– Да? – Рыцарь приосанился, стряхнул налипшие на кожаный поддоспешник сухие травинки и листики. – Тогда, пожалуй…

– Раз «тогда, пожалуй», тогда пошли. – Олешек поднял брошенную баклажку, повесил на плечо, хлопнул ладонью по ее пузатому боку. – Надо будет родничок найти, запасти водицы.

Годимир опешил.

– А ты куда собрался?

– В Ошмяны. На турнир. Разве я могу пропустить такое событие? Я же шпильман. Просто обязан воспеть доблесть панов рыцарей, красоту королевны… Думаешь, ради чего турнир затевается?

– Ты же не хотел со мной?

– Неправда, пан рыцарь. Это ты меня прогонял. Я только сказал, что оруженосцем теперь быть не могу.

– А кем…

– А просто товарищем.

Тут уж и Годимир улыбнулся:

– Ну, спасибо, Олешек!

– Да не за что. А все-таки не «нукай», пан рыцарь.

– Ладно, не буду! – и вдруг вспомнил. – А как же мы без денег-то?

– Ничего, петь будем. На цистре играть. Ты ж тоже, говорил, умеешь?

– Ну, я не пробовал на людях…

– Но при дворе воеводы Стрешинского пел?

– То ж при дворе…

– А перед простолюдинами еще проще. Лишь бы складно было да за душу брало. А заодно и уроками обменяемся. Ты мне, я тебе, как говорили в старину.

– Ладно, пошли! – Годимир махнул рукой и сделал первый шаг. Зашатался и едва не свалился кулем. Удар по голове давал о себе знать. Может, со временем попустит…

Пришлось задержаться и вырезать палку из дикой вишенки – на свою беду деревце росло поблизости и отличалось гладкой корой и ровным стволом. Понятно, что корд[20] рыцаря и охотничий нож грабители отобрали, но небольшой ножик отыскался в тощем мешке Олешека. Не оружие. Так себе… Как выразился шпильман, колбаску порезать, яблоко для панны очистить…

Дальше Годимир шагал, опираясь на палку, словно старец или священник.

Дорога пешком это не одно и то же, что дорога верхом. Шагай и шагай. Вроде бы ничего сложного, но почему-то на птичек обращаешь меньше внимания и разговоры сами собой смолкают – сберечь ровное дыхание куда важнее, чем болтать по пустякам. А о чем-нибудь серьезном можно обменяться мыслями и на привале, до которого, между прочим, тоже еще нужно добраться.

Через пару верст солнце стало светить прямо в глаза, а Годимир ощутил чужой взгляд. Все-таки он считал себя неплохим странствующим рыцарем – охотником на чудовищ, – и умение почувствовать опасность не раз и не два спасало ему жизнь. Он остановился и несколько раз на пробу взмахнул посохом. Не меч, конечно, но волка отогнать можно, а то и полдюжины двуногих разбойников. Если они не вооружены, конечно.

– Что-то случилось? – немедленно заинтересовался Олешек.

Годимир приложил палец к губам, призывая к тишине. Шепнул тихонько:

– Следят.

– Кто? – свистящим шепотом спросил музыкант.

– Откуда мне знать? Идем. Но осторожно.

Они двинулись дальше, стараясь шагать как можно тише. Рыцарь изо всех сил прислушивался, шпильман тоже навострил уши.

– Ну что? – через полверсты Олешек не выдержал.

– Мне кажется, нелюдь. – Словинец покачал головой. – Человек выдал бы себя. Хоть веточкой хрустнул бы…

– А кто же?

– Не знаю. Но будем очень осторожны.

– Может волколак? – Шпильман даже побледнел слегка.

– Вряд ли. Полнолуние не скоро. Сейчас они не опасны.

– Волк? Медведь?

– Да откуда мне знать? – зашипел рыцарь. – Просто поглядывай по сторонам да прислушивайся.

– Я и так прислушиваюсь.

– Вот и чудно.

Дорога шла дальше. Ощущение упорно буравящего затылок чужого взгляда не отпускало. Годимира так и подмывало развернуться и прыгнуть в заросли на обочине. Останавливали его несколько причин, главной из которых была слабость. Рыцарь знал, что, попытавшись пробежаться, скорее всего, потеряет сознание. Да и ловкий преследователь, умудряющийся не хрустнуть сучком, не пошевелить листву, пожалуй, просто-напросто не даст себя рассмотреть. Скроется в чаще, и ищи свищи, а вернувшись в другой раз, будет осторожнее и постарается не выказывать своего присутствия. Оставалось идти и ждать удобного случая или надеяться на оплошность неизвестного существа.

Вот так они и прошагали еще две версты.

И вдруг за очередным поворотом дороги Годимир остановился как вкопанный, услышав треск ломаемых ветвей и бессвязные возгласы в кустах. Шпильман едва не налетел на него.

– Что?

– А вот там точно люди… – Рыцарь прислушался. – Точнее, один человек. Злой, как горный великан. И один конь, похоже…

– А что он там делает?

– Вот сейчас и выясним. – Словинец решительно шагнул на обочину, постучал палкой по веткам ракиты и крикнул: – Эй, добрый человек! Что-то случилось?

Брань в кустах прекратилась, словно по воле чародейства. А через несколько ударов сердца, раздвинув руками густую поросль, на дорогу вышел человек с кнутом на длинном кнутовище.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГОРШЕЧНИК ИЗ КОЛБЧИ

Несколько томительных мгновений незнакомец разглядывал Годимира, потом перевел взгляд на шпильмана. Почесал щеку кнутовищем. Странно, но в его глазах был не страх, а спокойная уверенность знающего себе цену человека.

Что ж, пялиться друг на друга, так пялиться. Рыцарь тоже принялся бесцеремонно рассматривать выглянувшего из кустов. Но вскоре убедился, что особого смысла в этом нет. Обычная одежда простолюдина из Заречья – широкие штаны, выкрашенные в коричневый цвет корой ольхи, заправлены в грубые упаки[21] с коротким голенищем; льняная рубаха навыпуск с подолом на полторы ладони выше колена; меховая безрукавка – в Полесье и словинецких королевствах такую называет кептарем[22], а заречане почему-то произносят как «киптарь», на голове бесформенная шапка-кучма. Небольшая, надо признаться, шапка, как и положено простолюдину. Это ведь панам из двух бараньих шкур себе шапку заказать по чину. Лицо незнакомца обрамляла темно-русая бородка, а кнут он держал в руках весьма привычно, как опытный погонщик. В общем, не пан, но и не кметь. Скорее всего, вольный землепашец или ремесленник…

Наконец человек с кнутом осторожно произнес:

– Поздорову вам, добрые люди.

– И тебе здравия желаем, – откликнулся шпильман, а рыцарь хотел сперва возмутиться, дескать, не обратились к нему как положено, но после сообразил, что больше похож на бродягу-паломника, чем на гербового пана, и гордо смолчал.

– Далеко ли путь держите? – продолжил беседу встречный.

– Да по тракту на Ошмяны, – Олешек махнул рукой, показывая направление. – А ты что по кустам хоронишься? Знаешь, есть в Поморье прибаутка такая: «Гром гремит, кусты трясутся…»

– А там медведь малину собирает! – улыбнулся во все тридцать два зуба незнакомец. – Я-то в кустах застрял, а вот как вы на ночь глядя в лесу очутились?

– Ты застрял? – пропустил мимо ушей его вопрос Олешек. Годимир в душе поблагодарил шпильмана, что тот взял на себя разговоры с местным уроженцем. Сам он на заречан крепко обиделся и вряд ли смог говорить доброжелательно.

– Ну, не я сам, сладкая бузина, а мой конь. С телегой вместе, сладкая бузина…

– А что тебя туда понесло? Для езды, что-то мне подсказывает, людьми тракты приспособлены.

– Да вот… – Незнакомец почесал затылок, сдвинув при этом кучму на самые брови, подошел ближе. – Меня, сладкая бузина, Пархимом зовут. Это так, к слову, чтоб проще разговаривать было.

– А я – Олешек, – ответил музыкант. С нежностью похлопал по выгнутому боку цистры. – Шпильман я. Хожу, брожу, песни добрым людям пою…

– Занятие знатное. – Пархим прищурился, глядя на рыцаря. – А твой товарищ?

– А мой товарищ, – с некой толикой гордости провозгласил Олешек, – пан рыцарь Годимир из Чечевичей, что близ Быткова, герба Косой Крест. Во! Я все правильно сказал, а, пан рыцарь?