– Истинно так, – провозгласил младший стражник.

Олешек открыл было рот, чтобы вякнуть: «А вы там что делали? Кто давал разрешение по чужим телегам шастать?» Но смолчал. Вот удивительно…

– В какой телеге?

– В Пархимовой!

– И что?

– Где Пархим? – повторил Чэсь вопрос, с которого начал разговор.

– Не знаю, – честно ответил Годимир.

– То есть как это… это… не знаю?

– А вот так! Не знаю, и все тут.

– Так вы ж вместе приехали! – воскликнул Карпуха.

– Заткнись! – гыркнул на него Чэсь. И продолжил: – Верно. Вы же сказали, что вместе приехали. И телега… это… точно Пархима.

– Приехали вместе. Засыпали рядом. А утром встали – его нет. И коня нет. – Годимир чувствовал, что начинает оправдываться, и внутренне этому противился. А краем глаза видел приближающегося пана Тишило герба Конская Голова.

– А где же он? – прищурился Чэсь.

– Не знаю! И знать не хочу!

Бело-красный рыцарь подошел, но, видно, решил не мешать беседе – остановился поодаль. Закусил каштановый ус.

– Понимаешь, пан рыцарь… – Стражник хмурился все больше и больше. – Мне королем Желеславом власть дана. Я могу и благородного задержать. Не может… это… так случиться – вот тут есть человек, и вдруг… это… нет человека.

– Задержать? Что?! – Годимир понял, что сейчас придется драться. Не на поединке, а со стражниками короля, на земле которого находишься. И драться без всякого благородства, а мерзко и грязно, ради того чтобы уйти свободным и, по возможности, невредимым. Значит, так: как только они двинутся, следует садануть Чэся по голени, толкнуть его на Карпуху, а безымянного крепыша ударить локтем по носу. Если удастся сломать в третий раз – наука будет. А после подхватить алебарду – у кого не важно, – и тогда уж поглядим, кто с детства учился сражаться, а кто привык у кметей подати выколачивать по селам и на заставах.

– А то… это… задержать, – твердо отвечал Чэсь.

– Эй, погодите-ка! – Пан Тишило вроде бы и говорил негромко, как бы нехотя, но его голос приостановил назревающую свару.

Стражники обернулись. На их лицах мелькнула смесь уважения с опаской. Пан Тишило неспешно поравнялся с заречанами. Перед ним расступились.

Полещук остановился рядом с Годимиром. Плечом к плечу.

– В чем дело, братцы? Хотите пана рыцаря в чем-то обвинить? Так ведь?

Чэсь откашлялся:

– Пан Тишило, этот рыцарь утверждает… это… что прибыл сюда с горшечником Пархимом.

– На телеге?

– Да… это… на телеге.

– Хорошо. Дальше что?

– А горшечника… это… никто не видел, пан Тишило.

– Ну и что?

– А вот что мы нашли в телеге… – Стражник протянул полещуку испачканную рубаху.

Рыцарь Конская Голова взял ее, осмотрел, склонив голову к плечу, поскреб ногтем бурые полосы.

– Кровь…

– Так… это… и я говорю – кровь, – поддакнул седой.

– Ну, так и я не возражаю, – вмешался Годимир. – Кровь – она кровь и есть. Ни с чем не спутаешь.

– Значит, кровь, – повторил пан Тишило. – Похоже, меч или корд вытерли. Так ведь?

– Точно! – обрадовался поддержке солидного человека Чэсь.

– А кто тебе сказал, что это… Как там горшечника зовут?

– Пархим.

– Вот! Кто сказал, что это Пархима кровь или его рубаха?

Стражники переглянулись. Ответил старший:

– Я сегодня спозаранку… это… Карпуху послал покликать Пархима. Удивился… это… сильно, что он не пришел. Он завсегда приходил. То жбанчик пива… это… – Чэсь замялся. – Мы с ним давно… это… приятельствуем.

– А Карпуха начал по добру Пархимову шарить, так ведь? – нахмурился бело-красный.

– Неправда! – воскликнул парень. – Торчал край из куфара[28]! Ну, того, что под сидушкой… – Карпуха сбился, заозирался в поисках нужных слов и стал показывать руками – какая «сидушка», что за куфар, как он вытаскивал рубаху.

– Незадача… – Пан Тишило почесал затылок. – А может, ваш Пархим кроля зарезал и нож вытирал…

– Ага, об новую рубаху, – не сдавался Чэсь. – Он… это… с чудинкой, но не полный же дурень.

– Да. Незадача, – повторил пан Конская Голова. Повернулся к Годимиру. – Что скажешь?

– Ну, что мне говорить, пан Тишило? – развел руками рыцарь. – Утром проснулись – ни коня, ни Пархима. Я, рыцарь Годимир из Чечевичей, рыцарской честью готов присягнуть перед Господом и перед людьми…

– Погоди, пан Косой Крест. Не торопись. В этом нужды пока нет. У нас, в Полесье, так принято – вину сперва доказать надо. Да и у вас в Хоробровском королевстве тоже. Так ведь?

– А вы, панове, – откашлялся Чэсь, – не в Полесье своем. Тута владения короля Желеслава.

– Видал я твоего Желеслава, – коротко бросил Тишило. И непонятно: то ли послал к такой-то бабушке местного короля, то ли просто подтвердил знакомство. – Или в Заречье по-другому справедливость понимают?

Стражники не нашлись с ответом. По растерянным лицам было видно, что они рассчитывали на поддержку пана Конской Головы, а вышло как раз наоборот.

– Постойте! – Олешек все-таки не выдержал, дернул Годимира за рукав. – Я тут, что называется, слушал вас долго и внимательно…

– Ну? – без всякой радости откликнулся словинец. А что радоваться? Сейчас опять как ляпнет что-нибудь…

Шпильман глянул на него укоризненно. Хорошо, что не сказал: «Не «нукай»!»

– Мне кажется, мы про разных Пархимов тут толкуем.

– Не понял… – Чэсь скорчил такую гримасу, что случись рядом крынка с молоком – скисло бы.

– А что тут непонятного? – вскинул бровь Олешек. – Ты, кажется, что-то про внуков говорил? Здоровьем интересовался?

– Ну… это… было. А что?

– А то, что не похож тот Пархим, которого мы знаем, на дедушку.

Пан Тишило глянул на шпильмана заинтересованно. А стражники – как на полоумного.

– А на кого же Пархим… это… похож?

– Описать тебе его, что ли?

– Это…

– Сейчас опишу… – Олешек, согреваемый всеобщим вниманием, явно почувствовал себя в своей тарелке. – Росту чуть повыше меня, чуть пониже пана Годимира будет. Возрастом не больше тридцати годков, а то и двадцать пять, пожалуй, можно дать.

– Да ну?! – не сдержал восклицания седой стражник.

– А ты думал?

– Да что… это… думал? Я знаю. Пархиму за полсотни… это… лет перевалило. Четверо внуков, полбороды седые!

– Тогда, любезный, это точно какой-то другой Пархим, – проговорил Годимир, в душе недоумевая и радуясь одновременно.

– Как другой?

– Да вот так! У нашего в бороде ни единого седого волоска!

Воцарилось молчание. Стражники непонимающе пожимали плечами, украдкой переглядывались. Ай да Пархим – или как его там? – задурил головы всем, кому только смог. И, самое главное, вовремя удрал. Ведь, как известно…

– Как говорят у нас в Грозове, – пробасил пан Тишило, – главное – вовремя смыться. Так ведь? Не того горшечника вы, друзья мои, – он улыбнулся стражникам, видимо, желая их ободрить, – ищете. Или не там. Так ведь?

– Так мы… – проблеял Карпуха. Махнул рукой. – Что ж ты, дядька Чэсь!

– Ничего! Поговори у меня! – Седой даже дернулся оплеуху закатить нахальному юнцу, но постеснялся присутствия благородных панов. – Рубаха-то… Рубаха!

– А что рубаха? – Тишило еще раз встряхнул запачканную тряпицу. – Ты прорехи в ней видал? От меча или ножа?

– Нет… Вроде…

– Так сейчас погляди! Где?

Чэсь принял из рук рыцаря рубаху, еще раз внимательно осмотрел ее. Спереди и сзади. Зачем-то вывернул и изнутри тоже осмотрел.

– Нету…

– Так что твоя рубаха доказывает?

Стражник махнул рукой, вздохнул сокрушенно. Но все-таки попытался оправдаться:

– А с чего бы человеку… это… исчезать? И товар бросил. Да чтоб наш зареченский мастеровой да товар бросил? Наши… это… за лишний скойц зайца в поле до смерти загоняют.

– Точно, – подтвердил крепыш с перебитым носом, впервые открыв рот. Лучше б он его не открывал. Крепчайший дух чеснока едва не сбил с ног Годимира. Рыцарь скривился, а стражник застеснялся и отвернулся, прикрыв губы ладонью.