— Каких-то три недели, и я смогу поглядывать на вас из окна собственной кельи и лениво почесывать отрастающее от безделья пузо… — периодически думал десятник, поглядывая на бегущих легкой трусцой солдат и щупая свой твердый и сухой, как доска, живот. — Для этого надо всего-навсего доставить мальчишку в монастырь…
Хорошего настроения командира его подчиненные почему-то не разделяли — несмотря на длительное безделье на охотничьей заимке им абсолютно не улыбалось держать заданный десятником темп: сборище забывших, что такое нормальная служба бездельников наверняка мечтало о привале, женских прелестях и о жратве. Правда, демонстрировать свое недовольство им ума хватало — зная суровый нрав своего командира, монахи старались выполнять приказы как можно быстрее, с надлежащей тщательностью и без недовольных гримас, но чему-чему, а умению определять душевное состояние вверенных ему воинов брат Хораг научился еще лет двадцать тому назад. И поэтому прекрасно понимал причины скрытого недовольства дисциплинированно двигающихся по лесу монахов: в первый раз на их памяти принцип «своих не бросаем», вбитый в плоть и кровь еще в учебном подразделении Черной сотни, дал сбой! За какие-то несколько часов трое их товарищей оказались брошены на произвол судьбы. Поэтому взгляды, которыми солдаты оглядывали невольных виновников столь вопиющего нарушения правил, особым гуманизмом не отличались.
И если понимающий это брат Эйлор ощутимо дергался, то принц Коррин, по причине своего малолетства не способный почувствовать столь сложные эмоции, не обращал на ненавидящие взгляды абсолютно никакого внимания.
Вообще наблюдать за ним было довольно интересно. Во-первых, мальчишка оказался запредельно вынослив. Двигаясь по лесу в очень высоком даже для опытного воина темпе, он умудрялся не только не сбивать дыхание, но и не делать лишних движений, огибая возникающие на пути препятствия. Во-вторых, пластика, развитый мышечный корсет и два меча, явно не просто так закрепленные в перевязи за спиной, выдавали в нем бойца. Что для его возраста было довольно необычно. Но самым странным, и поэтому неприятным, оказался его взгляд: при виде его мертвого, ничего не выражающего выражения глаз достаточно много чего повидавшему в жизни десятнику становилось слегка не по себе. Казалось, что в теле ребенка прячется желчный, ненавидящий все и вся демон…
— Побочный эффект неудачного Просветления… — очередной раз заглянув в его пустые глаза, повторял про себя брат Хораг. — И вообще, не стоит обращать внимание на ребенка, даже такого странного, как этот…
Объяснение помогало, но не сильно: стоило среагировать на какое-нибудь необычное движение Самира, как во рту снова появлялся металлический привкус, и шестое чувство, редко подводившее десятника, начинало шептать о грядущих неприятностях. И они не заставили себя ждать…
…Утро следующего дня началось с дикого рева брата Элазара: как оказалось, проснувшись после трехчасового сна, он попробовал разбудить лежащего рядом побратима, и почувствовал, что тот холоден, как лед! Недоуменно посмотрев по сторонам, воин прикоснулся к прикорнувшему с другой стороны брату Иналу, и ненадолго замер в неподвижности. А через мгновение, внимательно оглядев каждого из лежащих неподалеку товарищей, упал на колени рядом с другом и прижал пальцы к его шее. Пульса, как и следов какого-либо насилия, на теле не оказалось. Медленно звереющий от бешенства монах сначала потряс окоченевшее тело лучшего бойца десятка, пытаясь вернуть его к жизни, а потом, сообразив, что уже слишком поздно, метнулся к виднеющейся в кустах спине брата Лиресу:
— Кто его!? Говори, скотина!! Или ты спал?!
Не успев отскочить в сторону, часовой попал в руки потерявшего человеческий облик товарища и мигом стал похож на тряпичную куклу, оказавшуюся в зубах расшалившегося щенка:
— Я… не… спал… Ни-ко-го… не ви-дел… — стараясь освободиться от захвата Элазара, задергался дозорный. — У-бе-ри ру-ки…
Пришлось вмешиваться Хорагу…
Короткий привал стоил жизни четверым. Кроме братьев Варка и Инала, не проснулись Милден и Зегг. Причем никаких следов насильственной смерти на их телах обнаружить не удалось. Вообще. Ни царапин, ни ссадин, ни потертостей — если не считать тех, что появились на ступнях во время долгого перехода от охотничьей заимки. И это отчего-то здорово испугало и десятника Хорага, и его подчиненных. А когда отлучившийся по нужде брат Леисс нашел в кустах изуродованное тело Югана Эйлора, все сомнения в том, что их преследует кто-то из людей короля Коррина, отпали раз и навсегда.
В отличие от рядовых бойцов Черной сотни брата Югана не убили. Но по сравнению с тем, что с ним сотворил неведомый преследователь, смерть должна была показаться счастьем! Глядя на серое, покрытое грязью и дорожками от слез, кривящееся от боли лицо сослуживца, десятник Хораг с трудом сдержал рвущиеся наружу проклятья: для того, чтобы так издеваться над человеком, надо было быть ненормальным! Парализованному вбитым в позвоночник гвоздем, брату Эйлору отрезали язык и уши, искромсали единственную способную чувствовать боль часть тела — лицо — и вдобавок ко всему опустили им же на муравейник! — Где мальчишка? — с трудом оторвавшись от кошмарного зрелища, завопил Хораг, и, не дожидаясь реакции солдат, первым бросился к костру.
Как ни странно, принц Самир сбежать и не пытался — чего-чего, а собственной воли брат Юган его все-таки лишил, — и, безучастно глядя в еле тлеющие угли, бездумно ощупывал пальцами ножны одного из своих мечей, лежащих у него на коленях.
— Почему его не увели? — удивленно подумал десятник и почесал затылок.
— Пытались развязать узлы и не смогли… — присев рядом с мальчишкой и осмотрев собственноручно сделанные путы, которыми ребенок был привязан к дереву, злорадно хмыкнул брат Моргил. — Видимо, что-то их отвлекло…
— А что, перерезать не получилось? — недоверчиво поинтересовался у подчиненного брат Хораг.
— А как их перережешь-то? Если в кожаной оплетке — стальная цепочка? — удивленно глядя на командира, спросил солдат. — Делали на заказ! Я за них столько денег отдал…
— Отставить воспоминания! Четверть на сбор! Завтрак на ходу… Шевелитесь, кони!!!
Глава 41. Беата
— Здравия желаю, доблестные защитники Отечества, Матчества и Дедчества! — не успев вывалиться из портала, рявкнул мой супруг и радостно улыбнулся. — Пламенный привет вам, братаны, сеструхи и им сочувствующие! Вы собрались в этом гостеприимном месте не просто так: ваш идейный вдохновитель, светоч разума и величайший первопроходимец всех времен и народов, то бишь я, решил дать вам шанс проявить свои лучшие человеческие качества в тяжкой борьбе с охамевшими в конец инопланетными агрессорами! И при этом совершить увлекательное путешествие туды-не-знаю-куды, чтобы нарыть то-не-знаемо-что, и снискать себе неувядающую Славу, Петю и Колю! Вернее, Олю, Катю и Раису. Судя по вашим лицам, все величие моего плана как раз пробивается через дебри ваших синапсов, косинапсов и тангенс-шнапсов… Поэтому, дабы не ездить вам по ушам больше положенного, я скажу коротко — братва, я чертовски рад вас видеть!!!
Братва, или сотен восемь с половиной отборных бойцов кланов Вепря, Коршуна, Медведя, Орла и один Будильник знает кого еще, построенные на площади Большого Исхода, поняв, что обращение самого продвинутого Военного Вождя всех времен и народов неожиданно завершилось, неожиданно четко рявкнули во всю силу своих луженых глоток:
— Самой Темной Ночи, Вовка Бросок Змеи!
— Ого! Вот это, я понимаю, приветствие! — восхитился Вовка, гордо выпятив грудь и поглядывая на порядком удивленных таким единодушием воинов императора Митриха, по периметру окружавших непонятно зачем запущенное в город подразделение горцев. — Але, Будильник! Ты че, в натуре, как неродной? Подь сюды, вояка!
Сорвавшийся с места Джамшер Утренняя Заря, улыбаясь, по меньшей мере зубов на шестьдесят, в мгновение ока подлетел к моему супругу, и, вцепившись в его руку, восторженно воздел ее над головой и заорал: