– От чего он умер? – полюбопытствовал Серый.

– От скепсиса, – вздохнул Помпоза.

– Ты имеешь в виду, от сепсиса? – поправил его Иван.

– Нет, я имею в виду, от скепсиса. Он не поверил мне, что толстый аппетитный зверь на коротких ножках с кривыми зубами и хвостом пружинкой может быть опасен. Он пытался заколоть его вилкой!.. Пара пуговиц – вот все, что мы от него нашли после того, как слезли через три часа с деревьев... После его смерти все пали духом и разбрелись кто куда... Мы остались всемером, и больше никого из Благодетелей не видели... Так мы проблуждали еще несколько дней, среди ужасов и опасностей враждебного мира, пока мы не нашли это жилище. Здесь есть продукты, и мы подумали, что если бы еще у нас был хоть один Недостойный, чтобы работал на нас, то было бы совсем неплохо, и можно было бы остаться тут насовсем... Прекавидо, – тут Помпоза кивнул на другого коротышку, – предложил поймать женщину, потому что местные Недостойные попались слишком свирепые, и мы подумали, что с женщиной... будет легко... справиться...

И он осторожно заплывшим оком покосился на надувшую сурово губки Елену.

Та в ответ погрозила ему шваброй.

Помпоза втянул голову в плечи и замолчал.

Иван и Серый обменялись долгими взглядами.

– Я же говорила, надо было их сразу там утопить, – мстительно напомнила Елена Прекрасная.

Серый хмыкнул:

– Лучше поздно, чем никогда.

Иванушку необъяснимое чувство вины не покидало все эти полчаса, пока Помпоза излагал свою невеселую историю. Он догадывался, что скажут по этому поводу его друзья, и поэтому не стал ждать, пока они разовьют свои мысли во что-нибудь более кровожадное, а торопливо сделал шаг вперед и с укоризной обратился к коротышкам:

– Как вам не стыдно! Если бы вы, вместо того, чтобы пытаться подчинить себе всех, кто попадался на вашем пути, остановились и подумали, вы бы уже догадались, что вы оказались тут не просто так.

Те переглянулись, озадаченно нахмурившись – такая мысль им и вправду в голову не приходила.

– Это было наказание вашему народу за то, что вы превратили в рабов целый город, – сурово продолжал Иванушка. – Но царский Совет, состоящий из тех, кого вы раньше называли Недостойными, а теперь – из свободных людей, проявил снисходительность и дал вам возможность начать честно трудиться и жить как все...

За его спиной Волк медленно и бесшумно начал вынимать меч из ножен.

Человечки расширили глаза и забыли их прикрыть.

– ...Вам дали инструменты, богатые ископаемыми горы – живи себе и трудись! Но вы захотели оставить все по-прежнему. Получать все, не делая ничего. Найти новых рабов. За это вы снова поплатились...

Меч извлекся на свет и тускло блеснул в свете неяркой лампы.

Человечки сдавленно охнули, как один.

– ...Здесь на поверхности вам пришлось тяжело, а будет еще тяжелее...

Подброшенный Волком платок опустился на лезвие и продолжил свой путь вниз уже в виде двух половинок.

– ...И я сейчас я хочу в последний раз спросить вас: готовы ли вы работать, как ваши честные трудолюбивые предки триста лет назад, добывая под землей ее сокровища и жить в мире с людьми, или...

Не дожидаясь озвучивания альтернативы, человечки наперегонки закивали.

– Да, да!..

– Согласны!..

– Благодетели больше не должны иметь рабов!..

– Недос... То есть, люди, должны жить в своем мире, а Благодетели – в своем! Так будет лучше для нас!..

– И для них!..

Серый, ласково улыбаясь коротышкам, взвесил меч в руке и искусно выписал им в воздухе замысловатую фигуру, что вызвало мгновенный прилив энтузиазма в покаянии:

– Мы все поняли!..

– Мы были неправы!..

– Мы поступили нехорошо!..

– Может, они смогут простить нас!..

– Прости нас, женщина Елена!..

– Прости!.. Мы не должны были так делать!..

– Благодетели должны трудиться сами!

– Мы ведь были самые лучшие горные мастера во всем мире, пока наши предки не отвели воду у предков людей...

– Мы гордились этим...

– Лучше нас никто не мог найти нужную руду или обработать камни!..

– А сейчас...

– Что же мы с собой сделали, друзья...

– Мы были лучшими мастерами, а теперь...

И вдруг, неожиданно, наверное, даже для самих себя, человечки стали раскаиваться по-настоящему.

– Стыдно...

– Простите нас...

Серый удовлетворенно ухмыляясь, кивнул, и также бесшумно вложил меч обратно в ножны.

Кто бы сомневался, что доброе слово и меч действуют убедительней, чем одно доброе слово.

А Иванушка, не скрываясь, лучился от осознания всей власти своего красноречия.

Женщина Елена обвела недоверчивым взглядом всех собравшихся, словно ожидая насмешки или подвоха, но, не найдя ни одного, ни другого, криво улыбнулась и махнула рукой.

– Надеюсь, никто их моих царственных родичей об этом никогда не узнает... Живите, как хотите.

– Ишь ты... – с наиискреннейшим удивлением хмыкнул Серый, выступая из-за Ивановой спины. – Как это они у тебя так ловко перевоспитались...

Шестое чувство Ивана встревожено завозилось, но царевич расстроено от него отмахнулся – все его снова панически заметавшиеся мысли были о том, простила ли Елена Прекрасная ЕГО, как бы об этом поделикатнее вызнать, и если не простила, то что ему теперь делать, когда весь мир ополчился против него, стараясь разрушить то хрупкое согласие, в существовании которого и в лучшие-то времена Иванушка в глубине души сомневался...

– Всего-то и надо было, что поговорить с ними по-хорошему, – рассеяно ответил он отроку Сергию. – Насилием ничего не добьешься. Я всегда это говорил.

– Ну, что ж, гномики, – развел руками Волк. – Ступайте, ведите себя хорошо, и на глаза нам больше не попадайтесь...

– Как ты их назвал? – вывело незнакомое слово из состояния ступора страдающего хронической безответной любовью царевича.

– Гномики. А что?

– А кто такие гномики? – все еще недоумевал Иван.

– А просто что-то Мюхенвальд на память пришел, – пожал плечами Серый. – Помнишь, неподалеку от "Веселой радуги" Санчеса была мастерская? Там работал старик, который делал украшения для лужаек и газонов – деревянных аистов, зайчиков там всяких, человечков забавных... Так вот, их местные называли гномиками. В честь мастера – Йохана Гномме. Ну, вот и мне вдруг подумалось, что они чем-то на тех гномиков похожи...

– Забавностью, – ядовито предположила Елена.

– Именно, – согласился Серый, показал ей язык и, задрав нос, отвернулся.

– Гномики... – повторил за Волком тот, кого звали Помпоза. – Мы не люди... И не Благодетели... больше... Мы – гномики...

– Гномики – это значит, гномы... – медленно проговорил другой человечек.

– По-моему, неплохо. Гномы. Гномы. Почему бы и нет, – задумчиво почесал в затылке третий.

– Звучит солидно. Основательно, я бы сказал, – вынес суждение четвертый.

– Да. Гномы. На гномов можно надеяться. Гномам можно доверять, – попробовал, как звучит новое имя пятый.

– Новое имя – новая жизнь, – согласился шестой.

– Гномы, – склонив голову на бок, как бы прислушиваясь к какому-то далекому отзвуку, выговорил седьмой. – Короткое и упрямое слово. Гном. Похоже на нас. Мы – гномы.

– А мы – люди, – улыбнулся Серый. – И давайте это дело отметим. За столом переговоров, так сказать. И переночуем здесь – вон там еще несколько комнат есть, я вижу. Места всем хватит. Иван, переворачивай пока стол, а я схожу за угощениями и Масдаем. Гномики пусть сходят хвороста наберут – в темноте лучше них это никто не сделает. А еще ты посуду с пола собери, помой, и черепки вымети – больше здесь некому это поручить, – и он на прощание кинул через плечо ехидную улыбочку стеллийской царевне.

Та его удаляющейся спине показала язык.

Еще при приближении Серого ковер поспешил сообщить ему с мрачным удовольствием, что всю их оставленную так неосмотрительно еду съели лесные звери, и забирать ему, Серому, отсюда было нечего, кроме него, Масдая, с чем тому следовало поторопиться, ибо, хотя лесные звери ковры и не едят, вряд ли захочется уважаемым людям, чтобы в их ковре-самолете устроила гнездо белка или мышь.