Стоит, очевидно, заметить, что постановка вопроса о том, что партии, как и люди (ведь и партии состоят из людей) ошибаются, дала основание некоторым антикоммунистически настроенным биографам Сталина высказать несколько положительных слов в адрес «ненавистного тирана». Так, Р. Конквест писал: «Еще одной особенностью, которой подход Сталина и даже стиль его речи, отличались от большинства других, было отсутствие (на практике, если не в публичных выступлениях) экстравагантного партийного фетишизма»[98]. Иными словами, красивые тирады Троцкого о том, что партия в конечном счете права и т. д. эти историки квалифицируют довольно насмешливым и емким понятием — партийный фетишизм.

Неожиданную поддержку Сталин получил на съезде от Крупской. И это кажется даже несколько сенсационным, учитывая плохие отношения, сложившееся между ними и то обстоятельство, что грубая выходка Сталина в отношении Крупской послужила если не причиной, то мощным импульсом для написания последнего письма вождя генсеку с угрозой разрыва отношений. Крупская, конечно, в глубине души недовольная принятым решением не предавать гласности ленинские документы последнего времени, тем не менее сочла необходимым присоединиться к Сталину в его критике Троцкого. Она, встреченная овацией всего съезда, в своей короткой речи главный акцент сделала на необходимости прекращения дискуссии в партии и призвала сконцентрироваться на вопросах, поставленных жизнью перед партией. По поводу «всегдашней» правоты партии она заявила буквально следующее: «Тов. Троцкий говорил, что партия всегда права. Если бы это было так, если бы партия всегда была права, то не надо было бы вести таких ожесточенных дискуссий. Права партия или неправа, — это показывает жизнь. Если партия идет по неправильному пути, тогда тактика партии приводит к тому, что получается крах политики; если же партия правильно намечает линию, тогда та цель, которую ставила себе партия, оказывается достигнутой. И потому мне кажется, что совершенно правы были тов. Сталин и тов. Зиновьев, которые центром тяжести своих докладов поставили тот факт, что жизнь оправдала ту тактику, которую вел ЦК. Я думаю, что съезд должен перед лицом того факта, что мы имеем несомненный экономический подъем во всей стране, и перед лицом того факта, что рабочий класс отнесся к партии с величайшим доверием, признать политику Центрального Комитета и политику всей партии правильной»[99].

Вне всякого сомнения, эта поддержка со стороны Крупской была как нельзя кстати для Сталина, тем паче, что в узких руководящих кругах, а теперь уже и на съезде, узнали о конфликте между Лениным и Сталиным. В дальнейшем, мне кажется, эта поддержка со стороны Крупской была оценена генсеком, хотя буквально через год Крупская оказалась по одну сторону баррикад с Зиновьевым, Каменевым и Троцким в их противоборстве со Сталиным.

На съезде Сталин был избран членом ЦК. Сколько голосов при выборах в ЦК получил Сталин, — об это в стенограмме съезда ничего не говорится. В скобках следует заметить, что последний съезд партии, на котором были оглашены конкретные результаты голосования по кандидатурам, был X съезд. В дальнейшем от этого элементарного правила демократических выборов отказались. В последний раз на XII съезде председатель счетной комиссии объявил: «Товарищи, из 408 имеющих право решающего голоса приняли участие в голосовании 386. Единогласно избранным оказался только т. Ленин, (аплодисменты). Затем избранными оказались следующие товарищи. (Голоса: «Огласите цифры поданных голосов!». Голоса: «Не надо!».) Председательствующий. Голосую. Кто за то, чтобы голоса не оглашать? Большинство»[100].

С тех пор такая практика стала нормой партийной жизни. В период полновластия Сталина, по мере его возвышения, она не только не претерпела существенных изменений, но и утратила всякое подобие демократии. Выборы потеряли свое истинное содержание и превратились в простой факт голосования.

На первом пленуме ЦК (июнь 1924 г.) Сталин был избран членом Политбюро и Генеральным секретарем. Обстоятельства его избрания Генеральным секретарем освещены в первом томе настоящего издания, поэтому я не стану здесь останавливаться на этом вопросе. Замечу лишь, что в состав Политбюро вместо умершего Ленина был введен Бухарин, бывший до этого кандидатом в члены ПБ. Это также усиливало позиции генсека, поскольку Бухарин в тот период выступал как активный сторонник Сталина, в особенности в его противоборстве с Троцким. В состав Секретариата, кроме Сталина, вошли его преданные сторонники, а точнее — его протеже — Каганович, Молотов и Андреев. Пятый член Секретариата И.А. Зеленский не был сторонником генсека. Напротив, его с полным основанием рассматривали в качестве сторонника Зиновьева. Но он один как в силу своих личных качеств, так и в силу того, что был в единственном числе, не делал погоду в этом органе. Претерпел изменения и состав Оргбюро, которое в то время играло заметную роль в подборе и расстановке партийных кадров как в центре, так и на местах. Однако и в этой партийной инстанции позиции Сталина были доминирующими[101].

Резюмируя, можно с полным основанием констатировать, что Сталин успешно преодолел все сложности и трудности первого периода после смерти Ленина, когда черные тучи ленинского завещания туманили горизонты его будущей политической карьеры. Больше того, в итоге проведенного съезда позиции Сталина в партийных структурах значительно укрепились. Возрос и его личный престиж среди широкой партийной массы. Самое же главное состояло в том, что на политической сцене он уже выступал в качестве самостоятельной фигуры. Всякого рода союзы и временные коалиции, отменным мастером заключения которых он зарекомендовал себя, уже не играли роль главного фактора для его политического будущего. Хотя, конечно, еще на протяжении ближайших трех лет они представляли собой важную составляющую сталинской стратегии и тактики. Поле для политических маневров генсека значительно расширилось, что было особенно важно в связи с все более четко обозначившейся неизбежностью схватки с двумя членами «тройки» — Зиновьевым и Каменевым.

Убедившись в прочности своих позиций после съезда партии и стремясь ковать железо пока оно горячо, Сталин буквально через две недели предпринял фронтальную атаку против своих бывших соратников-соперников по триумвирату — Зиновьева и Каменева. Об этом я уже вкратце писал в первом томе. Здесь же хотелось бы сделать некоторые дополнения и пояснения. Во-первых, своим докладом на съезде генсек подготовил почву, подвел, так сказать, теоретическую базу под план ликвидации «тройки» как отжившего инструмента выработки и проведения политики. Троцкий, хотя и не сложил оружия, в данный отрезок времени обнаруживал признаки политической пассивности, чем и решил воспользоваться Сталин. Он подверг критике Каменева (называя его по имени) и Зиновьева (не называя его фамилии), фактически обвинив их в теоретической неграмотности и некомпетентности. Каменева за то, что тот употребил вместо слова «нэповской» слово «нэпманской»[102]. Зиновьеву было вменено в вину то, что в своем докладе на XII съезде он протащил формулировку о диктатуре партии. Кстати, эта формулировка вошла и в резолюцию XII съезда, за которую голосовал и сам генсек. Кроме того, данную формулировку не раз использовали и тогдашние союзники Сталина, например, Бухарин.

Зиновьев и Каменев были возмущены этими публичными нападками и расценили их как открытое нарушение заключенных (конечно, негласно) ранее договоренностей. По этому поводу Зиновьев и Каменев созвали в середине июня совещание членов Политбюро и руководящего ядра ЦК, длившееся два дня.

На этом совещании Сталину был задан вопрос, зачем он опубликовал доклад об итогах XIII съезда на курсах секретарей уездных комитетов при ЦК партии в центральной печати. Сталин ответил, что, мол, ничего дурного сделать не хотел, а имел намерение разбить легенду о том, что в ЦК есть дружная «тройка» (Каменев, Зиновьев и Сталин), которая фактически определяла политику ЦК и правительства. Кроме того, Сталин объяснил, что преследовал цель расширить «ядро, ибо оно стало узким». С этим его стремлением согласились Зиновьев и Каменев. Однако при этом высказались против вынесения подобного мнения для всеобщего обсуждения, тем более в центральной печати. Одновременно Зиновьеву удалось убедить собравшихся в том, что тезис о «диктатуре партии» якобы принадлежал не ему, а Ленину. В результате участники заседания «признали неправильность выступления т. Сталина и принципиальную его ошибку по вопросу о диктатуре партии». Эпизод получил достаточно широкое освещение в исторической науке. Значение его в политической карьере Сталина связано с тем, что с данного совещания фактически берет свое начало образование так называемой семерки[103].