Казалось бы, для Троцкого наступил час вожделенного возмездия, когда он, опираясь на Ленина, мог бы нанести удар Сталину, чтобы, если не повергнуть последнего в пучину политического забвения, то нанести ему колоссальный политический урон. Однако Троцкий на просьбу Ленина фактически не откликнулся, в оправдание чего он привел малоубедительный довод: «В ответ на прочитанное т. Троцкому письмо Владимира Ильича о грузинском вопросе т. Троцкий ответил, что так как он болен, то не может взять на себя такого обязательства, но так как надеется, что скоро поправится, то просил прислать ему материалы (если они никому не необходимы) для ознакомления и, если здоровье ему позволит, он их прочитает»[1096].
Но суть не в самих отговорках, в их обоснованности или несостоятельности. Фактом явилось одно — Троцкий уклонился от прямого противостояния со Сталиным и его тогдашними сторонниками.
Примерно тогда же Ленин отправляет свое последнее в его жизни письмо (это вообще последний документ, принадлежащий Ленину), адресованное грузинским национал-уклонистам. Вот его полный текст:
«Б.Г. МДИВАНИ, Ф.Е. МАХАРАДЗЕ И ДР.
Строго секретно.
тт. Мдивани, Махарадзе и др. Копия — тт. Троцкому и Каменеву
Уважаемые товарищи!
Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь.
С уважением Ленин
6-го марта 23 г.»[1097]
Это был последний аккорд в той политической партии, которую сыграл Ленин.
10 марта его постиг новый, еще более жестокий удар, от которого он не смог оправиться уже до самой смерти. С тех пор Ленин превратился фактически в политический труп. Лично на ход событий он не мог оказывать никакого воздействия. Но это не означает, что голос его (хотя он и утратил способность говорить и писать и был фактически полупарализован) как лидера и неоспоримого вождя партии утратил свое значение. Он и больной, как незримая тень, нависал над сонмов своих соратников. Его письма и рекомендации, хотя они были известны лишь самому узкому кругу лиц, продолжали играть важную роль в жизни партии и страны, оставались мощным политическим оружием, которое каждая из противоборствующих сторон стремилась обратить себе на пользу.
Сталин сохранял в это время полную бдительность и старался соответствующим образом реагировать на развитие событий, в эпицентре которых оказался он сам. Есть веские основания считать, что он был в курсе последних ленинских политических диктовок. Доказательством чего служит то, что буквально на следующий день после обращения Ленина к грузинским национал-уклонистам он послал своему соратнику, секретарю Закавказского крайкома С. Орджоникидзе следующую телеграмму:
«г. Москва
Строго секретно
Дорогой Серго!
Я узнал от т. Каменева, что Ильич посылает тт. Махарадзе и другим письмецо, где он солидаризируется с уклонистами и ругает тебя, т. Дзержинского и меня. Видимо имеется цель надавить на волю съезда Компартии Грузии в пользу уклонистов. Нечего и говорить, что уклонисты, получив это письмецо, используют его вовсю против Заккрайкома, особенно против тебя и т. Мясникова. Мой совет:
1. Никакого давления не делать Заккрайкому на волю большинства Компартии Грузии, дать этой воле, наконец, полностью проявиться, какова бы она ни была.
2. Добиться компромисса, но такого компромисса, который может быть проведен без грубого воздействия на большинство ответственных работников Грузии, т. е. компромисса естественного, добровольного.
7 III.23 г. Москва
Твой И. Сталин»[1098]
Из текста телеграммы явствует, что Сталин сознавал прочность своего положения, несмотря на все усилия Ленина политически дискредитировать его. За его спиной уже был солидный капитал, именно он, а не кто иной выступил с официальными докладами об образовании Союза ССР. Кроме того, — и это, видимо, играло первенствующую роль, — он знал о практически безнадежном состоянии Ленина и понимал, что последнему не так уж легко будет лишить Сталина завоеванных им позиций.
Между тем Ленин пытался развернуть наступление на Сталина не только в области национальной политики. В ряде других статей — «Лучше меньше, да лучше», «Как нам реорганизовать Рабкрин» и др. — Ленин подверг уничтожающей, прямо испепеляющей критике работу наркомата рабоче-крестьянской инспекции, представив его как самый худший из всех наркоматов, в котором дела обстоят из рук вон плохо. К слову сказать, ко времени, когда Ленин обрушился с критикой Рабкрина, Сталин уже почти год не работал там — вскоре после своего избрания Генеральным секретарем. Кроме того, еще задолго до критики со стороны Ленина Сталин сам предлагал реорганизовать работу другого комиссариата, во главе которого он стоял. На секции XII съезда партии по национальному вопросу он, в частности, говорил:
«Я два года дрался за уничтожение Наркомнаца и получал отказ.
Это орган, ничего не делающий и тормозящий работу. Меня не освобождали от наркомства. Я и здесь был подневольным человеком. Все-таки то, что я предлагал в ЦК, это не есть Наркомнац. Наркомнац — комиссариат агитационный, никаких административных прав Наркомнац не имеет, а я предлагал создать вторую палату, которая наравне с первой палатой, которая будет о потребностях и нуждах различных национальностей докладывать, которая будет проводить, напирать на проведении и прочее»[1099].
Как видим, Сталин не просто оборонялся, но и стремился нанести, так сказать, упреждающие удары. Видимо, этим и объясняются его неоднократные заявления об отставке с поста наркома РКИ. Но они отвергались другими, в первую очередь самим Лениным. Теперь же, стремясь свалить Сталина, он сконцентрировал свою критику на работе этого наркомата. Кстати, в переписке и обмене мнениями между членами Политбюро в связи с обсуждением того, публиковать ли статью Ленина в «Правде», некоторые высказывали удивление тем, что Ленин в качестве образцового наркомата привел НКИД. Положение дел в других наркоматах было не намного лучше, чем в наркомате РКИ. Это все хорошо знали и делали надлежащий вывод — объектом критики является не только, а, может быть, и не столько сам наркомат, сколько Сталин, длительное время стоявший во главе этого наркомата.
Документы, кстати, зафиксировали все перипетии возни вокруг вопроса о публикации последних работ Ленина, в частности, о Рабкрине. Некоторые члены руководства, опасаясь, что алармистские прогнозы вождя относительно возможного раскола партии способны дезорганизовать обстановку в партии и в стране в целом, высказывались против их публикации. В частности, предлагалось даже напечатать номер «Правды» в единственном экземпляре, чтобы таким способом успокоить обеспокоенного вождя.
Вот как всю эту историю излагал Троцкий в период партийной дискуссии в октябре 1923 года (т. е. по горячим следам):
«Совершенно верно, что я очень отрицательно относился к старому Рабкрину. Однако т. Ленин в статье своей «Лучше меньше, да лучше» дал такую уничтожающую оценку Рабкрина, какой я никогда не решился бы дать: «Наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать». Если вспомнить, кто дольше всего стоял во главе Рабкрина, то не трудно понять, против кого направлена была эта характеристика, равно как и статья по национальному вопросу.
…На немедленно созванном по моему предложению Политбюро все присутствовавшие: т.т. Сталин, Молотов, Куйбышев, Рыков, Калинин, Бухарин были не только против плана т. Ленина, но и против самого напечатания статьи. Особенно резко и категорически возражали члены Секретариата. Ввиду настойчивых требований т. Ленина о том, чтобы статья была ему показана в напечатанном виде, т. Куйбышев, будущий Нарком Рабкрин, предложил на указанном заседании Политбюро отпечатать в одном экземпляре специальный номер «Правды» со статьей т. Ленина для того, чтобы успокоить его, скрыв в то же время статью от партии»[1100].