Часть четвертая

ВЕСНА

ГЛАВА I

Под ногами неудержимо, словно пластилин в печи, плавился снег. Расползался в мутные лужи, которые сплывались в бурные ручьи и наперегонки бежали к морю. Развороченная галька подсыхала на глазах, на круглых серых камешках стремительно пропадали темные ободки. Желтая глина, привезенная на стройку шинами грузовиков и бульдозеров, ссыхалась в комья и рассыпалась в пыль.

Олег сделал еще несколько шагов вдоль стены и по узкой полоске бывшего пляжа все-таки вышел к морю. Зажмурился от резкого удара в глаза, посмотрел снова через прищуренные ресницы. Море не имело цвета, одно слепящее ножевое сверкание. Пронзительно кричащими тенями носились туда-сюда чайки. Небо было ярко-синее. Пахло острым и свежим, как разрезанный арбуз или трава из-под газонокосилки. Весна.

Я не пропустил весну. Но все остальное, кажется, пропустил.

Стена не кончалась на берегу, она уходила в воду, отрезая, словно по линейке, половину обзора — с морем, горизонтом, горами. Как если бы выкололи один глаз, прикрыв глазницу черной пиратской повязкой. Другая сторона пока была: и скалы, и сосны, и пустая беседка. И граненые купола, сверкающие на солнце, все меньшие и меньшие по мере удаления от исходной точки, будто на учебном рисунке перспективы. С ночного самолета они выглядели, будто небрежно брошенные светящиеся четки или демаркационная линия лампочками на карте. Чужеродное вкрапление в знакомый, оптимальный и правильный даже в ночи пейзаж. Но я не мог предположить, что настолько.

Из-за стены доносился равномерный гул; казалось, гудела и сама земля, мелко, чуть ощутимо подрагивая под ногами. Чужая, враждебная конструкция жила, совершала невидимую работу, способную изменить все вокруг, начиная с ландшафта и заканчивая моей собственной жизнью. Не исключено, что именно она производила, гнала бешеными темпами и эту форсированную, противоестественную весну.

Склон, по которому Олег накануне отъезда поднимался лесенкой на лыжах, теперь кричал в полный голос ярко-салатовой зеленью. Если подойти поближе, наверное, можно увидеть невооруженным глазом, как из-под сырой земли прорываются на свет жирные, похожие на запятые ростки, а сквозь жухлую прошлогоднюю траву лезут вверх новые остроконечные копья. Надо будет спросить, что думает об этом Йона. Весна — бонус?

Нужно многих и о многом расспросить. Ближайшее время мне, наверное, только и придется расспрашивать, выяснять, пытаться разобраться. Что, черт побери, произошло здесь за эти несколько дней. Чего ожидать дальше. Удастся ли заново отформатировать мою, похоже, окончательно посыпавшуюся с жесткого диска жизнь.

Этих нескольких дней хватило, чтобы понять: я уже не могу жить нигде больше. Той тесной камерой, щелью, пчелиной сотой, которую мне предлагает прежняя жизнь, удовлетворился бы разве что убежденный узник. И я не успел разобраться, то ли за время моего отсутствия сузилось, стянулось, как пора, мое личное пространство — то ли они живут так все. И я сам тоже так жил.

Все может быть. Но Олег рассчитывал, что возвращается, наконец, домой.

Никакого дома больше не было. Только весна.

Во-первых, он не угадал с одеждой. До смешного досадная мелочь, задавшая, однако, фальшивый камертон всему, что происходило потом.

Конечно, перед отлетом Олег зашел на погодный сервер — уже из аэропорта, отправив заодно письмо о птенцах. Цифры оказались чуть выше, чем он ожидал, но переодеваться было все равно поздно, да и зримая северная реальность давала свою аберрацию. Ботинки, джинсы, свитер — нормально; пуховик сдаю в камеру хранения, и никаких лишних вещей. Легкая тенниска и сандалии остались где-то за пределами фантазии, я и забыл, что такое носят где-то весной.

Солнце палило. Олег шагал по улице, словно солдат в тяжелой амуниции, инстинктивно выбирая тень и мучаясь совсем уж неуместной, немужской проблемой: зайти в ближайший магазин за барахлом по сезону или потерпеть пока так, к вечеру определенно похолодает? Свитер влажнел от пота, и вместе с тяжелым — сам себе противен — духом от сырой шерсти испарялось то главное, с чем я прилетел сюда. Решимость, настрой, кураж. Способность еще неизвестно к какому, но поступку.

Выяснилось, что она, как и Женька, поменяла мобильный. Олег набрал свой бывший домашний и выслушал ее голос на автоответчике, обвиняющий и требовательный: мол, раз уж вы посмели сюда позвонить, оставляйте свое сообщение после сигнала, а то вам же хуже. Сигнала Олег дожидаться не стал. По крайней мере, квартиру они с Женькой не сменили. И туда придется ехать. Чем скорее, тем лучше.

Но он уже начал выискивать отсрочки, отговорки, оправдания. Начав с одежды — не заявляться же к бывшей жене в таком виде! — истратил пару часов на магазины, после чего заскочил в фаст-фуд пообедать, что в переполненном пищевом аквариуме в центре города оказалось отнюдь не быстро. Затем, сдавшись перед необходимостью принять душ и куда-то деть пакеты с теплыми вещами, долго кружил по городу в поисках приемлемой гостиницы. Наступил вечер, куда более стремительный здесь, чем там, на севере. И все логично перенеслось на завтра.

На первом этаже гостиницы грохотал ночной клуб, мимо проносились по шоссе своры автомобилей, перемигивалась огнями огромная вывеска супемаркета напротив. Хлипкие полупрозрачные жалюзи не обеспечивали ни темноты, ни тишины. А я успел привыкнуть и к тому, и к другому. Привычки сильнее нас, а потому несовместимы со свободой, их вообще не должно быть. Но, черт возьми, я же не собирался возвращаться сюда! Мне есть где ночевать в тишине, с одним лишь неслышным плеском моря за черным окном. Уже само то, что я все-таки приехал сюда — проявление никак не свободы, а полной ее противоположности.

В результате утром Олег проспал, не услышав робкого сигнала будильника с мобилки, в чем, конечно, еще не было криминала, в этом городе все, наверное, дрыхнут без задних ног в воскресенье. Затеял длительное бритье, потом спустился в ресторан позавтракать: у нее никогда не водилось в холодильнике лишних продуктов. Запоздало подумал, что Женьку можно было бы разыскать через институт — но выходные, черт, как они не вовремя, эти выходные…

Город набросился на него, праздный, мельтешащий, вульгарный. Враждебная кислотная среда, безнаказанно находиться в которой можно не дольше, чем под водой — или на воздухе, применительно к рыбам. Вчера я, похоже, перебрал лимит. Если не уехать сегодня… нет, не существует причин, которые помешали бы мне сегодня уехать.

В довершение Олег минут сорок проплутал по микрорайону в поисках собственного дома; ну допустим, чужого дома, где я не был лет десять — но все равно, с моим-то безошибочным чувством направления, всегда позволявшим ориентироваться и в абсолютно незнакомых местах… С каждым шагом, сделанным без уверенности в пространство, наугад, нарастал угол погрешности, перекоса, крена. Становилось понятно, что ничего уже не остановить и не изменить. Хотя бы вырваться отсюда с наименьшими потерями.

Она ничуть не удивилась. Она никогда не позволяла людям ее удивлять, это помешало бы им чувствовать себя априори виноватыми перед ней. Олег был встречен обвинением и не удивился тоже. Она оказалась почти такая же, как он ее и запомнил, колючая и красивая, правда сейчас ее красота была примята утренней несвежестью одинокой женщины. Я виноват, что не позвонил, не предупредил. Виноват, что не дал ей нормально выспаться — половина двенадцатого? — в воскресенье! Я один виноват во всем, признаю, да, конечно. А где Женька?

Ее улыбка была — сплошной реванш, долгожданная победа. Наконец-то посторонилась, пустила в прихожую, провела на кухню и сварила кофе. Олег осматривался по сторонам и не узнавал ни мебели, ни обоев, ни единого предмета обстановки, ни малейшей вещицы. Все было другое, обновленное, переформатированное. Только она осталась прежней, разве что мумифицировалась слегка. Женщина, с которой я когда-то в очередной раз начал новую жизнь. Под новым именем, с новой профессией — жена ничего не знала обо мне-бывшем, а может быть, мне просто нравилось так думать.