— Кривохатского здесь нет, — ответили мы хором.
Бондарев добавляет:
— Но я работаю в группе Кривохатского.
Вошедшие окружили Бондарева. Сыплются вопросы:
— Так вы из группы Кривохатского? — Коллекция образцов с вами?
— Нас интересует светлый гранит. Нет ли у вас образца, похожего на этот?
Выясняется, что человек в круглых очках — известный петрограф Борис Владимирович Залесский. Ему поручено найти светлый гранит для облицовки Дворца Советов. А его нужно немало: сто сторон тысяч кубометров!
Входят еще два спутника Залесского: маленький черный, обожженный южным солнцем грек — проводник группы и старик с курчавыми, совершенно белыми волосами, но — с молодыми ясными глазами, по-юношески стройный и живой, в кожаной куртке и сапогах. Зовут его Тимофеем Георгиевичем Семеновым.
Сделал однодневную передышку. Вечером прошу Семенова рассказать мне о здешних краях; мне еще раньше рекомендовали его как бывалого человека.
Тимофею Георгиевичу шестьдесят три года, из них тридцать лет он живет в Сочинском районе. Он охотник, краевед и практик-геолог. Летом и зимой в своей неизменной кожанке, с непокрытой головой он неутомимо лазит по горам, поднимается в верховья рек к коренным породам.
Во время своих скитаний в лесах и горах Западного Кавказа Семенов не раз наблюдал диких животных.
В августе 1929 года, днем, он видел барса на Алоусе. Вторая встреча с барсом произошла в сентябре 1932 года вблизи лагеря Уруштен. В 1938 году Тимофей Георгиевич вместе с двумя другими участниками его разведочной группы наткнулся в верховьях Малой Лабы на разорванных барсом туров.
— Бывают интересные вещи в жизни зверей, — говорит Тимофей Георгиевич. — Вот шакал. Он — приморское животное и обычно держится в шестикилометровой полосе от берега моря. Только иногда зимой шакал поднимается в глубь гор, километров на тридцать. Он хитрый воришка. Из-за него приморские жители не делают курятников, а держат домашнюю птицу на деревьях. Иначе ее шакалы передушат. Дикие коты каждую осень спускаются на побережье. Тут они забираются на деревья, душат спящих кур и индюшек. Уцелевшие птицы слетают с веток и попадают в зубы шакалам, которые идут следом за котами и караулят внизу.
Кавказский медведь — высокогорный зверь и вниз почти не спускается. Он — хищник. Стервятник и желтый медведь, высокий, худой и длинный, большеголовый, с продолговатым рылом. Я — наблюдал раз, как желтый медведь скатывал с вершины хребта огромные камни, метя в серн, пасшихся внизу на склоне. Тут же я нашел прикрытую валежником и камнями расплющенную серну: ее убил желтый медведь. В другой раз я видел, как желтый медведь подкрадывался к сернам. Они заметили его и засвистели. Медведь немедленно упал и покатился в кусты. Серны продолжали тревожно свистеть и топать. Они глядели туда, где прежде был медведь, а он уже подкрадывался к ним сзади.
Однажды меня обманула и чуть не задрала медведица. Я увидел, что недалеко почти ползет по земле, уходя от меня, явно тяжело раненный медведь. Я решил его добить, забежал за скалу впереди медведя и вышел оттуда как раз против него, подняв обеими руками над головой основательный камень. Вдруг медведь стал на дыбы, и двинулся на меня. В то же время я заметил, как двое медвежат скрылась в лесу. Я понял: медведица притворилась раненой, как делают птицы, и отводила меня от медвежат. Неистовым криком мне удалось испугать медведицу; она опустилась на все четыре лапы и бросилась вслед за медвежатами.
В районе Кавказского заповедника характер зверей сильно изменился. Я наблюдал туров десять лет назад: они были крайне осторожны и близко к себе не подпускали. В 1937 году я открыто подходил к ним на сорок метров, если не ближе, и целое стадо туров не убегало, но с любопытством смотрело на меня. Только потом туры спокойно отошли и вновь начали пастись.
В лесах южного склона, по словам Семенова, полчок зимует в дуплах и часто в моренах. Он забирается в щель и заделывает ее, оставляя небольшое отверстие. Там он лежит, окоченелый, уткнувшись носом в живот.
Напомнив, что полчок — одно из тех млекопитающих, которые впадают в наиболее длительную зимнюю спячку (недаром немцы называют его «зибеншлефер» — спящий семь месяцев), я спрашиваю Тимофея Георгиевича, что, по его мнению, позволяет полчку так долго обходиться без пищи и выдерживать морозы в совершенно не «оборудованном» убежище.
— Очевидно, это объясняется тем, — отвечает он, — что в последние месяцы своего бодрствования полчок питается главным образом буковым орехом и страшно жиреет. Кроме того, буковое масло отличается особенными качествами, что, должно быть, помогает полчку легче переносить зимние холода: оно не застывает на морозе. Если растопить жир медведя, питавшегося буковыми орехами, то этот жир на холоде не будет замерзать.
Слушая объяснение Семенова, я вспоминаю еще другое. Местные жители, которые очень любят буковый орех, говорят, что если съесть значительное количество чинариков (буковых орехов), то наступает тошнота, головокружение и сонливость. Поэтому они употребляют чинарики только в высушенном виде и в смеси с орехами лещины.
Возможно, что некоторые химические соединения, находящиеся в ядре букового ореха и семян, которыми питается полчок, еще более замедляют, дополнительно к другим условиям, обмен веществ и, следовательно, расходование «топлива» — жира у впавшего в зимнюю спячку полчка.
Утром, чуть свет, московская группа геологов ушла на Имеретинку. Через час отправились и мы. Бондарев выходит немного позже вслед за нами.
Потеплело. Синее небо без облачка. На заснеженных скалах Псеашхо миллионами радужных искр дробятся солнечные лучи. Все круче вздымается перевал. Белая искрящаяся россыпь снега на перевале истоптана многочисленными медвежьими следами. Тут проходило не меньше пятнадцати медведей. Бросаются в глаза следы двух совсем небольших медвежат, идущие все время рядом с оттисками широких ступней матерого зверя. Это медведица с семейством. Что собрало здесь вместе полтора десятка медведей? Должно быть, они уходят с гор от снегопада: рябая полоса их тропы поворачивает вниз.
На высшей точке подъема свистит ледяной ветер, и холод пробирает до костей. Начинается тяжелый длительный спуск. Лошади бредут в сугробах, спотыкаясь о скрытые снегом острые камни. Снег забивает копыта. Сходим с лошадей и ведем их в поводу.
Наблюдаю образование небольших лавин.
С занесенного снегом склона срывается комок величиной с кулак и бесшумно, ускоряя вращение, катится вниз. По пути он растет с каждым шагом, наматывая на себя верхний, еще не слежавшийся слой встречного снега и оставляя все ширящийся матовый, шероховатый след на сверкающей белизне.
Через несколько секунд к подножью, в облачке серебряной пыли, подпрыгивая, сваливается снеговая шарообразная глыба метра два в поперечнике.
Чередование растительности на этом, южном, склоне иное, чем на северном. Здесь полоса субальпийских лугов очень незначительная, зато обширна альпика. Не видно и сплошных зарослей рододендрона.
Верхняя опушка леса — не березовое, а буковое криволесье. За ним идут узким поясом высокоствольные пихты с примесью бука и дальше до самого подножья — буковые леса. На нижней опушке их растут островками каштаны, грецкий орех, дубы.
На южном склоне нет снега. Прозрачный воздух согрет солнцем.
По сырой тропе недавно прошел волк. Из кустов кавказской черники, азалии и лавровишни по сторонам тропы вылетают вальдшнепы и перепела. Они тоже перевалили через хребет.
Миновав сланцевый рудник, по ровному широкому шоссе, среди зелени садов и янтарного и черно-синего блеска зрелых абрикосов, груш, яблок, винограда, въезжаем в Красную Поляну. Ее старинное название Кбаада.
Вечер ясен и тих. Вдали синеет полукружье гор. Над ними тонким серпом повис прозрачный месяц. Гремучая струя Мзымты бьется в камнях.