Вот и накладывалось одно на другое. Скандалы вспыхивали, как сухая солома жарким летом, и чаще по пустякам. Надежда не раз грозилась покончить с собой»[632].
По поводу болезни как одной из вероятных причин самоубийства даже среди прямых потомков вождя гуляют самые взаимоисключающие точки зрения. Так, внучка Сталина (дочь старшего сына Якова) в одном из интервью заявила: «Ни от кого из родственников я никогда не слышала о ее болезни. Случались у нее порой приступы мигрени, но причина рокового выстрела, конечно, не в этом. Надежда застрелилась после ссоры с дедом, происшедшей на банкете в доме Ворошилова. Она уехала на квартиру в Кремль, а он отправился на дачу. Вечером Надежда Сергеевна несколько раз звонила ему из города, но он бросил трубку и больше к телефону не подходил. Чем это обернется, дед предвидеть не мог»[633].
Сошлюсь еще на свидетельство В.М. Молотова, в то время ближайшего соратника Сталина. Его осведомленность по данному вопросу представляется мне не подлежащей сомнению. Возможно, время поглотило некоторые детали, но что он на всю жизнь запомнил обстоятельства этого экстраординарного случая, бесспорно. Отвечая на вопросы писателя Ф. Чуева в 70-х годах, он следующим образом изложил причины и обстоятельства смерти жены Сталина:
«— Из-за чего она застрелилась, неужели Сталин так плохо к ней относился?
— Он не плохо относился, но ревность могла быть.
— Сталин гулял, что ли? У него ж работа…
— Он не гулял, но на такого человека могла подействовать…
— В народе упорно говорят о письме, которое она оставила Говорят, кроме Сталина, только Молотов читал.
— Что она оставила? Первый раз слышу. М-да. Придумают…
— Причина смерти Аллилуевой, наиболее вероятная — ревность.
— Ревность, конечно. По-моему, совсем необоснованная. Парикмахерша была, к которой он ходил бриться. Супруга этим была недовольна. Очень ревнивый человек. Как это так, почему? Такая молодая…
У нас была большая компания после 7 ноября 1932 года, на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль.
Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее все это действовало так, что она не могла уж себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало.
Она очень ревновала его. Цыганская кровь. В ту ночь она застрелилась. Полина Семеновна осуждала ее поступок, говорила: «Надя была не права. Она оставила его в такой трудный период!»
Что запомнилось? Сталин поднял пистолет, которым она застрелилась, и сказал: «И пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял». Пистолет был подарочный, подарил ей свояк, по-моему…
«Я был плохим мужем, мне некогда было ее водить в кино», — сказал Сталин.
Пустили слух, что он ее убил. Я никогда не видел его плачущим. А тут, у гроба Аллилуевой, вижу, как у него слезы покатились…»[634]
И еще одна деталь. Отвечая на вопрос: не могла ли Н. Аллилуева вступить в конфликт с мужем из-за Бухарина, к которому она, по свидетельству ее дочери С. Аллилуевой, хорошо относилась, В.М. Молотов сказал:
«…чтобы она пошла за Бухариным, а не за Сталиным, я сомневаюсь. Маловероятно. Она очень любила Сталина, это факт. Она, правда, не совсем уравновешенная была». И далее следующий диалог Чуева с Молотовым:
«— Светлана пишет, что Надежда Сергеевна оставила после себя письмо, прочитав которое, «отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним».
— Она, конечно, поддавалась всяким влияниям. Бухарину в какой-то мере…
— Она пишет, — «Подойдя на минуту к гробу, он вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь и на похороны не пошел».
— Нет, ничего подобного, ничего подобного, — возражает Молотов. — Помню хорошо. Сталин подошел к гробу в момент прощания перед похоронами — слезы на глазах. И сказал очень так грустно: «Не уберег». Я это слышал и это запомнил: «Не уберег»[635].
Приведу также отрывки из воспоминаний дочери Сталина С. Аллилуевой. Хотя они также не могут восприниматься в качестве однозначно достоверных, не подлежащих критическому анализу, поскольку основывались на позднейших рассказах, которые услышала Светлана от своей няни. Кроме того, на них, бесспорно, лежит печать политического отчуждения Светланы по отношению к своему отцу. Это, кстати, особенно явственно обнажилось в написанной ею в конце 1960-х годов книге воспоминаний «Только один год». Причем некоторые исследователи склоняются к мысли, что свою лепту в усиление антисталинской направленности этой книги внесли американские специалисты (С. Аллилуева жила тогда в США). Трудно судить, насколько такие предположения соответствует действительности, но заметно, что более поздние печатные публикации и публичные выступления С. Аллилуевой (книги, интервью и т. д.) уже не носят столь ярко выраженной политической направленности против отца.
Итак, предоставим слово дочери Сталина:
«Все дело было в том, что у мамы было свое понимание жизни, которое она упорно отстаивала. Компромисс был не в ее характере. Она принадлежала сама к молодому поколению революции — к тем энтузиастам-труженикам первых пятилеток, которые были убежденными строителями новой жизни, сами были новыми людьми, и свято верили в свои новые идеалы человека, освобожденного революцией от мещанства и от всех прежних пороков. Мама верила во все это со всей силой революционного идеализма, и вокруг нее было тогда очень много людей, подтверждавших своим поведением ее веру. И среди всех, самым высоким идеалом нового человека показался ей некогда отец. Таким он был в глазах юной гимназистки, — только что вернувшийся из Сибири «несгибаемый революционер», друг ее родителей. Таким он был для нее долго, но не всегда… И я думаю, что именно потому что она была женщиной умной и внутренне бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец — не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное, опустошающее разочарование. Моя няня говорила мне, что последнее время перед смертью мама была необыкновенно грустной, раздражительной. К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была «мамина гостиная»), и няня слышала, как мама все повторяла, что «все надоело», «все опостылело», «ничего не радует»; а приятельница ее спрашивала: «Ну, а дети, дети?». «Всё, и дети», — повторяла мама. И няня моя поняла что, раз так, значит, действительно ей надоела жизнь…»[636].
Со слов своей бабушки Ольги Евгеньевны Аллилуевой (тещи Сталина) В. Аллилуев рисует такую картину произошедшей трагедии.
«Впервые я услышал об этой истории от моей бабушки Ольги Евгеньевны в 1950 году в ее кремлевской квартире. Вот что она мне тогда рассказала.
Восьмого ноября 1932 года Сталин и Надежда были в Большом театре, между ними тогда произошла какая-то неприятная ссора, и Надежда пребывала в заметном напряжении. В тот же вечер на банкете по случаю XV годовщины Октября Сталин шутя бросил ей в тарелку апельсиновую корку (у него действительно была такая насмешливая привычка, и он часто шутил так с детьми, о чем мама с улыбкой писала в своих воспоминаниях о детских годах) и крикнул ей:
— Эй, ты!
— Я тебе не «Эй, ты»! — вспылила Надежда и, встав из-за стола, ушла с банкета. Вместе с Надеждой ушла и Полина Семеновна, жена Молотова. Она догнала Надежду и долго гуляла с ней по Кремлю. Надежда как будто успокоилась, и Полина Семеновна проводила ее домой, а утром Надежду нашли в ее комнате мертвой с огнестрельной раной. В руках у нее был маленький дамский пистолет, который однажды так неосторожно подарил ей брат Павел.
Бабушке сообщили о случившемся сразу, как только обнаружили труп, и она на подкашивающихся ногах едва добежала до квартиры Сталина. Там уже были Молотов и Ворошилов. Был врач. Бабушку встретил совершенно убитый и ошеломленный случившимся Сталин. Ольге Евгеньевне стало совсем плохо, и врач принес ей рюмку с валерианкой. Бабушка рюмку взяла, но выпить капли не смогла, спазм сдавил ей горло, рюмка беспомощно болталась в трясущейся руке. Сталин обнимал бабушку за плечи, пытаясь успокоить, и, поняв, что валерьянку ей не выпить, взял от нее рюмку и потом, махнув рукой, сказал:
— А, давай я сам ее выпью»[637].
632
Там же. С. 29.
633
«Аргументы и факты». N 44.3 ноября 1999 г.
634
Феликс Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 250–251.
635
Там же. С. 251–252.
636
Светлана Аллилуева. Двадцать писем к другу. М. 1990. С. 86–87.
637
Владимир Аллилуев. Хроника одной семьи. С. 25.