ближе.

— Конечно! Мятную или апельсиновую? — радостно воскликнул он и слез с её коленей, натягивая куртку. — Пойдем быстрей, мама! А то, ещё раскупят.

Мятная или апельсиновая, а ещё малиновая и кофейная. По сорок копеек. Макс стоял под

дождем и смотрел невидящим взглядом на киоск. Он помнил, как не мог увидеть

содержимое витрины, поэтому приходилось подпрыгивать. Он всегда точно знал, где

лежала заветная упаковка любимых пластинок. Сорок копеек. Сейчас сорок тысяч

долларов ничего для него не значат… А ещё там был ромовый шоколадный батончик за

двадцать копеек, и даже иногда, в моменты невообразимой душеной доброты, ему

перепадала «Аленка» за рубль восемьдесят.

Дождь усилился, он уже промок до нитки. Холод пробирал до костей, но это был другой

холод, не физический… Душевный. Мужчина развернулся и побрел прочь от этих мест, от

своего прошлого. Достаточно на сегодня боли. Ему хватит этой боли на две жизни вперёд.

Вот почему он так обижал свою Зару и всех остальных бабочек. Свою любимую женщину

он обижал, а теперь не знает, как жить дальше. Отец говорил ему о своей любви, а он

снова показал ему, какой он маленький мальчик. Максу до дрожи захотелось поговорить с

отцом. Чёрт, он вынес столько боли рядом с ним, держал его за руку вместе со Стефаном, когда он буквально распадался на части. И что же он дал взамен самым дорогим людям?

Зайдя в отель, мужчина быстро поднялся на свой этаж, но потом решил не тратить

драгоценное время на переодевание. Нужно было срочно идти к отцу, пока не пропал

настрой. Не успел выйти с этажа, как чья-то сильная рука рванула его назад и припечатала

к стене.

— Какого хера ты опять творишь?! — злился Стефан, испепеляя Макса взглядом.

— Отпусти! И скажи, что тебе надо, без всяких причитаний. Я спешу.

— Куда ты спешишь, грёбаный извращенец? Нашел новую дырку для впихивания члена?

— Заткнись, Стеф! — Оттолкнул его от себя. — Не хочу бить тебя при всех. Поэтому

понизь тон и скажи, что тебе нужно, черт возьми.

— Почему Венди зашла сегодня ко мне трясущаяся и вся в слезах?

— Не знаю.

— Я знаю! Потому что ты уволил её с должности своей личной шлюхи!

— Не твоё дело, — упрямо сказал Макс. — Следи за своим членом, братишка.

— Я, как раз таки, слежу. Как ты мог так с ней поступить?

— Да что такого? Ну, не хочу я её больше трахать. Дальше что? Конец света случился?

— Она думала, ты её таким образом уволил совсем. Венди столько лет являлась твоим

секретарем, и ты, все равно, поставил желания своего больного х*я выше всего!

— Не ори, — зашипел Макс. — Не твое собачье дело. Она может возвращаться на работу, я её не увольнял. Передай ей это и подотри, заодно, слезки.

— Она не вернется. Я перевел её в свой отдел.

— Наср*ть. А теперь отвали, Стефан. — Макс прошёл мимо него, торопясь к отцу. Стефан

завел его, он был зол.

Постучал в дверь, услышал приглушенное «войдите» и вошёл, точнее, влетел, будучи

мокрым, злым и взведённым.

— Сын, ты чего…

— Я тоже люблю тебя, отец, — выдохнул он, бросая на пол мокрую верхнюю одежду и

все вещи.

Джек был ошарашен. Он даже не успел придумать, что ответить, и открыть рта, как Макс

продолжил.

— Просто люблю, отец, хоть и никогда не говорил об этом. Я думал, что не умею любить.

Но я абсолютно точно уверен, что люблю тебя и Стефана. Это именно любовь. Наверное, пришло время произнести эти слова впервые в жизни? — вымученно улыбнулся Макс, опять подходя к окну. Он сейчас был далеко отсюда, причём, на много лет назад.

— Ты для меня загадка, сын. Что с тобой происходит? — Замолчал. — Ты любишь её, — с

легкой улыбкой констатировал он.

Макс хотел возразить или прикинуться дурачком, будто не понимает, о чём отец говорит.

Но вместо этого качнул головой, словно сбрасывая вековую тяжесть с себя. Для Джека

этого мимолетного, но искреннего жеста было достаточно, чтобы всё понять.

— Расскажи, что происходит у тебя на душе. Не таись. Я всё пойму, на то я и отец, —сказал он, взглядом приглашая сына к разговору.

— Что ты хочешь услышать? Что маленький, обиженный мальчик не дает мне жить? Что

он каждый день плачет и требует мести? Что он ненавидит свою мать? Ты хочешь

услышать, что сорокалетний мужик запутался вконец и не знает, как найти выход?

— Хочешь вернуть всё назад?

— Да, — не колеблясь, ответил Макс и ощутил эту непоколебимость, эту твердость

внутри.

— Жалеешь, что не остановил её от этого шага? Дурак ты! Позволил женщине решать, жить твоему ребёнку или нет! А после валялся в больнице под капельницей!

Твою ж мать... Как было стрёмно врать отцу, но такова была официальная версия. Зара

сделала аборт, а он её не остановил, даже посодействовал.

— Мы думали, что это не мой малыш…

— Что значит «думали»?! Думать ты так и не научился, сын! Как вы поняли, что это не

ваш ребёнок? Ты увидел его лицо у неё в животе, она призналась, что спала с другими

мужчинами? Или что? Чем ты думал? Все эти три года я не могу услышать

вразумительного ответа.

— Просто так вышло, и всё. Какая разница, как, почему и зачем? Ребёнка нет, её тоже.

Ничего нет, — голос Макса сел.

— Эх, я и не услышу этот вразумительный ответ. Хватит жевать сопли, ничего вкусного и

полезного в этом нет. Действуй, черт возьми! Чего ты ждешь? Пока она родит мужу?

Мужчина поднял удивленный взгляд на отца.

— В смысле «действуй»? Что мне делать? Просить её развестись? Она не захочет больше

никогда меня видеть в своей жизни…

— Да почему?

«Потому что я убил её ребенка!» — кричал про себя Макс.

— Просто… Я уверен в этом.

— Вздор! Прекращай. Всегда проще ныть. Сопли мотать на кулак проще, понимаешь?

Встань и сделай шаг ей навстречу. Отдай ей тендер.

— Что?! — Макс подскочил. — Ни за что! О чём ты говоришь, отец? Совсем к старости

сентиментальность одолела? Это и твоя фирма тоже, между прочим!

— Плевать мне на фирму. Какие мои годы, скоро уже помру. И перед смертью я хочу знать, чёрт возьми, что не фирма моя процветает, а мой сын счастлив!

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — покачал головой Макс. — Бред…

Но червь сомнений уже взял бензопилу и принялся пилить его на части. Он хотел бы

вернуть её, до дрожи в пальцах, до звона в ушах и помутнения в глазах. Просто хотел её.

Назад, в свою жизнь. Хотел отмотать всё, как кинопленку. Дать им шанс. Может, она бы

родила ему сына или дочку? Господи, грёбаное время, которое нельзя было вернуть назад!

Но оно тягучей, вязкой субстанцией струилось по пальцам, превращаясь в песок и утекая

навсегда, унося в своих крупицах все надежды на светлое будущее, которым не суждено

было сбыться.

— Ты прав, отец. — Он повернулся к нему. — Прав! Я просто отдам ей все самое дорогое.

Ведь она так думает. Думает, что важней денег в моей жизни ничего нет. И она права.

Была. Теперь есть. — Что с тобой? Тебе плохо? — Отец держался за сердце, лицо исказила

гримаса боли.

— Нет, нет, все нормально. Уже второй день сердце пошаливает. Не обращай внимания, надо мне будет опять на Гоа слетать. Чтобы никого, кроме краснозадых макак на пальмах, не видеть, — слабо рассмеялся Джек. — А я, действительно, прав. Сделай так, как я

говорю. Вот увидишь, что я не ошибся. А фирма… Фирма фирме рознь, можно ещё одну

основать, но найти новую любовь — невозможно.

Макс был настолько воодушевлен, даже окрылен этой идеей, что его мало волновал

проигрыш, который ударит по фирме и репутации в глазах других людей. Он отдаст всё

своей любимой бабочке, лишь бы она снова была с ним. И на добровольной основе.

— Вот видишь, сын, иногда нужно просто открыть глаза, чтобы увидеть свет. — Джек

мягко улыбнулся ему, отцовское сердце пело от радости за сына.