Конечно, в последнее время её головной мозг не отличался ясностью ума, но то, что произошло перед самой ее смертью, меня удивило и врезалось в память на всю жизнь…..

Бабаня уже не вставала с постели и никого не узнавала, но меня как не странно узнавала всегда. Я жил отдельно со своей семьей и как только мог, приходил ее посмотреть и поговорить, хотя как можно говорить с человеком, который не осознает и не понимает, однако она мне отвечала и даже смеялась….

8 мая, согласно заведенной традиции и осознавая неизбежный конец, начали съезжаться родственники. Я сидел у ее постели и как всегда балагурил. Было слышно, как хлопнула входная дверь и из прихожей стали доноситься голоса.

— Кто это, — вдруг четко и, как будто осознавая все происходящее, спросила она.

— Федор приехал, — имея в виду своего двоюродного брата — ответил я.

В ответ она заплакала и запричитала:

— Где же ты был. Я так долго ждала……

Мне стало непосебе от мысли, что говорит она о своем Федоре — моём деде, который погиб еще в 43 году под Курском….

В сознание она больше не приходила, а 9 мая тихо скончалась, но осталась в моей жизни навсегда, так как будто, ни куда и не уходила. Говорят, что человек живет столько лет, сколько о нем помнят. И это, наверное, правильно, потому что я все время ощущаю ее присутствие, так словно она жива, но живет где-то в другом городе или уехала на лето в деревню….

Первый.

Как только мне сообщили о случившемся, я тут же рванулся вперед, отдавая на ходу распоряжения дежурному фельдшеру. Тяжелая укладка мешала бежать. К горлу подступил ком, я тяжело дышал и чувствовал, что сердце готово просто разорваться на части. Ни когда позже мне так не приходилось бегать. Первый экстренный вызов. Расстояние както очень медленно сокращалось. Иногда казалось, что я не бегу, а как бы плыву в густом утреннем воздухе. В висках стучало. Руки тряслись. Ощущение безнадежности и чувство, что все уже давно закончилось без меня. Когда я вбежал в помещение, то первое, что ощутил это присутствие смерти. На полу в положении лежа на спине, широко раскинув руки, в луже темной крови лежал молодой парень. Бледное с заострившимися чертами лицо, узкие зрачки. Пульса на периферии и магистральных сосудах нет, дыхание отсутствует. Рванул рубашку. Прекардиальный удар, закрытый массаж сердца, ИВЛ… и как-то из далека до моего сознания дошел хрипловатый голос испуганного начальника караула: — "Не мучайся доктор, он минут уж тридцать как того…".

Но зрачки? Вновь и вновь дышал и массировал сердце и так пока не выбился из сил. Внутрисердечные введения, дефибриляция… Эффекта нет. Зрачки постепенно расширились. Я медленно поднялся с коленей, закурил. Сердце по-прежнему безумствовало в груди. Опоздал. Да опоздал. Может? Нет. Максимум, что я могу сейчас сделать, это констатировать смерть и закрыть парню глаза…..

Конечно, потом было много пациентов, которые умирали у меня на глазах, но этот был мой первый. Говорят, что у каждого хорошего врача должно быть свое кладбище. Не знаю, насколько я хорош, но у меня оно есть. Помню каждого и все, включая мельчайшие детали и подробности. Если кто-то думает, что у врача "нет сердца" и он не переживает, то это глубочайшее заблуждение. Каждый пациент, ушедший из жизни это новый "рубец" в душе врача. Многие, особенно молодые, врачи, получив пару таких потрясений, навсегда уходят из практикующей медицины. Как бы ни хаяли нашу медицину, а когда прижмет, то к врачу бегут и на него надеются. Ждут его помощи и до последнего верят в его могущество. Но врач не Бог. Он просто человек со свойственными человеческой породе слабостями и не всегда в его силах что-то изменить.

Счастье.

Урбанизация, глобализация, эскалация, модернизация…. сколько далекого и неестественного для живой природы звучит в этих словах. Затерянные и запутавшиеся в жизни души как мотыльки летят на свет, обжигаются и снова летят, не понимая, что все это лишь миф, надуманное и несколько не похожее на простое человеческое счастье.

Полумрак комнаты осветился вспышкой зажженной спички. От дыхания задрожал совсем маленький и неуверенный огонек. Медленно подношу разгорающуюся синевато-желтым пламенем спичку к фитильку свечи стоящей в подсвечнике из полированного зеленовато-молочного оникса. Фитилек медленно разгорается, разделяя комнату на желтоватые и серые тона. Невидимые потоки воздуха поколебали пламя. Десятки теней отозвались и наполнили комнату умиротворенностью и гармонией, тем неизъяснимым ощущением, которое бывает у каждого в детстве, когда лежишь в постели, накрытый по самый нос одеялом, подоткнутым под тебя ласковыми руками. Медленно тает молочно-белый парафин. Его капельки скатываются и застывают в причудливых формах. Отсвет делает эти узоры сказочными, почему-то новогодними. Глаза отдыхают от резкого электрического света. Тишина. Огонь еле слышно потрескивает. Пламя похожее на живое существо расцвечивается желто-оранжевыми и синевато-стальными переливами, напоминающими петушиное перо. В такие минуты время и пространство расширяются, мысли текут ровно, окружающая действительность уходит на задний план. Хочется чего-то настоящего. Того, что умиротворяет душу и примиряет. Колеблющийся неуверенный свет свечи. В голове проплывают воспоминания. Вот я на маленькой речонке с поросшим ивняком берегом. Картины всплывают одна за другой. Огромное с вкраплениями пронзительно синих васильков ромашковое поле; новогодняя елка; ласковые пахнущие клевером руки любимой; поляна, усыпанная ярко-красными бусинками земляники и высокая розовая мальва около покосившейся изгороди. Старый дом, печка, запах пирогов и щемящее чувство ушедшего беззаботного детства. Вот настоящее. То, что будет жить с нами, пока мы будем дышать. Вот, что будет наполнять и согревать уставшую от пустых волнений душу. Может это и есть счастье, отрешенное от реальности бытия.

Дядя Митя.

Лечить сложных больных, там, где особенно вероятность выживания минимальна, дело совсем не благодарное. Здесь не отделаешься мягким голосом и приветливой улыбкой. От тебя ждут чуда. А если ты бессилен помочь? Тогда все свои беды свалят тебе на голову. А если помог? Тогда твою голову не спешат осыпать розами, а просто считают, что так и должно быть. Ты же врач. Ты же учился. Откровенно говоря, врачу не стоит ждать благодарностей за свою работу, но иногда очень хочется услышать простые слова благодарности.

Вечером мне позвонил двоюродный брат и рассказал о том, что его отец сильно заболел. Дядя Митя уже несколько дней не вставал. Возраст, неуемная страсть к алкоголю, сахарный диабет, последствия фронтовых ранений все это и раньше негативно отражалось на его здоровье. С первого взгляда бросилось в глаза, что выглядел он крайне плохо. Дыхание поверхностное, сознание отсутствует, специфический запах изо рта, пульс ритмичный, артериальное давление 80 и 60. Предварительный диагноз понятен — диабетическая кома. Под руками не было ни чего. Поэтому вызвал бригаду скорой помощи и одновременно отправил брата в аптеку за лекарствами. Бездействие самое противное, что бывает у врача. Знаешь что нужно, а сделать ничего не можешь. Приходится ждать. Время тянется медленно. Чтобы чем-то занять себя, повторно осматриваю пациента. Обратил внимание, что на трехдневной щетине, особенно на верхней губе, волоски как будто присыпаны очень маленьким, похожими на сахарные крупинки, кристалликами. У подобных пациентов раньше я этого не замечал. Мысль о том, как же раньше лечили, не имея под руками лабораторий, оборудования и прочего, меня просто озадачила. Я попробовал на минуту поставить себя на место врача живущего лет сто — сто пятьдесят назад. Вот он пациент. Бери и лечи. Конечно, запах изо рта, на который обычно и не всегда обращаем внимание, может послужить критерием, но… Какого-то ярко выраженного ацетонового, фруктового или иного запаха я не чувствовал. Скорее он напоминал запах кислой гнили. Пробовать на вкус мочу и прочее я не рискнул, чересчур уж это. Когда о таких методах читаешь это одно, но когда вдруг ясно представляешь сидя у постели больного это совершенно другое. Скажу честно, участь врача прошлых лет, меня не очень впечатлила. Мысли начали крутиться вокруг возможностей диагностики состояний по пульсу и тому подобному, когда в дверь позвонили. Скорая. В квартире появились две громкоголосые дамы, в бело-серых, мятых халатах. Видя их, я вдруг ярко представил, мужеподобные парковые статуи женщин с веслом.