такая агрессия весьма часто использовалась империалистическими державами, порой сочетаясь с методами непосредственной, прямой агрессии. Было бы явным преувеличением утверждать, что тезис генсека об особой форме агрессии против Китая являлся каким-то открытием или новацией в анализе международных проблем. Но тем не менее акцент, сделанный Сталиным на этом виде агрессии, заслуживает пристального внимания и должной оценки. Вот что он говорил по поводу этой особой формы агрессии: «...Дело не только, или даже не столько в вводе чужеземных войск, а в той поддержке, которую оказывают империалисты всех стран контрреволюции в Китае. Интервенция чужими руками — в этом теперь корень империалистической интервенции.

Поэтому империалистическая интервенция в Китае есть несомненный факт, против которого и направлена своим остриём китайская революция.

Поэтому, кто обходит или недооценивает факт империалистической интервенции в Китае, тот обходит или недооценивает самое главное и самое основное в Китае»[307].

Предметом самой острой политической борьбы как в самом Китае, так и в верхах ВКП(б), выступал вопрос о сотрудничестве между гоминьданом и компартией. Компартия в начале революции вошла в состав гоминьдана, чтобы тем самым усилить его революционное крыло. Однако как в самом гоминьдане, так и в КПК, были силы, противившиеся такому альянсу. Тем более что после смерти Сунь Ятсена и прихода к руководству гоминьдана Чан Кайши в этой партии резко усилилось влияние откровенно антикоммунистических сил. Шла постоянная и непримиримая борьба, которая в конце концов должна была привести к какому-то логическому завершению. Попытка Чан Кайши в марте 1926 года изгнать коммунистов из гоминьдана была первой серьёзной попыткой национальной буржуазии обуздать революцию. Известно, что Сталин уже тогда считал, что «необходимо вести линию на сохранение компартии в составе гоминьдана», что нужно «вести дело к уходу или исключению правых из гоминьдана»[308]. Сталин исходил из того, что это была линия на дальнейшее развёртывание революции, на тесное сотрудничество левых и коммунистов внутри гоминьдана и в составе национального правительства, на укрепление единства гоминьдана и одновременно — на разоблачение и изоляцию правых в ГМД. В ноябре 1926 года на заседании китайской комиссии ИККИ он утверждал: «Выход китайских коммунистов из гоминьдана в настоящее время был бы глубочайшей ошибкой. Весь ход китайской революции, её характер, её перспективы с несомненностью говорят о том, что китайские коммунисты должны остаться в гоминьдане и усилить там свою работу.

Но может ли китайская компартия участвовать в будущей революционной власти? Не только может, но и должна участвовать. Ход революции в Китае, её характер, ее перспективы красноречиво говорят о том, что китайская компартия должна участвовать в будущей революционной власти Китая»[309].

Обращает на себя внимание одно обстоятельство. В той же речи генсек выдвинул еще одно положение, которое к тому времени воспринималось уже как анахронизм, как отзвук вчерашнего дня: «Учащаяся молодёжь (революционные студенты), рабочая молодёжь, крестьянская молодёжь, — всё это такая сила, которая могла бы двинуть революцию семимильными шагами, если её подчинить идейному и политическому влиянию гоминьдана»[310]. Не случайно, что при публикации этой речи в собрании сочинений содержалось на той же странице следующее примечание, нацеленное на то, чтобы задним числом оправдать высказанную Сталиным мысль: «В тогдашних условиях такая политика была правильна, так как гоминьдан представлял тогда блок коммунистов и более или менее левых гоминьдановцев, проводивший антиимпериалистическую революционную политику. Впоследствии эта политика была отменена, как не соответствующая больше интересам китайской революции, так как гоминьдан отошёл от революции и в дальнейшем превратился в центр борьбы против революции, а коммунисты вышли из гоминьдана, порвав с ним»[311].

Поправка задним числом, конечно, ничего не меняет. Позиция Сталина по вопросу участия коммунистов в гоминьдане, за которую он довольно долго боролся, в конечном счете оказалась бесперспективной и привела к серьезным провалам в деле развития революции в Китае.

Коалиция революционных сил вокруг гоминьдана была разношерстной и внутренне исключительно неустойчивой в силу коренной противоположности целей, преследовавшихся ее участниками. После освобождения Шанхая весной 1927 года противоречия внутри революционной (тогда уже с большим знаком вопроса!) коалиции приняли чрезвычайно острый и открытый характер. В военно-политических столкновениях весны, лета и осени 1927 года., по сути дела, решался вопрос о том, какие элементы этой широкой антиимпериалистической социальной коалиции под эгидой гоминьдана займут доминирующие позиции и будут определять социальную природу формировавшейся власти. Именно в это время складывается блок гоминьдановской военщины, помещиков и крупной буржуазии, которые рассматривали гоминьдан как удобный политический рычаг для утверждения своего господства и вместе с тем как ту социальную организацию, опираясь на которую они могли рассчитывать довести до конца национальную революцию в тех рамках и в тех пределах, в которых они были заинтересованы и считали для себя возможными[312].

Переворот, совершенный Чан Кайши в апреле 1927 года, расставил все точки в незавершившейся еще национальной революции. Коммунисты начали подвергаться жестоким репрессиям и о каком-либо едином национальном фронте уже смешно было даже заикаться, а не то, чтобы всерьез вести речь. Изгнание коммунистов из гоминьдана, распад единого фронта, начало вооруженной борьбы между гоминьданом и компартией Китая, утверждение гоминьдановской государственности как власти правонационалистической коалиции, стремящейся к решению национально-освободительных задач путем реформ, выгодных буржуазии (в том числе компрадорской), знаменовали завершение национальной революции 1925–1927 гг. как одного из важнейших этапов национально-освободительной революции в Китае.

Казалось бы, ситуация прояснилась до прозрачности и стала совершенно определенной, не терпящей каких-либо половинчатых оценок. Было очевидно, что в тактических вопросах — продолжение сотрудничества коммунистов и гоминьдана, выдвижение всякого рода лозунгов, явно не отвечавших реальной обстановке и многое другое — политика Сталина в китайском вопросе потерпела провал. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы прямо и открыто признал свою неправоту в важных вопросах китайской революции. Он продолжал еще некоторое время отстаивать некоторые положения своей прежней тактической линии. Так, его реакцией на принципиально новый разворот событий в Китае явилось выдвижение следующей установки: «Переворот Чан Кайши знаменует собой отход национальной буржуазии от революции, нарождение центра национальной контрреволюции и сделку правых гоминьдановцев с империализмом против китайской революции…. Но из этого следует, что политика сохранения единства гоминьдана, политика изоляции правых внутри гоминьдана и использования их для целей революции уже не отвечает новым задачам революции. Эта политика должна быть заменена политикой решительного изгнания правых из гоминьдана, политикой решительной борьбы с правыми, вплоть до полной их политической ликвидации, политикой сосредоточения всей власти в стране в руках революционного гоминьдана, гоминьдана без правых его элементов, гоминьдана, как блока между левыми гоминьдановцами и коммунистами»[313].