(за скобками)
— Мое мнение, конечно, никого не интересует, — сказала Краснова. — Поэтому выскажусь коротко. По-моему, это, во-первых, бессмысленно, а во-вторых, бессовестно. Спасибо за внимание.
— Так не пойдет, Таня, — отозвался Виктор, не вставая. — Пожалуйста, аргументируй.
А может, и не стоило, подумал запоздало. Пропустил бы мимо ушей, и все так бы и восприняли — как очередную выходку безумной Красновой, на которую не стоит обращать внимания. Может быть.
— Пожалуйста, — она снова встала и поправила довольно растрепанную сегодня косу. — Мы с самого начала позиционировали себя как движение вне политики. Свобода — личное дело каждого, она не может быть насажена сверху. А теперь…
— Ну, про «сверху» речь не идет, наверх нас никто не пустит. Мы просто…
— Я и говорю — бессмысленно. Во-первых. Ты сам аргументировал.
— Не перебивай, хорошо, Тань? — она, как обычно, начинала выводить его из себя, и это было хуже всего. — Мы просто регистрируемся, чтобы иметь возможность легально распространять наши идеи. Выступать публично, вести диалог со властью…
Краснова смотрела издевательски, и он опустил глаза; тут же опять их вскинул, обвел взглядом присутствующих. Слушали внимательно, но как-то равнодушно, и не понять даже, с одобрением или наоборот. Близнецы, Олег, Гия… Ксюха, конечно, внимала с восторгом, но она не считается. Женька куда-то запропастился, второй раз пропускает заседание, надо будет выловить в универе и поговорить, в конце концов.
— А во-вторых, — она пропустила его слова, как пропускают поток машин перед тем, как перейти улицу, — ты вообще понимаешь, что мы предаем всех тех ребят, которые сюда съезжались?
— Почему? Наоборот, мы на них опираемся. Все видели, что нас много, что за нами сила…
— А ты у них спрашивал? Хотят ли они быть силой за тобой, а? Ты знаешь, я с самого начала была против этого съезда. Но раз уж удалось собрать народ, было бы логично поинтересоваться, есть ли у них желание становиться из свободных людей — двести пятьдесят восьмой лилипутской партией?
— Почему лилипутской? — пробормотал Виктор.
Черт, до чего же тупо. Надо было с самого начала ее заткнуть. Проигнорировать, и все.
— Она права, — сказал с места Олег.
Последнее время Олег редко что-либо говорил, и Виктор втайне гордился тем, что сумел переубедить и сделать безусловно своим его — вечно сомневающегося, недоверчивого, скептичного, стоившего в этом смысле десятка восторженных пацанов типа Женьки. Переубедил, как же. Пятая колонна, блин.
По столу пробежал ропот, и Краснова победно выпрямилась:
— Наверное, ты просто протормозил, Витя? — задушевно спросила она. — Ты же у нас регулярно протормаживаешь. Накануне вообще не явился, на сам съезд опоздал на три часа, ну и забыл посоветоваться с народом насчет своей эпохальной идеи. Или она тебя уже потом осенила?
Пауза. Все молчали: пришибленно, если не враждебно.
— Или даже не тебя?
Надо было что-то ответить. Сказать такое, что обессмыслило бы ее претензии, нивелировало бы издевательства, обесценило и отменило победу. И он бы сумел, он бы сказал, отмел бы, отшвырнул бы ее с дороги — если б она не была права.
Слишком много «бы». И только одно утверждение: она права.
— Значит, так, — сказала Краснова, опершись обеими руками на стол. — Я против регистрации политической партии «Наша свобода», потому что это предательство нашего движения за свободу каждого конкретного человека. Кто со мной согласен, идемте отсюда. Кто нет — оставайтесь с ним.
Она тряхнула головой, и кончик косы, окончательно вытрепавшись из прически, повис у нее за ухом задорной баранкой. В тишине сдавленно прыснула Ксюха.
— Танька, это же смешно, — Виктора наконец прорвало. — Что ты устраиваешь?! Комедия какая-то с великим расколом… Сходи в туалет, причешись по-человечески!
И тут словно что-то лопнуло. Спустилось, как пробитая шина, висевшее в воздухе напряжение, провисла нить общего нерва: все зашевелились, задвигали стульями, загомонили, послышались приколы, хохмы, смешки. Ни для кого из них все это ни единой минуты не было всерьез, вдруг осознал Виктор. Просто игра — в клубные посиделки, в подпольные брошюрки, в салатовые ленточки, в большую молодежную тусню в масштабах целой страны, ну и в свободу, само собой, куда ж без нее. Для Ксюхи, пожалуй, еще и в любовь на героическом фоне. А Краснова просто вносит в игру драматический элемент, не более того.
Как им объяснить, насколько серьезно и важно то, что сейчас происходит?
Стоит ли объяснять?
Краснова схватилась за голову, обнаружила хвостик и метнулась в коридор — пожалуй, все-таки ремонтировать прическу, а не демонстрировать гражданскую позицию. Правда, напоследок звучно хлопнула дверью.
Ну и пусть ее. Вернется.
Олег поднялся и вышел следом.
ГЛАВА V
— Да так и живу. Нормально. Двое детей, домик у моря и муж-иностранец.
— Олаф говорил, ты деловая женщина.
— Это он так шутит.
Под ногами скользили плиты небольшой приватной набережной, очищенной от снега и льда, но все равно опасно гладкой, словно покрытой ламинатной пленкой. По левую руку, сразу же за чугунной решеткой парапета, колыхалось и поблескивало море, похожее фактурой и цветом на жатую стальную фольгу. Пока Свенсен советовался с партнерами-совладельцами рыбзавода, вырабатывая нужное — нужное тебе — решение, его супруга вызвалась прогуляться с гостями. Похвально и отважно, Виктор оценил.
Ее рука в лайковой перчатке — на рукаве твоего пальто, все-таки слишком легкого для здешней весны. Свенсен предлагал что-нибудь из своего гардероба, но Виктор, естественно, отказался, отправив Женьку за вещами в машину, где дожидался Химик. Сам Женька, тоже в хлипковатом коротком пуховичке, тащился следом, шагах в десяти, отчаянно воюя со включенной и с тех пор не умолкающей мобилкой. Вроде бы пока справлялся без посторонней помощи.
Чего не очень-то скажешь о тебе самом. Не отследил, упустил из виду; ну что тебе стоило, начиная работать с этим двухметровым северянином, заказать на него Валевскому подробное досье?!
Анна Свенсен. Черт возьми.
Разумеется, и это может быть случайным совпадением. А может и не быть.
— Ты видишь кого-нибудь из наших? — закинул он первую удочку, пробную, без серьезной насадки.
— Из ваших? — она улыбнулась; за последние десять минут Виктор насчитал больше ее улыбок, чем за все прежнее время вместе взятое. — Я совсем не интересуюсь вашей политикой, извини. Да и здешней не особенно.
— Брось, Тань. Ты же меня прекрасно поняла.
— Так и ты, наверное, все понимаешь.
Она шла чуть быстрее, чем ты привык, и поэтому не оставляло ощущение, что это не женщина опирается на твою руку, а наоборот, ты цепляешься за нее, позволяешь вести за собой, как недавно позволял покойной Анциферовой, и тоже, будто нарочно, на скользком. Нет, Красновой — ни за что, ни в порядке военной хитрости, ни снисходительной уступки. Ускорил шаги.
Попробуй подсечь посерьезнее:
— Вот Женьку, например. Он ведь живет где-то поблизости, правда?
— Точно!
Едва успел удивиться такому необъяснимому отступлению с позиций, как она уже не просто улыбнулась — рассмеялась и оглянулась через плечо:
— А я все думаю: кого он мне напоминает, этот мальчик, твой секретарь? Так он пристроил к тебе сыночка по старой памяти?
Что ж, хотя бы так. Теперь немного правды:
— По старой памяти, да. Но не он пристроил, а я сам взял. Увидел случайно на одном мероприятии… А Женьку не встречал ни разу с тех самых пор. Да он теперь, кажется, и не Женька, — полувопросительный знак с крючком на конце.
— Я думаю! Евгений Батькович, все-таки за сорок уже.
Опять улыбнулась и даже подмигнула, на мгновение обнаружив в уголке ненакрашенного глаза сеточку морщин. Неплохо выглядит для своих лет, хоть и явно не злоупотребляет салонами красоты и прочей дамской дребеденью. И короткая стрижка ей идет, и белозубая улыбка, и раскрепощенная, без тени жеманства, но все же чисто светская коммуникабельность. Хозяйка развлекает гостя, нужного гостя, от настроения которого напрямую зависят дела ее мужа; гость — ее старый знакомый, и на этом тоже не в последнюю очередь строится расчет. Она все делает правильно, ни на мгновение не вышла из роли.