И хотя данное предположение является всего лишь предположением, думается, что оно близко к истине. Других более или менее правдоподобных объяснений я не нахожу. Обычаи и кавказский менталитет, конечно, диктовали Сталину, чтобы он проводил свою мать в последний путь. Тем более, что он отдавал себе отчет в том, что его отсутствие на похоронах нанесет ему серьезный моральный ущерб в глазах многих и предоставит дополнительные аргументы в руки его критиков, особенно в Грузии. Эти соображения нельзя считать малозначимыми, а он, как мы увидим из истории его жизни, придавал серьезное значение фактам и гораздо менее важным. Так что остается предположить, что сугубо политические соображения, связанные с тогдашней ситуацией в Москве, и явились причиной его отсутствия на похоронах матери.
Но очевидно и другое: какие бы мотивы ни лежали в основе его поступка, с чисто человеческой точки зрения, с позиций моральных принципов, такую линию поведения оправдать невозможно. Понять, найти объяснение — можно. Но оправдать нельзя.
В дальнейшем этот эпизод в жизни Сталина послужил для его критиков одним из аргументов, с помощью которого они делали далеко идущие выводы общего плана. Речь идет о том, что, отталкиваясь от него, приводя этот аргумент в качестве одного из многих других подобного рода, они доказывали, что Сталин был черствым и бездушным человеком, которому оказались чужды даже такие святые чувства, как сыновняя любовь и уважение к собственной матери. И если он так относился к матери, то нечего удивляться его безжалостному и порой садистскому отношению к другим людям — такова прямолинейная логика его критиков. С ней, конечно, трудно спорить. Но и считать ее достаточно убедительной и бесспорной тоже нельзя. За такого рода аргументацией явственно проглядывают сугубо политические цели — дискредитация Сталина по всем параметрам, «по всем азимутам», в том числе и в чисто семейном, в чисто человеческом плане.
Из опубликованных писем Сталина матери видно, что он постоянно и внимательно следит за ее здоровьем, дает ей довольно «бодрые» советы: «Знаю, что тебе нездоровится… Не следует бояться болезни, крепись, все проходит»[99]. В марте 1937 года, за несколько месяцев до ее кончины, Сталин пишет матери: «Передают, что ты здорова и бодра. Правда это? Если это правда, то я бесконечно рад этому. Наш род, видимо, крепкий род»[100]. А буквально за несколько недель до ее смерти он посылает ей лекарства и, видимо, зная, что она не так уж часто пользовалась ими, советует: «Лекарства сперва покажи врачу, а потом прими их, потому что дозировку лекарства должен определять врач. Живи тысячу лет, мама — моя!»[101] Через несколько недель ее не стало.
Вообще в письмах Сталина матери почти не встречаются какие-либо жалобы и сетования. Лишь однажды он признался: «После кончины Нади, конечно, тяжела моя личная жизнь. Но, ничего, мужественный человек должен остаться всегда мужественным». «Я свою долю выдержу»[102].
Конечно, его письма не отличаются особой эмоциональностью, в них нет всякого рода сыновних признаний и выражений чувств. Они сухи и даже черствы. Но, видимо, отношения сына и матери носили не внешний, а глубоко внутренний характер и не нуждались в каких-либо словесных излияниях. И вообще сами эти письма свидетельствуют о том, что Сталин даже в сугубо личных вопросах был человеком чрезвычайно сдержанным, если не сказать суровым.
Это, однако, не дает каких-либо серьезных оснований делать вывод о том, что он был плохим сыном. И тем более на базе такого рода спекуляций нельзя строить всякого рода умозаключения о его нравственных, морально-этических и, разумеется, политических принципах.
В этом контексте представляются справедливыми и проливающими свет на истинное отношение Сталина к своей матери рассуждения, высказанные дочерью Сталина Светланой. Она писала в своей книге «Только один год»: «Область чисто человеческих чувств и взаимоотношений была для него всегда крайне ограничена. Он целиком принадлежал политическим эмоциям и интересам, они пронизывали его натуру насквозь, оставляя слишком мало места для всего остального, чем живет человек. Все теплое, любящее, что он мог знать и помнить с детства, персонифицировалось для него в его матери, которую он по-своему любил и уважал всю жизнь. Но он был так далек от нее, духовно и физически; он не умел и не знал, как сделать эти чувства реальными для неё, и они попросту не доходили до нее, теряясь в далеких расстояниях. Когда-то она на своих плечах вывела его на дорогу, дав все возможное в тех условиях, собирая гроши на его обучение. Она стирала для других — иных навыков и знаний у нее не было. Я не думаю, чтобы когда-нибудь позже он в какой-то степени воздал должное ее усилиям и заботам о нем…. Все, к кому он был когда-либо сердечно привязан и испытывал теплые чувства, были связаны в его сознании с матерью»[103].
В дальнейшем еще не раз представится возможность коснуться довольно существенного при исследовании биографии Сталина, как и любой другой крупной исторической фигуры, вопроса о том, как в нем сочетались сугубо личные начала и интересы и общественно-политические мотивы, какова диалектика соотношения этих факторов. В данном же случае пока следует ограничиться таким общим выводом: сугубо личная мотивация явно играла подчиненную роль. Правда, данный вывод требует более основательной аргументации, чем только ссылки на свидетельства его дочери. В дальнейшем мы попытаемся на примере конкретных случаев более детально обосновать правомерность такого заключения.
Я намеренно затронул вопрос о родителях Сталина и его отношении к ним, чтобы специально подчеркнуть одну простую мысль: некоторые биографы Сталина, на мой взгляд, делают неоправданно большой и произвольный акцент на этой довольно туманной и мало документированной странице его жизни. Патологические, по их мнению, черты его поведения, нашедшие свое выражение и в его политике, и во всей его деятельности, органически связывают то со склонностью его отца к вину, то с его «низким» происхождением, то с якобы присущей Сталину неприязнью к собственной матери и т. п. Все это — в лучшем случае только домыслы. В худшем — клевета. Я не склонен преуменьшать или вовсе отрицать роль и значение различного рода наследственных факторов в формировании личности, в их воздействии на характер, особенности психики того или иного деятеля. Однако в данном случае, как мне кажется, должна быть мера. Хотя очевидно и то, что никто не может точно и объективно определить эту меру, когда речь идет о политических деятелях такого масштаба и такого формата, как Сталин. Во всяком случае, семейная среда, в которой он родился и начал свой жизненный путь, имела существенно важное значение и оказала на него изначально исключительно важное влияние. Но по мере того, как шло время и как изменялись условия и обстоятельства его интеллектуального и нравственного формирования, степень воздействия этих присущих каждому человеку факторов становилась все меньше. Поэтому придавать им какое-то изначально фатальное значение, предопределившее его жизненную философию и политическую психологию, совершенно неверно.
3. Детство
В биографии Сталина, как известно, таится много загадок, много темных, неясных и труднообъяснимых моментов. И удивительно то, что эта череда неясных, а то и чуть ли не мистических обстоятельств начинается с самой даты его рождения. До недавних пор общепринятой датой его рождения считалось 22 декабря 1879 года (по новому стилю), т. е. 10 декабря по старому стилю. В публиковавшихся и во времена правления Сталина материалах, имеющих касательство прежде всего к полицейским источникам, встречались и другие даты его рождения. Как уже отмечалось выше, довольно противоречивые, по крайней мере не вполне определенные сведения, сообщала о дне рождения своего сына и Е. Джугашвили. Эти сведения воспринимались как вторичные, когда речь шла о фактах, зафиксированных в полицейских документах. Последние, видимо, базировались на устных показаниях самого Сталина, который, по тем или иным соображениям, мог вводить в заблуждение органы охранки по поводу даты своего рождения. Официально же, и с каждым разом все более масштабно и широко, юбилеи в период его правления отмечались именно 22 декабря: в 1929, 1939 и 1949 годах.