Разлил чай. Дагмар досталась кофейная чашка, не расставаться же по такому случаю с чайной, поллитровой. В запасах имелось еще пару пачек галетного печенья и несколько банок джема: хватит ли до весны?.. впрочем, весна — бонус, никто в нее по-настоящему не верит. Надо будет спросить, что думает по этому поводу Ильма. С подносом в руках Олег прошел в кабинет и первым делом посмотрел в окно. Ильмы не было, только сосны с белыми верхушками и беседка, кажущаяся темной против света и снега. Жаль. Он опустил поднос на табурет перед рабочей машиной — и подхватил в последний момент, увидев, что никакого табурета здесь нет.
На табурете стояла Дагмар. В коридоре, напротив отсутствующего зеркала. Стояла на цыпочках, ее сильные икры круглились под черными эластичными штанинами. Тянулась, как девочка, к соломенному домику под потолком.
— Что ты там забыла?
Она обернулась через плечо:
— Хочу посмотреть. Такая прелесть! У нас дома такой был… давно, еще на старой квартире. Они на счастье, правда?
— Не знаю. Он тут уже висел до меня. На счастье?
Она совершенно по-детски танцевала на пальчиках, переступая с ноги на ногу, и никак не могла дотянуться, табурет кренился под ней. Олег оставил поднос на полу в кабинете, подошел вплотную, оторвал табурет от земли — Дагмар взвизгнула, хватаясь руками за обои, — и переставил вместе с ней чуть левее. Она дотронулась до соломенного плетня, постучала пальцем в окошко, потом поднялась еще выше на цыпочки, чтобы заглянуть в гнездышко на крыше:
— Ух ты! Там яички, ты видел? Интересно, настоящие?
— Покажи.
Олег поставил ступню на край табурета, утвердился и вспрыгнул вверх, одной рукой придерживаясь за стену, а другой обнимая за талию Дагмар. Поверх ее головы заглянул в миниатюрное гнездо и действительно увидел два крапчатых яйца размером с крупный крыжовник, уютно примостившихся в соломе.
Табурет скрипнул, заплясал под ними, Дагмар снова завизжала, вслепую вцепляясь в халат Олега, и они вдвоем покатились, словно доигравшиеся дети, на чувствительно твердый паркет коридора.
(за скобками)
Шел дождь, а зонтика Женька не взял. И куртка, как назло, была без капюшона. Пока дождь сеялся мелким бисером, еще удавалось его игнорировать, двигаясь короткими перебежками под условной защитой деревьев и карнизов. Но когда до ДК оставалось всего-то метров двести, небо вдруг обрушилось. Сплошной стеной целлофановой картечи, вспахавшей лужи миллионами маленьких взрывов.
Женька уже опаздывал. На заседание! Впервые за все время.
Он перевел дыхание и, вынув руки из рукавов, взгромоздил на голову воротник куртки. В конце концов, промокнуть, даже насквозь — не такая уж трагическая жертва. И потом, Оксана сразу нальет чаю.
Прыгнул в дождь, будто в море с края пирса. Ослеп, оглох, на секунду перестал ориентироваться в пространстве. За эту секунду промок, начиная одновременно с кроссовок и волос, а дальше оно уже и не имело значения. И обнаружил совсем близко куполообразный силуэт, дробно хлюпающий на каблучках.
— Девушка!
Пару-тройку недель назад это было бы абсолютно невозможно: вот так взять и приклеиться к незнакомой барышне под зонтиком. А теперь — запросто. За последнее время масса невыполнимых вещей стали простыми.
— Ничего, если я с вами пройдусь? Тут недалеко, до ДК.
Силуэт притормозил, и Женька с разбегу нырнул под спасительный купол. Спустил куртку на законное место, на плечи. Вода текла с мокрых волос по лбу, затекая в глаза; когда он проморгался, девушка уже двинулась дальше твердой солдатской походкой, под которую пришлось срочно подстраиваться, то и дело получая кончиком спицы в затылок.
— Побыстрее можно? Опаздываем, — бросила Краснова.
И Женька заметил наконец, что это она.
Краснова была совершенно сухая, начиная от косы и заканчивая коленками, торчащими из-под клетчатой юбки — все, что ниже, таки изрядно заляпало из луж. Конечно, стоило бы поздороваться с ней по-хорошему, положив руку на плечо; однако пальцы были мокрые и, кажется, не очень чистые. Да и красновские плечи располагались неудобно, сбоку, расправленные, откинутые назад.
— Что сегодня на повестке, не знаешь? — он старался держаться поближе к ней (зонтик) и в то же время ее не касаться; выходило так себе, в правый бок хлестало дождем. Краснова отозвалась лаконично, не поворачивая профиля, увенчанного толстой стороной косы:
— Съезд.
— А еще?
— Съезд, только съезд и ничего кроме съезда.
Она отвечала отрывисто, язвительно и зло, как всегда. Даже странно, насколько разными бывают люди, выбравшие свободу. Виктор говорил, что Краснова — незаменимый специалист, за что ей многое можно простить. Простить-то Женька был готов, но непонятно все же, почему она такая колючая.
— Ты имеешь что-нибудь против?.. в смысле, съезда?
— Нет. Кроме того, что это полная бессмыслица, особенно теперь.
— Почему?
— По кочану. А так все замечательно. Съезд — значит, съезд.
А может, у нее проблемы, подумал Женька, вслед за ней ускоряя шаг, а никто и не знает. Не догадается спросить. И не поможет.
— Тань, — начал он, придвигаясь ближе к блестящей ножке зонтика; ливень заливал почти горизонтально. — Ты знаешь…
— Прижиматься перестань, — огрызнулась Краснова и отодвинулась вместе с зонтом, накренив купол так, что Женьку окатило с ног до головы.
— Я только спросить хотел! — возмутился он.
— Спрашивай.
Как назло, возможные вопросы все до единого разом вылетели из головы. Про четвертый выпуск, что ли? Да хотя бы про четвертый выпуск, не молчать же, как дураку. Женька подобрался, стараясь снова попасть в такт ее шагов и занимать при этом как можно меньше места под зонтом, и ляпнул:
— Зачем ты такую прическу носишь?
— Не нравится? — осведомилась она.
— Да нет, красиво… Просто никто больше так не носит, ты одна. Ты вообще такая…
— Какая?
И тут Женька подумал, что ослышался. Точно ослышался, без вариантов. Не было в ее ответе никакой улыбки. С чего это вдруг? Показалось.
Она замедлила шаги, и он затормозил тоже, по инерции въехав лбом в острое сочленение спиц. Развернулся ей навстречу и посмотрел.
Краснова улыбалась. Беспомощно, по-детски, явно стараясь спрятать улыбку, которая все равно разъезжалась уголками тонких ненакрашенных губ. И надо было сказать ей что-то хорошее, точно надо было, а он опять напрочь позабывал подходящие слова.
— С длинными волосами трудно, — сказала она. — Путаются, если распустить.
— А ты постригись, — предложил он и тут же понял, что зря.
Улыбка пропала. Краснова зло прищурила глаза и отчеканила, глядя на Женьку сверху вниз, хотя вообще-то была чуть ниже его ростом:
— Коротко стричься — лучший способ рано поседеть. Запомни.
Высунула из-под зонта ладонь лодочкой, бросила «дождь кончился» и резко, без предупреждения, закрыла зонтик: Женька едва успел отпрянуть от довольно острой железки на его верхушке. Дождь и вправду прекратился, сразу и весь, как будто вылили до капли гигантское ведро. Лужи вдруг стали голубыми, а маленькие листики деревьев у входа в ДК сверкали ярко-салатовой мокрой зеленью. Когда было прошлое заседание — то есть позавчера, припомнил Женька, — на этих деревьях торчали одни почки.
Внезапно рванул ветер, и ветки отозвались коротким, но убедительным дождем. Женька непроизвольно съежился — а Краснова нет, она так и осталась прямой и стройной, с развернутыми плечами и вскинутой головой. Ее косу обсели большие сверкающие капли.
— Пошли, — усмехнулась она. — Поговорим о съезде.
ГЛАВА VI
Под утро Олег занялся любовью с сонной Дагмар, и в этом было что-то нереально давнее, забытое еще со времен последней женитьбы: серый луч в окне, рассветная тишина, в которой поскрипывание дивана становится главным звуком, податливое и теплое тело женщины рядом, так кстати и навсегда… Совершенно физиологический — ничего личного и личностного — утренний обман. Именно поэтому я уже много лет подряд не позволяю просыпаться рядом со мной ни одной женщине. Ошибка, сбой в программе. Сегодня же исправить, наладить. Как минимум организовать ей постель на первом этаже.