Мягко выражаясь, суровое обращение отца со своим сыном считается многими биографами Сталина в качестве факта, не вызывающего серьезных сомнений, поскольку он подтверждается самыми разными свидетельствами, исходящими как от людей, враждебно настроенных по отношению к Сталину, так и от людей, которых нельзя заподозрить в заведомо предвзятом отношении к нему, в частности, дочери Сталина. Но, соглашаясь с тем, что такой факт, очевидно, соответствует действительности, мы вместе с тем не можем не указать на одно существенное обстоятельство: этот довольно важный момент, в принципе способный повлиять на формирование характера и оказать серьезное воздействие на всю психологическую конструкцию личности, в интерпретации биографов Сталина определенной направленности весьма преувеличивается.

Одни делают это по причине того, что придают самодовлеющее и явно гипертрофированное значение чисто психологическим моментам, которые якобы чуть ли не предопределяют в дальнейшем склад характера и особенности личности того или иного человека в соответствии с теми жизненными условиями, которые были в раннем детстве. «Современники Сталина, похоже, знали о его одержимости идеей битья. Грузинский меньшевик Ираклий Церетели шутил, что в устах Сталина, говорившего с сильным грузинским акцентом, фраза «Бытие определяет сознание» звучала как «Битие определяет сознание»», — пишет психоаналитик Д. Ранкур-Лаферриер в своей книге «Психика Сталина»[68].

Другие (и это особенно наглядно продемонстрировал Троцкий во всех своих работах, посвященных Сталину) стремятся доказать, что он изначально, с самого своего рождения рос и формировался в среде, сделавшей его черствым, лишенным даже подобия каких-либо человеческих качеств и чувств.

Именно в этом контексте следует рассматривать и свидетельства, касающиеся и других качеств отца Сталина. Речь идет о его чрезмерной склонности к употреблению спиртных напитков, попросту говоря о том, что он был пьяницей. Как заключают некоторые биографы Сталина, это не могло не отразиться самым пагубным образом на его сыне не только в чисто психологическом плане, но и в сугубо медицинском — в смысле генетических последствий. Конечно, трудно, если вообще возможно, сказать что-либо по вопросу об органической взаимосвязи между склонностью отца к алкоголю и последующей политической биографией его сына. На этот счет, видимо, никакая наука пока не в состоянии дать сколько-нибудь вразумительного ответа. Однако в исследовании деяний Сталина, которыми занимаются его биографы, склонность Бесо Джугашвили к спиртным напиткам занимает несоразмерно большое, порой чуть ли не доминирующее место. Именно поэтому, как мне кажется, политическая биография Сталина не должна обходить и такие довольно щекотливые моменты, поскольку на их основе делаются весьма сомнительные по своей обоснованности и добросовестности выводы.

В этом отношении Л. Троцкий, основываясь на свидетельствах И. Иремашвили, особый акцент делает на том, что отец Сталина был человеком сурового нрава и притом жестокий пьяница. Большую часть своего скудного заработка он пропивал[69]. Другой биограф Сталина Р.Такер пишет: «Достоверно известно, что Бесо был суровым, вспыльчивым человеком и большим любителем выпить»[70]. И. Грей, английский биограф Сталина, написавший несколько книг по русской истории, некоторое время работавший в британской разведке, основываясь на источниках того же круга, что и другие, также особый акцент делает на склонности отца Сталина к выпивке. Он отмечает: «Говорят, что он был пьяницей. Грузины пользуются репутацией сильно выпивающих людей. В Грузии и России выражение «пьян, как сапожник», было общепринятым выражением»[71]. Д. Волкогонов пишет, что отец Сталина «…сильно пил. Матери и Сосо часто выпадали жестокие побои. Пьяный отец, прежде чем уснуть, норовил дать затрещину своенравному мальчишке, явно не любившему отца», — заключает Волкогонов, основываясь на свидетельствах И. Иремашвили, и делает это с такой потрясающей уверенностью, как будто он был самоличным свидетелем всего происходившего[72].

Вообще надо сказать, что И. Иремашвили стал главным, иногда даже единственным источником сведений о ранних годах жизни Сталина и его родителей, которые биографы Сталина принимают во внимание[73]. Публикации, в том числе и те, которые касаются именно этого периода в жизни Сталина, в частности, документальная подборка воспоминаний и документов, появившаяся накануне 60-летия Сталина в журнале «Молодая гвардия», обычно в расчет не принимаются, поскольку рассматриваются в качестве апологетических, а потому и малодостоверных. С этим в определенной мере можно согласиться, хотя для выяснения истины мало иметь только один источник и рассматривать его в качестве вполне достоверного. Впрочем, о склонности отца Сталина к пьянству свидетельствует не только И. Иремашвили, но и другие источники, в достоверности которых нет оснований сомневаться. Этот момент в генеалогии Сталина можно считать установленным с необходимой долей достоверности.

Именно этому следует Р. Такер, который в своей биографии Сталина пишет: «Привязанность, которую Сосо Джугашвили испытывал к своей матери, резко отличалась от его чувств по отношению к отцу. Иремашвили рассказывает о жестоких побоях, которыми награждал ребенка пьяный Виссарион, о постепенно возраставшей антипатии Сосо к отцу. Живя под постоянной угрозой вспыльчивого Виссариона и наблюдая с возмущением, как матери приходилось ночами работать на швейной машине, так как Виссарион пропивал почти все свое небольшое жалованье, Сосо начал ненавидеть этого человека и по возможности избегать его. В характере Сосо появилась мстительность, свойственная ему и в дальнейшей жизни; он стал бунтарем против отеческой власти в любом проявлении»[74].

Многие биографы Сталина охотно цитируют далеко идущий вывод И. Иремашвили: «Незаслуженные страшные побои сделали мальчика столь же суровым и бессердечным, каким был его отец. Поскольку люди, наделенные властью над другими благодаря своей силе и старшинству, представлялись ему похожими на отца, в нем скоро развилось чувство мстительности ко всем, кто мог иметь какую-либо власть над ним. С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия»[75].

Задумываясь над всеми приведенными выше высказываниями, можно сделать вполне определенно лишь один достоверный вывод: данные свидетельства имеют под собой одни и те же источники, прежде всего свидетельства друга молодого Иосифа времен детства и учебы в духовной академии в Тифлисе — И. Иремашвили. Каких-либо оснований с порога отвергать эти свидетельства нет достаточных причин, равно как нет причин безоговорочно принимать их на веру.

Вообще в биографической литературе, касающейся деятелей более или менее крупного исторического масштаба, как-то стихийно установилась своеобразная традиция. Ее суть состоит в том, что разные авторы так или иначе становятся в известном смысле своего рода заложниками взглядов и концепций, которые выдвигались и обосновывались их предшественниками. Здесь превалирует не какое-то заведомое стремление следовать заранее сформировавшейся точке зрения, а определенная дань сделанному ранее, своего рода признание того, что было сделано другими, и как бы подтверждение того, что автор ценит их вклад в исследование проблемы и в определенной мере считается с их мнением. В этом смысле изыскания биографов Сталина ничем не отличаются от себе подобных: каждый новый биограф так или иначе опирается на то, что было сделано до него. Важно при этом, чтобы соблюдалась верность не той или иной исторической версии, а верность исторической правде, чтобы заблуждения или ошибки, однобокости и всякого рода пристрастия предшественников не служили каким-либо препятствием в стремлении установить подлинную картину того, что было на самом деле.