– Так! – сказал он в микрофон. – Все слышат меня?! Мы нашли записку от Гаврилова. Они опередили нас на двое суток. Приказываю: двигаемся вперёд, неустанно вызывать группу Гаврилова и базу.

– Не верю… – отозвался Колюшка Рябцев и тут же испугался своей дерзости, – ой, извините, товарищ старший лейтенант, вырвалось.

– Мы их никогда не догоним, – вдруг выдал в локальную связь Бур.

– Что значит, «никогда не догоним»? – нервно отреагировал Берзалов.

– Временной континуум у них другой… – загробным голосом поведал Бур и насупился.

– Ишь ты… – отозвался недовольным голосом Архипов, – словечки разные знает. Ты лучше бы стрелять научился.

В наушниках было слышно, что Бур по привычке начал было ворчать, но, похоже, только заработал себе по шее и заткнулся.

– Разговорчики… – проворчал Берзалов, перебежками направляясь к бронетранспортёру. – Время другое... Континуум… Печки-лавочки… Фигли-мигли… Разберё-ё-мся!

Не нравилось ему всё это, и он привычке злился. Однако теперь он по-другому смотрел на Бура и невольно прислушивался к его словам. Чувствовал что-то Бур, но высказаться не мог. Такова была его натура: он ощущал, но абсолютно не умел излагать суть вещей.

***

Дорога петляла, петляла, а потом внезапно выскочила прямиком к большому, просто огромному городу, который лежал на равнине и который, однако, не значился ни на одной карте. Вначале он мелькнул под лунным светом крышами, блестящей рекой и разбегающимися улицами, и тут же пропал, когда дорога нырнула с холмов, очертя голову, вниз. И Берзалову показалось, что он ошибся – не было никакого города, а просто хочется спать, клонит в сон, вот и мерещится всякая белиберда. Но через пару минут бешеной езды в предрассветных сумерек вдруг стали мелькать, как в калейдоскопе, дома, проспекты, бульвары, ажурные мостики, серебристая речка, а потом – бах! и дорога уперлась в колонны монументального портала. Бур, которого простили и который сидел на своём законном месте рядом с Филатовым, выругался:

– Ёпст!

– Заткнись! – посоветовал Филатов и ударил по тормозам.

В результате Гуча разбил себе нос о ребро жесткости и в разведку не попал, Архипов же остался за старшего, а Сундуков занялся прожекторами.

– Товарищ старший лейтенант… – обратился Колюшка Рябцев и задал тот единственный вопрос, который вертелся у каждого на языке, – а вам не кажется странным, что такой огромный город, и без единого огонька?

– Кажется, – невольно согласился Берзалов, хотя чего здесь странного – может, все спят без задних ног?

Может, но не обязательно, и не надо обманывать себя, это тот самый город, о котором предупреждал генерал Грибакин.

– Ну да… – согласился Архипов, – дрыхнут на рассвете, тёпленькие, в тёплых постельках, в белых носочках.

– В каких белых носочках? – уставился на него Берзалов.

– Это… так… образно, – поправился Архипов.

– А-а-а… – среагировал Берзалов.

Архипов ещё ничего не понимал, а в его словах крылась зависть ко всем тем, кто действительно мог себе позволить такую роскошь, как чистые подушки и мягкие перины.

– Что случилось-то? – беспечно спросил капитан Русаков, которому с его места, конечно же, не было видно, что происходит снаружи.

– Да город какой-то непонятный, – задумчиво ответил Берзалов. – Во первых, целый, не разбомбленный, а во-вторых, безлюдный, – он высказал то, о чем даже боялись думали Филатов, Бур, Колюшка Рябцев, которым тоже была видна дорога.

– Чего здесь странного?

– А то, что так не бывает, – ответил Берзалов, вглядываясь в триплекс башенки.

– Что будем делать? – спросил Русаков, как будто тотчас проникнувшись тревогой.

Берзалов мало что понимал. Он только видел, что что-то не так, а что именно, не мог сообразить, хотя давно уже пора было привыкнуть, что постъядерный мир изменился, что он приобрел иные качества, которые постепенно открывались человечеству. Но чтобы целый, не разбомбленный город оказался абсолютно безлюдным, такого ещё не бывало.

– Не знаю, – признался он, невольно прислушиваясь к звукам снаружи и припоминая слова генерала Грибакина об этом таинственном городе. Не может быть, чтобы нам так повезло, подумал он. Не верю я в такие совпадения. Да и глупости всё это – какой-то супергород, просто фигли-мигли на постном масле.

– А если взглянуть?.. – неуверенно предложил Архипов.

И сразу всё пошло наперекосяк, не так, как привык Берзалов. Надо было бы, конечно, отступить. Взять тайм-аут. Подумать маленько, может быть, даже поискать другой выход, но стремление найти Гаврилова затмило в Берзалове все другие чувства и даже инстинкт самосохранения, хотя, прежде чем покинуть бронетранспортёр, он проверил СУО, уровень радиации и кинул взгляд на сканер частот. Последний если бы что-то и обнаружил, то давно бы подавал световые и звуковые сигналы. Всё было, как всегда, то есть в норме, даже радиация, а это Берзалову тоже, как обычно, не понравилось. Лучше бы что-то угрожало, подумал он, лучше бы было страшно. Спас стыдливо помалкивал. Бур – народный провидец, пребывал в испуге. Надо было принимать решение.

– Ладно… – сказал сам себе Берзалов, а оказалось, что вслух. – Пойду прогуляюсь. Капитан, выскочим на минуту. И ты тоже не отставай! – приказал он Буру.

Бура он взял с одной единственной целью – использовать его провидческие способности в реальном деле и разобраться, что такое «другое время». Если это то, о чём он подумал, то они, действительно, никогда не догонят Гаврилова, прежде чем он достигнет Харькова и остановится. Получается, что греки были правы, придумав парадокс Ахиллеса и черепахи. Допустим, думал Берзалов, мы движемся быстрее Гаврилова в два раза, что невозможно, потому что он тоже спешит, но допустим, и находимся от него на расстоянии перехода в два дня. Допустим, мы пробежим это расстояние в два раза быстрее, но ведь и Гаврилов не стоит на месте, он убежит от нас ещё на полдня вперёд, и так до бесконечности, то бишь до самого Харькова. Прав Бур, получается, что время у Гаврилова другое. Континуум в нём другой. Была, правда, одна тонкость, которая смущала Берзалова: похоже, Бур воспринимал всё происходящее через призму религии, а это, разумеется, только запутывало ситуацию.

– Выскочим, – легко согласился Русаков и полез вслед за Берзаловым в боковую дверцу, задевая своим огромным пулемётом за ребра жесткости.

Дверца была низкая и узкая, чтобы изящно выскочить наружу, надо было обладать изрядной ловкостью. Но худой Русаков справился с этой задачей легко и сказал, когда они уже приблизились к колоннаде:

– Не находишь, что странно пахнет? Где-то я уже это видел…

Бур со старушечьим кряхтением выпал из бронетранспортёра и принялся собирать амуницию, которая по обыкновению с грохотом вывалилась у него из подсумка на асфальт.

– Я тоже, – нервно ответил Берзалов, с беспокойством оглядываясь на Бура, и колкая тьма вокзала ему страшно не понравилась. Хотя светало по-весеннему рано, луна-череп всё ещё давала достаточно света, чтобы тени казались чёрными-чёрными провалами в бездну.

Где-то и когда-то он тоже будто бы видел этот город, но вспомнить никак не мог.

– Вот там… – уверенно сказал Русаков, – автостанция.

Берзалов спорить не стал, какая, в принципе, разница, главное, Гаврилова найти или его следы. Да и опасности, судя по всему, никакой. Разве что смущало отсутствие людей. А может, это и хорошо, потому что только люди и могут быть опасными.

– А ты почему с нами? – спросил он у Кеца, который с любопытством тоже глядел по сторонам. – Тебе кто разрешил? Вернись в машину и доложись Архипову, что ты на месте! – приказал он.

За время передвижения группы бойцы подобрали Кецу армейскую одежду, соответствующую росту и делу, которым Кец наравне со всеми занимался в глубокой разведке. Где это всё раздобыли, для Берзалова осталось большущей тайной. Только Архипов, который покровительствовал Кецу, ходил гоголем, нос задрав. Разумеется, Кец сидел при экипаже и ни на какие задания его не брали. Это был самый категоричный и самый жёсткий приказ старшего лейтенанта Берзалова. Все понимали, что за его нарушение простым взысканием не отделаешься и даже не отсидишься на губе. Со старшим летехой шутки плохи, если что, он мог в горячке и в нокаут отправить одним движением руки. Поэтому Кеца и Сэра берегли, как зеницу ока. Пылинки, можно сказать, с них сдували, а кормили, как на убой. Особенно был доволен Сэр, который за свою недолгую собачью жизнь редко ел досыта, всё какую-нибудь дрянь, которую найдёшь на дороге, а здесь ему давали и тушенку, и сгущенное молоко, и конечно же, все те продукты, которые прихватили с фермы Ёрховых. Ели их целые сутки и до сих пор не съели. Так что после злополучных шпикачек Сэру перепадали не только одни огрызки. Всё тот же сердобольный Архипов на последней стоянке сварганил для Сэра самый настоящий мясной суп, который Сэр долго охранял, как ему казалось, от посягательств экипажа: во-первых, потому что супа было много и Сэр сразу весь его сожрать не смог, а во-вторых, было так вкусно, что с тех пор он заобожал Архипова и ходил за ним хвостиком, чем вызывал праведную ревность Кеца. Так развлекался экипаж первого бронетранспортёра.