БОРИС ПОРФИРЬЕВ

КОСТЕР на ЛЬДУ

(повесть и рассказы)

ВОЛГО-ВЯТСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1968

Костер на льду

Как это ни странно, но все знали, что будет наступ­ление. Задание мы получили утром. Немного подмора­живало. День выдался ясный, и на небе, кроме белень­ких облачков от шрапнели (это немцы били по нашему корректировщику), ничего не было. Мы двигались по шоссе с полной выкладкой сапера. И нам было жарко и тяжело в шинелях и валенках. Все шоссе было запру­жено автоматчиками, шедшими к передовой, но они дви­гались очень медленно, и мы обгоняли их. По бокам шоссе, в развалинах зданий, расположились бойцы. Го­рели костры, дымились походные кухни, бойцы толпи­лись около них с котелками; несколько человек спало на снегу, прижавшись друг к другу и подложив под головы вещевые мешки. Дважды нас обгоняли подразделения лыжников-автоматчиков в белых маскировочных хала­тах.

Около контрольно-пропускного пункта, у опущенного шлагбаума, толпилась рота моряков в черных бушла­тах и стеганых штанах, заправленных в загнутые вален­ки. Моряков не пропускал старший сержант с красной повязкой на рукаве: у них что-то было неладно с доку­ментами. Высокий моряк с лейтенантскими погонами, с подбритыми усиками на бледном лице, хватался за пис­толет, болтавшийся сзади на тоненьких ремешках, и ругал сержанта. А сержант, прикладывая руку к ушан­ке, просил обождать телефонного звонка.

Нас пропустили, не задерживая, и когда мы прохо­дили через командный пункт, я слышал, как кто-то на­дрывался в будке: «Резеда! Резеда!.. Черт бы тебя по­брал!.. Слышишь? Рота морской пехоты...»

Мы шли, обгоняя солдат, которые всю ночь двига­лись к передовой. «Студебекеры» и «газы», груженные снарядами, гудели у нас за спиной. С передовой, на­встречу, двигались пустые машины.

Около разбитого здания больницы дорога разветвля­лась. Мы пошли низиной, замерзшим болотом; на протяжении километра над дорогой еще была натянута осенняя маскировочная сетка. Скоро лощина снова вы­вела нас на шоссе. Шоссе поднималось в гору, по кото­рой ожесточенно били немецкие минометы. При самом выезде на шоссе лежала убитая лошадь; воз с сеном был опрокинут, и на сене лежал ездовой. Два бойца, сняв с него засаленный полушубок, бинтовали ему спину.

— И не пытайтесь, — сказал один из бойцов, обер­нувшись к нам и указывая на дорогу.— Вот идите по проводу. Тропинка протоптана. Только осторожнее: за­минировано вокруг. С лошадью не проехать, а пешком хорошо.

Лейтенант выслушал объяснения и, посоветовавшись с командирами взводов, решил идти по тропинке. Тро­пинка пролегала по льду, рядом с телефонным про­водом.

К полдню мы дошли до землянки, где устраивался наш командный пункт. Землянка была вырыта в насыпи железнодорожного полотна. Несколько машин с дровами стояло перед землянкой. К вечеру мы должны были распилить, расколоть и снести такое количество дров, чтобы на всю ночь хватило жечь костры.

Лейтенант объяснил нам задание. Я получил самую дальнюю точку, в пяти километрах, у залива. На точку приходилось два человека. Со мной был ефрейтор Емелин. Он до войны работал в совхозе, и я знал, что сей­час мы с ним хорошо справимся с порученным делом.

Мы пилили и кололи дрова, сбросив шинели, и спины наши взмокли от пота — от них шел пар. Дважды мы носили дрова на нашу точку впятером, потому что она была самой дальней, и под вечер отправились с Емелиным в последний рейс, захватив, помимо лопат, топоров и винтовок, по вязанке дров. Мы так намаялись за этот день, что едва передвигали ноги.

На месте нашего будущего костра, прямо в лед, был воткнут маленький красный флажок. Решив, что не­сколько шагов ничего не значат, мы выбрали другое место, где ветер намел груду снега, и принялись соору­жать из снега маскировку для нашего костра. Но у нас ничего не получалось. Подмерзший снег не слушался и рассыпался.

Я бросил лопату и сел на дрова. Без маскировки костер разжигать было нельзя: на расстоянии в 500— 800 метров немцы расстреляли бы нас. Но костер дол­жен гореть, как только взлетят ракеты — две зеленых и одна красная. Шестьдесят костров по всему переднему краю обороны нашей дивизии. И наш костер — один из главных. Мы можем разжечь его прямо на льду, без всякой маскировки. Тогда нас расстреляют в первые же десять минут. А ночью наши самолеты пойдут на бом­бежку. И если костер потухнет, бомбардировщики не смогут определить три вражеских дота. Три дота нахо­дятся в 500—800 метрах от нашего костра. Если костер не будет гореть, вражеские точки останутся жить. А если костер запылает, их разнесут. И наша пехота, и лыж­ники, и моряки — все те, кого мы обгоняли сегодня на шоссе, все ринутся в наступление. Наша дивизия тоже ринется в наступление. И солдаты скажут спасибо бом­бардировщикам. А штурманы скажут спасибо нам. Зна­чит, и солдаты будут благодарить нас.

Костер должен гореть. Он не может не гореть.

— Слушай, Иванов,— сказал мне Емелин. Я посмот­рел на него. Он стоял передо мной без шинели, в одной гимнастерке, навалившись грудью на лопату. Сзади него до самого горизонта был лед. За горизонт спустилось солнце. Багряная полоска отделяла лед от неба.— Слу­шай, сержант,— повторил он.— Давай-ка порубим лед. Он здесь не очень толстый, но мы отойдем дальше — там он толще. Может, и выйдет что.

Я взял топор. Лед был толстый. Мы вырубили глыбу. Плиты не получилось, но глыба была замечательная. Мы положили ее на снег. Потом вырубили вторую. По­том еще. Мы укладывали их друг на друга, посыпали снегом, и они смерзались. Начало темнеть. Багряная полоска на горизонте потухла. Вспыхнула первая звезда.

Мы торопились. Ледяная крепость из трех стенок высо­той до пояса была готова. Вспыхнула вторая звезда, потом — еще и еще.

— Емелин, кончай. Я один справлюсь. Начинай скла­дывать костер. И следи за сигналом.

Емелин присел над дровами, достал финский нож и стал щепать растопку. Тоненькие-тоненькие лучинки. Такие он, наверное, щепал дома для самовара. Он си­дел на корточках и спокойно щепал лучинки. Я рубил лед и не заметил, как стемнело. Стенки доходили мне уже до плеч.

Я кончил работать и надел шинель. Валенки мои промокли, обледенели и ноги начали зябнуть. Я подо­шел к Емелину. Он подготовил все для костра. Бутылка с горючей смесью стояла рядом с дровами.

— Ну, как? Скоро нам засигналят?— спросил я.

— Да, кажись, скоро,— ответил Емелин.

— Ты оденься-ка, замерзнешь.

Емелин поднялся, подошел к шинели, надел ее, про­тер рукавицей ствол винтовки и поставил к внешней сто­роне ледяной стенки.

— Давай попробуем сначала разжечь маленький,— сказал я.— Чтобы, когда просигналят, он у нас уже горел. Дров хватит на всю ночь.

— И ноги просушим,— заметил Емелин,— ишь ведь как вымок. А о дровах что нам беспокоиться? И на две ночи хватит.

Емелин взял бутылку, открыл ее и вылил смесь на дрова. Я достал спички и поджег лучинки. Растопка вспыхнула, отсвет затрепетал по ледяным стенкам. Кос­тер горел. Мы подтащили к костру все дрова и уселись на них. Я снял валенки, размотал портянки и стал их сушить над огнем. Емелин завернул по самокрутке, и мы закурили. Мы сидели у костра и курили, и я сушил портянки и смотрел в огонь и на стенки, по которым ме­тались отблески и стекали блестящие капельки. Емелин следил за темным небом и ждал ракет. Ракеты иногда взлетали, и зеленые, и красные, но это были не наши. Я просушил одну портянку и валенок и обул левую ногу. Где-то сзади нас послышались голоса. Емелин вскочил, взял винтовку и шагнул в темноту. Я тоже потянулся к винтовке, но кто-то крикнул:

— Сиди, сиди, браток!

Трое парней в белых маскировочных халатах подо­шли с Емелиным.

— Здорово, сержант,— сказал тот же, что кричал из темноты.