Мальтрейверс еще раз взглянул на шпиль.

— Моррис произвел на меня впечатление весьма земного человека. Что думают прихожане о викариях, обладающих всеми земными благами? В наши дни все желают иметь дело с пастырями, воплощающими благородную бедность и несущими в себе обостренное чувство социальной ответственности.

— Только не в Эттуотере, — ответила Люсинда. — Здесь требуется милый, удобный представитель Бога, который может убедить паству в том, что каждый обязательно попадет на небеса, если будет делать регулярные взносы в Библейское общество, и который не досаждает причастиями. Здесь очень консервативный народ.

— А сама ты что думаешь по этому поводу? С волками жить… Выражение не очень подходящее, но ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Я не протестую, — ответила Люсинда. — Некоторые, правда, теряют терпение, но тем не менее стараются не раскачивать лодку. Ну а большинство получает от Алана как раз то, что желает.

— Что ж, наша церковь исповедует широту взглядов, — заметил Мальтрейверс. — Она принимает в свое лоно и более секуляризованных типов, нежели Алан Моррис.

Несколько минут они молча сидели на траве, потом Люсинда указала на дорогу внизу:

— А вот и машина Дагги Лиддена.

Мальтрейверс напряг зрение и увидел три автомобиля, казавшихся на таком расстоянии игрушечными.

— Как ты сумела определить отсюда? — поинтересовался он. — Неужели даже ты понимаешь в машинах больше меня?

— Гас, все разбираются в них лучше тебя. В наших местах Дагги единственный владелец спортивного «гольфа» с металлизированной окраской. Не сомневаюсь, что это он.

Мальтрейверс так и не сумел уловить никаких различий между тремя машинами внизу на дороге.

— А разве Лиддену не положено находиться сейчас в своей лавке? — спросил он.

— В Кендале сегодня большинство магазинов открыты лишь до полудня. Работают только самые большие. Пойдем домой, уже час дня — время ленча.

По пути вниз Мальтрейверс, прикрыв глаза от солнца ладонью как козырьком, еще раз посмотрел на дорогу, ведущую из города, и понял, что он только что видел крышу Карвелтон-холла. И как он ухитрился проделать этот путь в ту дьявольскую погоду в вечер прибытия?.. Ему вдруг показалось, что по направлению к Карвелтон-холлу в его поле зрения проскользнула машина. Правда, с такого расстояния он не мог определить, какая из трех.

А тем временем Алан Моррис, находясь у себя дома, испытывал сильнейшее нервное возбуждение. Он был совершенно подавлен грозящей катастрофой и изыскивал средства избавиться от кошмара, который невозможно увидеть даже в самом дурном сне. Эттуотер слыл богатым приходом, поэтому несправедливо (как думал Моррис), что кошельки паствы разбухают, а капитал пастыря стремительно уменьшается. Вначале он как-то исхитрялся сводить дебет с кредитом, потом начал жонглировать деньгами, перебрасывая со счета на счет и успевая к очередной аудиторской проверке. Но суммы, которые приходилось покрывать, непрерывно росли, и наконец все построенное на песке здание зашаталось и стало рассыпаться.

Щитом ему уже много лет служила бросающаяся в глаза, видимая всеми безупречная честность. Он без устали тонко напоминал прихожанам о своих высоких принципах порядочности (когда-то Моррис и в самом деле придерживался таковых), чтобы поддержать свое реноме и чтобы любое подозрение о возможных финансовых неурядицах звучало кощунством.

Только сам Моррис знал, что уже давно вступил на преступный путь. Его даже перестала беспокоить мысль о необходимости следовать по этому пути все дальше и дальше. Кроме того, он всегда умел находить нужные доводы в свое оправдание. У него выработалась привычка к самообману. Вот и сейчас он сумел внушить себе, что сегодня во второй половине дня все его проблемы найдут свое разрешение.

Чарльз Каррингтон закончил анализ всех пунктов договора о покупке дома — сделка, которую он проводил для клиента, — и убрал документы в бюро. Затем он надел пальто и вышел в соседнее помещение, где расположилась его секретарь.

— Я пошел, Сильвия. Если Бернар опять позвонит, то передайте ему, что я сам свяжусь с ним утром.

— Хорошо, мистер Каррингтон. Да, когда вы разговаривали по телефону, звонила миссис Куинн и просила вас позвонить ей. Я сообщила ей, что во второй половине дня вас не будет в офисе, но миссис Куинн сказала, что дело очень срочное и не терпит отлагательства.

Стенные часы за спиной секретаря показывали десять минут четвертого.

— Хорошо, у меня еще есть несколько минут. Соединитесь с ней, пожалуйста.

Каррингтон вернулся в свой кабинет и в ожидании звонка стал у окна. Перед ним возвышался зеленый купол Мемориала Эштона в Вильямсон-парке.

— Шарлотта? Это Чарльз. Чем я могу тебе помочь?

— Спасибо за то, что ты нашел возможность позвонить. — В ее голосе слышались одновременно и облегчение, и возбуждение. — Нам необходимо встретиться. Это чрезвычайно важно.

— Сейчас я отправляюсь домой, чтобы переодеться. Затем я уеду и вернусь очень поздно, — сказал он. — Может быть, подождем завтрашнего вечера? Ты бы зашла к нам, мы бы немного выпили…

— Нет… только не в твоем доме. Лучше подыщем более надежное место.

После небольшой паузы он обронил:

— Что может быть надежнее дома, Шарлотта…

— Я вовсе не это хотела сказать, я… — Она перевела дух. — Я хотела встретиться с тобой с глазу на глаз.

Каррингтон сел и облокотился на стол.

— Шарлотта, что ты хочешь этим сказать? — И, не дожидаясь ответа, закончил: — Ты хочешь сказать, что не желаешь видеть Дженнифер?

— Да.

После этого ответа воцарилось молчание. Каррингтон безуспешно ждал продолжения. Не выдержав напряжения, он первым прервал затянувшуюся паузу:

— Шарлотта, что ты намерена мне сообщить?

— А ты действительно не догадываешься?

— Я не совсем уверен, — ответил Чарльз, тщательно подбирая слова. — Поэтому я хочу, чтобы ты мне сама все рассказала. Сейчас же, по телефону.

В трубке послышался глубокий вздох.

— Это не облегчает мою задачу. Ты, в самом деле, не знаешь, что я собираюсь тебе сказать?

— Возможно, я и догадываюсь, но тем не менее не тороплюсь с выводами, дабы не ошибиться.

— Да перестань же, наконец, играть роль законника! Ты прекрасно понимаешь, почему я звоню. Разве я не права?

Вновь установилось молчание. Каррингтон некоторое время сидел неподвижно, а затем принялся вращать привод вечного календаря, стоящего перед ним на столе.

— Я думаю, что ты пытаешься поставить меня в известность о любовной связи Дженнифер, — медленно и мрачно процедил он.

В телефонной трубке послышались подавленные рыдания, и Шарлотта произнесла едва слышно:

— Когда ты узнал об этом?

— Узнал? — переспросил Чарльз. — Узнал об этом я только сейчас. Но подозревал… Что? Два месяца? Теперь ты можешь мне сообщить, с кем у нее роман.

Она шмыгнула носом и прошептала в ответ:

— Дагги Лидден.

Календарь на его столе показывал вторник, 38 марта 1947 года. Каррингтон воззрился на безумную дату, затем вновь принялся вращать привод. День недели, число и месяц остались те же, но год стал 1999.

— Чарльз, ты меня слушаешь?

— Да. — Его голос звучал безжизненно и монотонно. — Я думал, конечно, что это мог быть он, но… впрочем, не важно… я бы предпочел, чтобы это был кто-то иной.

— Что ты теперь думаешь предпринять?

— Я намеревался поехать домой, чтобы переодеться и отправиться на собрание масонов в Карлайл, — ответил он. — Однако теперь я считаю, что они вполне обойдутся и без меня. Хотелось бы обсудить все с тобой как следует. Ты не смогла бы прямо сейчас подъехать в Карвелтон-холл?

— А как же Дженнифер?

— Она в Манчестере и вернется лишь к вечеру.

— К какому времени я могу приехать?

— Четыре пятнадцать, если тебя это устраивает. Я уже буду, дома и… — После некоторого колебания Каррингтон закончил: — Спасибо, Шарлотта, я понимаю, как тяжело тебе было решиться на это.