Наиболее обременены обязанностями были в Ясском госпитале именно сестры. Они перевязывали раненых, раздавали по назначению врачей лекарства, наблюдали за сменой белья, раздавали пищу, собственноручно кормили трудных больных и тяжелораненых. Некоторые из сестер исполняли обязанности заведующих кухней, буфетом,

складом белья. Все сестры по очереди назначались сопровождать санитарные поезда, где работа была особенно сложной и тяжелой, так как товарные вагоны были непроходными, а число больных п раненых, находившихся в них, огромным. Количество санитарных поездов ежедневно возрастало, а рейсы их становились все более длительными (Киев, Харьков).

После трудных сентябрьских дней в конце месяца наступило некоторое затишье. Такое положение существовало, однако, недолго. Взятие гвардейцами Горного Дубняка и Телиша 12(24) октября вызвало новое усиление эвакуации: в последней трети октября в Яссы прибыло около семи тысяч раненых.

Интересно отметить, что вместе с Вревской работа та в Яссах (и жила с ней в одной комнате) дочь орловского помещика инженер-капитана А. С. Цурикова Варвара Александровна. Эта молодая девушка (в 1877 году В. А. Цуриковой было 26 лет) подобно Вревской жаждала общественно полезной деятельностн, о чем советовалась с И. С. Тургеневым в свопх ппсьмах к нему (лично знакомы они не были). Сестрой милосердия Цурикова стала, как и Вревская, не без влияния образа Елены из романа «Накануне». Несколько лет спустя, 10(22) февраля 1883 года, Тургенев в последнем письме к В. А. Цуриковой писал: «Благодарю за теплые слова о бедной Вревской».

Как и многие другие сестры, Вревская чувствовала сильное переутомление после напряженнейшей и тяжелой четырехмесячной работы в госпитале. Она собиралась пойти в отпуск; однако, получив его на три месяца, не поехала отдыхать. Сначала она прибыла в Бухарест, где от уполномоченного Красного Креста князя А. Г. Щербатова узнала, что многие госпиталя закрывают из-за отсутствия средств. Тогда Вревская решила поехать в маленькое болгарское местечко Белу, где не хватало сестер.

Первые болгарские впечатления Вревской нашли яркое отражение в ее письме к И. С. Тургеневу от 27 ноября (9 декабря) 1877 года:

«Родной и дорогой мой Иван Сергеевич. Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарин, в передовом отряде сестер. До Фратешт(и) я доехала железной дорогой, но в Фратештах уже увидела я непроходимую грязь, наших сеструшек (как нас называют солдаты) в длинных сапогах, живущих в наскоро

сколоченной избе, внутри выбитой соломой и холстом вместо штукатурки. Тут уже лишения, труд и война настоящая, щи и скверный кусок мяса, редко вымытое белье и транспорты с ранеными на телегах. Мое сердце екнуло, и вспомнились мне мое детство и былой Кавказ. Мне было много хлопот выбраться далее, так как не хотелось принимать услуги любезных спутников разнокалиберного военного люда. Господь выручил меня, на мое счастье, подоспел транспорт из Белой, и я, забравшись в фургон, под покровительством урядника, казака и кучера двинулась по торным дорогам к Дунаю. Мост в Тотрошанах не внушителеп. Дунай — белая речонка, невзрачная в этом месте. На следующий день атака турок 14 ноября была направлепа на этот пункт, и я издали видела бомбардировку из Журжева, и грохот орудий долетал до меня. Дороги тут ужасны, грязь непролазная. Я ночевала в болгарской деревне... Как я только нашла себе избу для ночлега, ко мне явились два солдатика, узнавшие, что приехала сестра; они предложили мне свое покровительство, было трогательно видеть, как наперерыв и совершенно бескорыстно они покоили меня, достали все, что можно было достать, расспрашивали про Россию и новости, просидели со мною весь вечер, повели меня на болгарские посиделки, где девушки и женихи чистят кукурузу. Многие из них в самом деле очень красивы, и поэтично видеть весь этот молодой люд при свете одной свечи, которые цветут, как цветы, по выражению солдатика. Меня приняли отлично, угостили церином (бобами с перцем, кукурузой и вином) и уложили на покой, то есть предоставили половину довольно чистой каморки. На другой половине улеглась моя хозяйка с ребятишками. Я, конечно, не слала всю ночь от дыма и волнения, тем более что с 4 часов утра хозяйка зажгла лучины и стала прясть, а хозяин, закурив трубку, сел напротив моей постели на корточках и не спускал с меня глаз. Обязанная совершить свой туалет в виду всей добродушной семьи, я, сердитая и почти немытая, села в свой фургон, напутствуемая пожеланиями здравия. В нескольких местах мне пришлось переправляться через речку вброд и проезжать турецкие деревни оставшихся тут турок. Белая — красиво расположенное местечко, но до невероятия грязное. Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно. Пол у меня — земляной и потолок на четверть выше моей головы; мне прислуживает болгарский мальчик, то есть чистит

мои большие сапоги и приносит воду, мету я свою комнату сама, всякая роскошь тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене. Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь, куда я временно прикомандирована, там лежат раненые в калмыцких кибитках и мазанках. На 400 человек нас 5 сестер, раненые все очень тяжелые. Бывают частно операции, на которых я тоже присутствую, мы перевязываем, кормим после больных и возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста; иногда я заезжаю в склад ужинать и поболтать, наш уполномоченный тут князь Щербатов — очень умный и милый человек. Я получила на днях позволение быть на перевязочном пункте, если будет дело, — это была моя мечта, и я очень буду счастлива, если мне это удастся. У нас все только и речь что о турках и наступлении на Тырново и пр. Туг чувствуется живая струя жизни и опасности. Я часто не сплю ночи напролет, прислушиваясь к шуму на улице, и поджидаю турок. Я живу в доме турецкого муллы, возле разоренной мечети. Иду ужинать, прощайте, дорогой Иван Сергеевич, — и как Вы можете прожить всю жизнь все на одном месте? Во всяком случае, дай бог Вам спокойствия и счастья. Преданная Ваша сестра Юлия. Целую. Пишите мне в Бухарест на имя Чичерина в склад Красного Креста».

48-й военно-временный госпиталь из-за отсутствия в Беле подходящих зданий действительно принужден был, как об этом писала Тургеневу Вревская, размещать своих больных и раненых в кибитках и мазанках. Знаменитый русский хирург Н. И. Пирогов, посетивший госпиталь в ноябре 1877 года, отмечал, что мазанки эти, сделанные «на живую руку из плетня, смазанного внутри и снаружи глиной... едва ли заслуживают одобрения». Он предвидел, что господствующая в мазанках сырость, несомненно, будет способствовать плохому заживанию ран и возникновению различных заболеваний.

Ко времени прибытия Вревской в Белу в госпитале скопилось большое количество тяжело раненных солдат и офицеров. Юлия Петровна все время энергично добивалась разрешения побывать на самых передовых позициях. 5(17) декабря она сообщила сестре Н. П. Вревской, что это ее желание наконец-то исполнилось. И далее она описала свою поездку с другими сестрами милосердия в Обер-теник — деревню, расположенную в двенадцати верстах

от Белы. 30 ноября (12 декабря)' неподалеку отсюда, прп Мечке, произошел бой. Теперь Вревская настолько усовершенствовалась в перевязках, что ее назначили ассистентом при ампутациях. Она писала: «Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезам пулу) сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях. Дела эти дни пропасть у нас, но понемногу раненых увозят из сараев, где они тут расположены в полевых лазаретах».

Лишь 21 декабря 1877 года (2 января 1878 года) Вревская оказалась снова в Беле, где решила остаться еще некоторое время, так как там не хватало сестер.

Из письма Юлии Петровны к сестре от 21 декабря видно, что она возвратилась в Белу, не желая уезжать оттуда обратно в Яссы, так как, писала она, «тут мало слишком сестер — две уезжают в Россию в отпуск, я же намереваюсь пробыть еще тут, я теперь занимаюсь транспортными больными, которые прибывают ежедневно от 30 до 100 в день, оборванные, без сапог, замерзшие. Я их пою, кормлю. Это жалости подобно видеть этих несчастных поистине героев, которые терпят такие страшные ли-шенья без ропота; все это живет в землянках, на морозе, с мышами, на одних сухарях, да, велик Русский солдат!»