Но все эти меры не устранили корней недовольства. Сталинское руководство по ходу развития ситуации делало свои выводы и расширяло масштабы чистки партии от тех, кто выступал или мог выступать против сталинской генеральной линии. С ноября 1932 года была объявлена очередная чистка ВКП(б). Небывало массовый характер приобрело привлечение коммунистов к уголовной ответственности за невыполнение директив центра о вывозе хлеба из деревень. Всего за 1932–1933 гг. из партии были исключены около 450 тыс. человек[599].
Но одними лишь чистками партийных рядов дело, естественно, не могло ограничиться. Поэтому Сталин настаивает на ужесточении репрессивных мер, призванных сломить сопротивление коллективизации, а главным образом — расхищению социалистической собственности. Иными словами, речь шла в первую голову о том, чтобы строго выполнялись планы хлебозаготовок и урожай доходил до своего главного потребителя — государства. Вождь вспомнил о провозглашенном буржуазией принципе, согласно которому собственность является священной и неприкосновенной. В директивном письме Кагановичу он следующим образом обосновывал перенос действия этого принципа на социалистический уклад: «Капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развился бы и не окреп, если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью, нарушение интересов которой строжайше карается и для защиты которой он создал свое собственное государство. Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие привычки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. Он не может укрепить и развить новый строй и социалистическое строительство, если не будет охранять имущество колхозов, кооперации, государства всеми силами, если он не отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность. Для этого и нужен новый закон. Такого закона у нас нет. Этот пробел надо заполнить»[600].
За воплощением в жизнь этого указания Сталина дело не стало. 7 августа 1932 г. был издан закон, позволявший приговаривать к высылке сроком до 10 лет за ущерб, наносимый колхозу. В соответствии с законом от 7 августа и статьей 58 Уголовного кодекса (которая позволяла осудить всякого, кто совершил какое-либо действие, подрывающее советскую власть) десятки тысяч колхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количества колосьев ржи или пшеницы.
Конечно, этот закон, получивший печальную известность как закон о колосках, был невероятно жесток, принимая во внимание голодную или полуголодную ситуацию во многих колхозах. Но осуждая его и подчеркивая невероятно драконовский характер наказания за его нарушение, нельзя все-таки не сказать о том, что он был в определенном отношении вынужденной мерой. Расхищение колхозного имущества в тот период приняло настолько широкий размах, что стало реальной угрозой для существования самих коллективных хозяйств. А Сталин не был человеком полумер, он все предпочитал делать с поистине «большевистским размахом». Так что этот закон вполне логично вытекал из всей политической философии вождя.
И невольно в этой связи вспоминаются строки великого русского сатирика: «Но не забудем, что успех никогда не обходится без жертв и что если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только большая или меньшая порция «убиенных». Кто эти «убиенные»? Правы они или виноваты и насколько? Каким образом они очутились в звании «убиенных»? — все это разберется после. Но они необходимы, потому что без них не по ком было бы творить поминки»[601].
Но это так — в порядке своеобразного авторского комментария упомянутого закона. Теперь же вернемся к основной нити нашего повествования.
В рассматриваемый период Сталину пришлось столкнуться с сопротивлением небольших группировок, выступавших в той или иной форме (чаще всего в тайном порядке) против его политики. Само появление этих минигруппировок, конечно, служило отражением общего положения в стране. Едва ли следует преувеличивать реальную опасность, представляемую этими группировками для власти Генерального секретаря. Однако он последовательно руководствовался идеей о том, что существование любого вида оппозиции проводимому им курсу в сложившейся обстановке нетерпимо и чревато непредсказуемыми последствиями. Поэтому он обрушил всю силу своего гнева на эти группировки.
Блок Сырцова — Ломинадзе — Шацкина. 2 декабря 1930 г. в газетах было опубликовано постановление ЦК и ЦКК от 1 декабря 1930 г. «О фракционной работе Сырцова, Ломинадзе и др.», в котором Сырцов и Ломинадзе обвинялись в создании «фракционных подпольных групп», объединившихся в «лево-правый блок» на основе общей политической платформы, совпадающей во всем основном с платформой правых оппортунистов». Было подтверждено ранее принятое решение об исключении Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а Шацкина из ЦКК С.И. Сырцов, в то время кандидат в члены Политбюро и предсовнаркома ведущей советской республики — Российской Федерации, в партийных кругах рассматривался как весьма перспективная фигура, поскольку к нему благоволил сам Сталин. Поговаривали даже о том, что его прочат на пост предсовнаркома взамен уже политически дышавшего на ладан Рыкова. В.В. Ломинадзе был первым секретарем Закавказского крайкома партии и считался выдвиженцем генсека и влиятельного в то время С. Орджоникидзе. В конце 20-х годов Сталин назначил его представителем Коминтерна при ЦК компартии Китая. Видимо, считая себя без всяких на то оснований знатоком Китая, Ломинадзе, словно оправдывая свою фамилию, наломал там немало дров и его отозвали в Москву. А Шацкин каким-то заметным политическим весом не отличался.
Сырцову было вменено в вину то, что он ставил под сомнение успехи индустриализации, считая их простым очковтирательством. Главное обвинение, адресованное участникам блока, заключалось якобы в стремлении изменить партийную линию и сменить руководство. Согласно показаниям одного из свидетелей, являвшихся, скорее всего, агентом ГПУ, Ломинадзе даже говорил о необходимости сместить Сталина на очередном съезде. В ходе расследования, проведенного ЦКК под руководством ее председателя Орджоникидзе, выяснилось, что, излагая подробно то, что происходило на одном из заседаний Политбюро, Сырцов рассказал о покушении на т. Сталина и говорил, что Ворошилов и Куйбышев здесь зря приписывают это для комиссии, на них никто не покушался и вообще возможно, что тут аналогия с Наполеоном III, который сам на себя организовывал покушения. Он рассказал о террористической подготовке арестованных вредителей и, что по требованию ГПУ, секретный отдел ЦК переводится в Кремль, туда же переводятся секретари ЦК, а ЦИК из Кремля выселяется. Политбюро поручило Ворошилову ускорить дальнейшую очистку Кремля от ряда живущих там не вполне надежных жильцов[602].
Но суть проблемы коренилась отнюдь не в этих мнимых покушениях, а скорее всего в том, что Сырцов выражал недовольство лично Сталиным, хотя и делал это достаточно осторожно. В частности, он обращал внимание на ненормальность положения, сложившегося в работе Политбюро, где все вопросы заранее предрешаются Сталиным и приближенными к нему лицами. На опросе в ЦКК он признал: «… Мне кажется, что руководящая группа ЦК тоже не вполне свободна в ряде своих действий, что тут есть известная обстановка, известный автоматизм действия!.. Мне кажется ненормальным является положение, при котором целый ряд решений Политбюро предрешается определенной группой. Я вполне понимаю, когда из нее исключается Рыков, как человек, допустивший правые ошибки и ведущий неправильную политическую линию, но насколько я себе представляю, что в составе этой руководящей группы совершенно не участвуют и являются механическими членами Политбюро Куйбышев, Рудзутак, Калинин…»[603]