Снова гадкая улыбочка.

Похоже, нас ждут невеселые времена. Я не сомневаюсь, что банда сторонников закона и порядка будет обращаться с нежелательными людьми гораздо суровее, чем со всеми остальными.

— А тем временем мои дружки Краск и Садлер сидят в доме Большого Босса и изобретают способ отплатить мне за то, что я, по их мнению, им сделал.

Мне стало досадно. Туп и его команда насаждали закон и порядок, а Краск и Садлер разгуливали на свободе благодаря личным связям.

— Так уж получается, Гаррет. Я мог бы позволить Шустеру с ними разобраться, но вы об этом пожалели бы.

— Почему?

— Краск мог бы повеситься в камере. Быть может, от раскаяния. — Туп ухмыльнулся. От раскаяния. Славно придумано. — Садлера сегодня вечером могли бы зарезать. Но если бы это произошло, вы бы бесились и ругались до тех пор, пока мы бы не заткнули вам рот.

Он прав. И Морли прав. Мне, правда, надо выработать более практичный моральный кодекс. Давно доказано, что фанатичная преданность идеалам может пагубно отразиться на повседневной жизни. Особенно в Танфере, где идеал и этика — загадочные слова на языке, не понятном девяноста девяти процентам населения.

Я признал, что, возможно, он прав.

— Но иногда делайте вид, что я ваша совесть. Не торопитесь действовать и не забывайте, для чего в первую очередь существуют законы.

— Спасибо, Гаррет. Теперь я каждый день буду ждать, когда вы в длинном сером балахоне начнете читать проповеди на ступенях Канцелярии.

Надо было уходить. Сейчас он будет промывать мне мозги. Я ужасно устал. Он уже наполовину меня обработал. Опасно соглашаться со Стражей даже в мелочах.

Дома было не лучше. Я избавился от худшего из незваных гостей, но Брешущий Пес продолжал сидеть. Я разговаривал с ним не слишком ласково.

— Я столько часов не спал, что сбился со счету. За это время меня раза три пытались убить. — Может, я и преувеличил. Кто знает, что может случиться, если те или иные люди возьмут верх. — Пытались убить моих друзей. Я больше не могу слышать никаких жалоб. Если у тебя сложности, приходи через несколько дней.

Я не стал ему напоминать, что я на него не работаю и не обязан решать его проблемы.

Меня ждало новое испытание. Мои замечания вызвали интерес у дам. Белинда предъявила полный набор своих штучек, и оказалось, что в ее распоряжении тысяча и одна шпилька и всеми она готова меня подколоть за неуважение к старшим. Конфетка совершенно рассвирепела и совсем забыла, кто спас ее изящный задик. Она пошла провожать Брешущего Пса домой и не вернулась.

«Она и есть его дочь», — сообщил мне Покойник.

— Это я уже сообразил. Даже не пришлось считать на пальцах.

«Это долгая история».

— Тогда не рассказывай, не теряй времени. Я иду спать.

Я бросил на Белинду многозначительный взгляд. Она не обратила на меня внимания. Она суетилась вокруг Дина, который снова обосновался в маленькой гостиной. Судя по тому, что Белинда ему говорила, она не собиралась выполнять данные ранее обещания.

«Мать Конфетки вступила в связь с человеком, которого Конфетка до недавнего времени искренне считала своим отцом.»

— Это обязательно нужно знать? Сейчас?

Я разглядывал парадную дверь. Дверь, которой больше не было. Могу я быть уверен, что Покойник не заснет, пока я буду отдыхать? Он дал мне знать, что я могу на него положиться. И продолжил свою душещипательную повесть о том, как прекрасная юная героиня преодолела все препятствия, чтобы воссоединиться с родным отцом.

— Хорошо, Плут. Мы все видели, как она с пеной у рта жаждала воссоединения.

Я решил, что дня через два Брешущий Пес ей надоест. Она уже достаточно осведомлена и до сегодняшней ночи не хотела общаться с ним напрямую. Может, больше никогда и не захочет, как только увидит, в какой дыре он живет.

Покойник продолжал рассказ, но я заупрямился. Я не стал его слушать. Я не стал слушать никого и пошел спать. Прежде чем заснуть, я несколько секунд злился и тосковал по добрым старым временам, когда я жил один и, бывало, делал все так, как хотел.

60

Дин впустил меня в новую дверь. Оказалось, что рука у него таки не сломана, и вторжение неприятеля стало для него поводом похлопотать. Он нанял рабочих и, едва взошло солнце, начал их изводить. Они не давали мне спать, я встал и по совету Покойника отправился проверить, как дела у Тупа и его ребят.

— Вот что они сделали, — вернувшись, стал я рассказывать Покойнику. — Пока убийцы были в бессознательном состоянии, их поместили в камеры. Двери заложили кирпичами. Окон в камерах нет. В дверях оставили щелку, через которую пленникам передают еду.

«Вероятно, этого достаточно. Хотя через мусоропровод…»

Я с самодовольным видом перебил его:

— Мы все учли, Весельчак. Все учли. Я заметил эти веревочные пояса.

«Что?»

— Веревочные пояса. Все злодеи подпоясывались веревкой. Когда Уинчелл объявился у Гулляра, у него не хватало куска пояса. Тип, который ворвался к нам в дом, носил вместо пояса обрывок веревки, такой же, как у Уинчелла. Тут я понял, в чем дело. Проклятие переносит веревка.

«Ты забыл об этом упомянуть.»

Я усмехнулся:

— Я немножко схитрил, чтобы у меня не отняли всю славу.

«Какую славу? Тебе ничего не достанется. Общество уверится, что победа над проклятием принадлежит исключительно капитану Тупу. Он об этом позаботится.»

Всегда этот Покойник все испортит.

— Туп запер веревки в ящике и спрятал его в запечатанный сейф, стоящий еще в одной обложенной кирпичами камере.

Мне не удалось убедить Покойника, он знал некомпетентность Стражи. Я тоже волновался. Но скрывал это.

— Я получил последние переводы. Я был прав. Все началось из-за женщины. Мне также нашли портрет Дракира…

«Я полагаю, этот Дракир оказался двойником старика, который ездил в карете.»

— Да. — Когда Покойник начинает читать мысли, он неудержим. — И Дракир носил серьги в виде бабочек.

«Он очень интересовался бабочками.»

— Очевидно.

«А еще больше он интересовался тем. как пережить своего соперника.»

Покойник воровал мои потрясающие сведения. Я пришел домой, переполненный новостями, а он вытаскивал их у меня из головы или он догадался обо всем еще раньше?

— Да. Дракир нашел путь к бессмертию, но это был жестокий путь. Когда Дракир изобрел проклятие, он сделал так, чтобы оно непременно настигло отвергнувшую его дочь Простодушного. Затем Дракир подстроил, чтобы его убили. Для него это не имело значения. Проклятие возвращало его к жизни. И всегда переставало действовать, воспроизведя своего создателя. Меня удивляют люди, подобные Дракиру: они готовы пожертвовать сотнями жизней ради сомнительной возможности отдалить собственную смерть. Эти люди выдают себя за человеческие существа, но вы, и я, и все остальные для них все равно что тараканы. Жаль, что такие люди не довольствуются тем, чтобы уничтожать друг друга.

Я ожидал, что проклятие принудит обоих пленников покончить с собой. Покойник со мной не согласился.

«Теперь в этом нет смысла. Допустим, один из них прокусит зубами вены. Ну и что? Даже Туп не настолько глуп. чтобы войти в камеру без искусного волшебника.»

— Если он когда-нибудь появится.

«Вот именно. Может быть, никогда. Они могут все остаться в Кантарде.»

— А труп тем временем будет разлагаться. Однажды кого-нибудь стошнит от вони, этот человек откроет камеру…

Покойник не слушал. Он рассеянно заметил, что, возможно, мне еще придется поволноваться. Я свалял дурака, когда привлек его внимание к Кантарду. Он вдруг направил все мысли туда.

Оттуда шел поток новостей. Я собирал их все утро, но Покойник уже знал большую часть от Плоскомордого. Дружище Тарп всегда рад ворваться к нам с каким-нибудь стоящим известием, если оно хоть немножко может испортить мне жизнь. Я люблю Плоскомордого, но он не способен просчитать последствия. Если бы мозги были замазкой, отпущенной ему порции не хватило бы даже на то, чтобы утеплить комнату без единого окна.