Туман как прирос к земле, движется медленно. Но утро шло, и наконец поверх тумана показались белые вершины гор, которые тут же загорелись розовым светом. Сердце седельщика наполнилось благодарностью к Поху. Все-таки лошадь доказала свою принадлежность к кабардинской породе — не забыла обратной дороги, не заплуталась в ночи.

Когда подъезжали к Нальчику, лошадь выбилась из последних сил. Она едва тянула двуколку, дышала тяжело, ввалившиеся бока вздувались и опадали, белая пена падала на дорогу. Лошадь останавливалась, переводила дух, оглядывалась усталыми и молящими глазами, затем, не дожидаясь кнута, сама трогалась с места. Бекан понимал лошадь, не подстегивал ее, не торопил.

У въезда в город их остановил военный патруль. Сонные солдаты заглянули в двуколку, обшарив ее, спросили:

— Зачем в город?

— К новому князю на поклон. Якубом его кличут.

К неудовольствию Поха, солдаты слишком мало продержали его у шлагбаума. Дорога пошла в гору мимо торговых баз, разгромленных и разграбленных. И все же улица в этом месте была живописна. Огромные липы, растущие по обеим сторонам улицы, соединили могучие кроны над проезжей частью, образуя тоннель. Только что выпал снег, и над улицей стоял белый шатер.

Ирина еще грела в постели своим теплом Даночку, когда под окном у нее затарахтела двуколка. Не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, но постучали в дверь. Ирина съежилась от страха, прижалась к ребенку, будто Даночка могла спасти ее от беды. Прежде чем отворить, она подбежала к окну. Увидела двуколку, Бе-. кана, Апчару и тогда уж без страха открыла дверь.

• ГЛАВА ШЕСТАЯ

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ

СГ екан решил сходить к Якубу Бештоеву, ■^только не был уверен, примет ли новоявленный правитель простого седельщика. Но оказалось, что, пока Бекан ездил в Прохладную, Бештоев сам несколько раз посылал за седельщиком. Он даже опасался, не убежал ли старик через «окно в небо», хотя и знал, что перевал завален снегами, нужна дивизия, чтобы расчистить дорогу.

Якуб Бештоев восседал в кабинете Зулькарнея Куло-ва. Обстановка тут не очень изменилась. По-прежнему стоял длинный стол для заседаний, большой письменный стол из красного дерева с зеленым сукном. Кто-то, правда, успел вырезать большой кусок этого сукна. На маленьком столике, на котором при Кулове в два ряда стояли шесть телефонов, сейчас был только один телефон, полевой, в черной пластмассовой коробке. Над головой правителя — портрет Гитлера, рядом портреты немецких маршалов. Кто они такие — Бекан не знал. С пола исчез узорчатый ковер — украшение куловского кабинета.

Якуб Бештоев сидел, развалясь в куловском кресле. На правителе была новая форма керосинового цвета и новенькие немецкие знаки различия. На животе большой пистолет, кобура расстегнута.

Бекан сразу насторожился, как только узнал, что Бештоев его разыскивает. Он вспомнил старую притчу. Один верблюд говорит другому: «Тебя шах зовет, иди скорее». «Куда торопиться? — отвечает верблюд.— Вряд ли шах зовет меня есть плов. Наверно, нашлась какая-нибудь работа».

«Не для того зовет меня Бештоев,— подумал и Бекан,— чтобы освободить Чоку из лагеря. А вот что ему нужно?»

Якуб начал беседу издалека. Расспросил о делах в ауле, потом перешел на сырье, на материалы для седел: кожу, серебро, березовую выдержанную древесину. Ничего этого у Бекана не осталось. Все сгорело вместе с домом, когда угодила бомба. Разговор перешел на Шо-улоха.

— По моим сведениям,— строго заговорил Якуб,— элитный жеребец находится по эту сторону хребта. Остается выяснить, где он спрятан. Скоро его найдут и приведут ко мне. К этому времени нужно седло. В день праздника освобождения мы преподнесем жеребца вместе с седлом немецкому командованию, генералу Руффу. Учти, седло должно быть не хуже того, что ты сделал командиру Нацдивизии, а намного лучше. Возможно, что со временем твое седло попадет в берлинский музей. Понимаешь?

Якуб не говорил, что немцы сами прослышали о необыкновенном жеребце и потребовали от главы гражданской администрации найти и доставить Шоулоха. Якубу хотелось выглядеть не исполнителем чужой воли, а вождем.

Бекан воспользовался случаем замолвить слово о Чоке.

— До седла ли мне сейчас? Сын погибает в лагере. Какая кожа должна быть на людях, чтобы выдержать такие беды?..— Бекан прижал папаху к лицу.

Якуб взялся за телефон. Седельщик думал, что он сейчас позвонит насчет Чоки, но Бештоев заговорил о другом. Он распекал кого-то и приказывал найти и доставить к нему аптекаря с медикаментами.

— Из-под земли его извлечь и доставить живым и невредимым. Мы его заставим раскопать свой клад.— Положив трубку, Якуб добавил, как бы поясняя Бека-

ну: — Спрятал медикаменты, понимаешь? Но мы его заставим, найдем... Так сын, говоришь, в Прохладной?

— Как скотина в загоне. И кормят, как скотину,— кукурузой в початке.

— Сколько дней надо, чтобы сделать седло? Настоящее кабардинское. С инкрустацией на луках, с золотой насечкой на позументах?

— Недели три, если стоящее...

— Конечно, стоящее. Седло сломается — считай, и голова твоя сломалась.

— Как же я возьмусь за такое дело? Мне не из чего сделать седло.

— Разве я спрашиваю: возьмешься ты или не возьмешься? Не ты берешься за это. Тебя заставляю я. Это моя воля. Мон заказ. Не хочешь — я найду другого. Но учти, ремни для этого седла я вырежу из твоей кожи, подушку набью твоими волосами. Не хватит — добавлю косы твоей старухи. Стриженым пойдешь в тот же лагерь к своему приемышу.

Бекан совсем приуныл.

— Инструмента никакого у меня нет...

Якуб встал, вышел из-за стола, поглядел в окно, почти сплошь заклеенное бумагой, потом повернулся к седельщику:

— Слушай меня и запомни, Бекан. Нам лучше договориться по-хорошему. В долгу перед тобой не останусь. Три недели на седло — много. До праздника освобождения остается мало времени, потому что перенесли его. В твоем распоряжении пять-шесть дней. Но не больше. А сократить можешь, и это даже в твоих интересах. Сделаешь — попробую освободить Чоку...

— Не проживет он, не дотянет...

— Тогда не взыщи. Значит, так было угодно аллаху...— Якуб сел на свое место, облокотился на стол и стал ждать согласия седельщика. Ему казалось, что старик не понимает всей его силы и власти. Ничего... постепенно поймет. Локотош тоже не хотел считаться с ним, пытался соперничать. Пришлось убрать его с пути и установить контакт с немецким командованием, договориться о почетной капитуляции. Вчерашние враги стали друзьями, а население ущелья благодаря его, Бештоева, мудрости избежало уничтожения, голодной смерти и всех бед, которые обрушились бы на него, если бы оно продолжало сопротивление. Из воинского гарнизона создан отряд легионеров, или добровольцев, как иначе называют их. Этот отряд брошен на борьбу с партизанами. Заслуги Бештоева немцы оценили высоко. Его поставили во главе гражданской администрации, принявшей на себя обязанности по самоуправлению и налаживанию хозяйства. Якуб уверен, что Локотош или убит, как об этом доложил Кучменов во всех подробностях, или, истекая кровью, добрался до партизан. Не исключена возможность, что он еще встретится с ним, сведет счеты, раздавит его всей силой своей неограниченной власти. Еще немного — немцы продвинутся вперед, обойдут Кавказ с востока, ворвутся, наконец, в Баку, и Якуб окажется в глубоком тылу, сосредоточит в своих руках всю полноту власти, и тогда он заставит врагов ползать на животе.

Бекан хотел показать Якубу бумажку с резолюцией, но, вспомнив слова труповоза, раздумал.

— Чока мало светлого видел в жизни. Не было у него удачи...

— Теперь от тебя зависит — выйти ему на свет или расплыться в грязи, как конский помет... Согласен?

— Подумаю.

Беда не ходит в одиночку. Что теперь делать? Сына вызволять из ада или Локотоша скорее поставить на ноги, чтобы он стал рукой возмездия? Он не даст врагу оседлать кабардинского скакуна. Надо жить, чтобы бороться, чтобы враг не топтал твоих детей, не гноил за проволочной оградой. Бекана бросило в жар, на лбу выступил пот. Ему уже не хотелось плакать, чтобы разжалобить Якуба. Вспомнились слова Хабибы: если друг тебя обидел — плачь, простительна твоя слеза, если враг тебя обидел — смейся и гляди ему в глаза. И Бекан мог бы заставить себя смеяться, но не ко времени смех. Якуб хитер, надо ему противопоставить свою хитрость.