Но я уже понял, что мои слова звучат, как кошачьи вопли.

Мама натянула на голову подушку.

— Выдвори его, — простонала она. — Не могу слышать этот концерт!

— Пошли, Герцог, — сказал папа. И потянулся за мной.

Я спрыгнул на пол. Моя голова отчаянно работала. Как подать им знак, что это я? Как заставить их меня выслушать?

Я увидел мамину записную книжку, лежащую открытой на столике у окна. А рядом — карандаш.

Напишу записку! — решил я.

Я увидел, что папа встает с кровати.

— Пошли, Герцог, — сонно вздохнул он. — Не пытайся удрать. Тебя придется выставить.

Я отвернулся от него и вскочил на письменный столик. Я выпустил когти и сцапал карандаш. Он выкатился из-под моей лапы.

Я попробовал еще раз.

Нет. Никак.

Нипочем не удержать.

Я опустил голову и попытался схватить карандаш в зубы. Но он снова выскользнул, прокатился по столу и упал на ковер.

Прежде чем я бросился за ним, папа сгреб меня в охапку:

— Безмозглый котяра! Нашел время с карандашами играть.

Я брыкался, извивался и истошно мяукал. Но папа спустился по лестнице и вышвырнул меня с черного хода.

И дверь захлопнул.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие. Я все еще не привык ходить на четвереньках. Потом я бросился обратно к кошачьей дверце. Нагнул голову и боднул лбом.

АУЧ!

Папа запер дверцу.

Ладненько. Нет проблем, подумал я. Я — кот. Меня в дверь, а я — в окно.

Я стремительно вскарабкался по стволу дерева, росшего на заднем дворе. После чего осторожно пробрался по ветке к окну моей спальни.

Набрав в грудь побольше воздуха, я выгнул спину дугой — и вскочил на подоконник.

Окно было приоткрыто на несколько дюймов. Лежит ли упырь в моей постели? Колышущиеся на ветру занавески не давали разглядеть.

Я попытался протиснуться внутрь. Щель была довольно узкой. Но кошки и не в такие отверстия пролезают, верно?

Я сунул голову в комнату. Протискивался. Протискивался… В конце концов я влез в окно и оказался в спальне

Вокруг меня колыхались занавески. Я бесшумно спрыгнул на пол.

Пересек комнату, подошел к кровати.

Вскочил в изножье — и ахнул.

21

Подушки были растерзаны в клочья. Пух и перья покрывали кровать, пол и мою одежду.

Простыни тоже были изодраны. Разорваны на тонкие полоски. В центре матраса зияла огромная дыра.

В свете, падавшем из окна, я увидел, что дверца стенного шкафа сорвана с петель. Теперь она стояла, прислоненная к стене. Одежда была вытащена с полок и раскидана по всей комнате.

Обои возле комода свисали лохмотьями. Казалось, стену драли когтями.

— Он настоящее зло! — выдохнул я. — Он… он чудовище!

Но где же он сам?

И тут послышался звон разбитого стекла. Тихий стук. Откуда-то снизу.

Я бросился к двери. Выскользнул в коридор и поспешил на звук — на кухню.

И там стоял он. Там, освещенный светом из холодильника, стоял я.

Я тихонько вошел на кухню. Он меня не видел. Он был слишком занят — обжорством.

Склонившись над холодильником, он пригоршнями запихивал в рот еду.

В ужасе смотрел я, как он открыл банку пикулей и одним махом проглотил. А саму банку швырнул об пол.

Потом он принялся хватать из холодильника сырые яйца и выдавливать в рот.

Он взял бутылку колы, отбил горлышко о край холодильника и опорожнил одним глотком. После чего зашвырнул бутылку через всю кухню и затолкал в рот целый кочан латука.

Я подошел поближе и очутился в прямоугольнике света, падавшего из холодильника.

Упырь опрокинул в рот полную баночку майонеза и принялся жадно заглатывать. Он еще слизывал остатки майонеза со стенок, когда его взгляд упал на меня.

— Какой голод… — пробормотал он — моим голосом! — Какой ужасный голод! Двести лет не ел!

Он бросил баночку на пол и уставился на меня.

Я вскрикнул, увидев его глаза.

У него были мое лицо, мои волосы и мое тело.

Но глаза были пустые и мертвые. Я смотрел в два глубоких черных омута.

Черных, как сама смерть.

Он отгрыз верхушку пакета с молоком и опрокинул в рот. Молоко полилось с подбородка, собираясь в лужицы у его ног.

— Я знаю, кто ты, — пробулькал он. — Зря только время теряешь.

Я смотрел на него, смотрел в бездонные дыры там, где должны были находиться мои глаза.

Его лицо исказилось в безумной усмешке.

— Сказать тебе, кто я такой? — спросил он. — Я — это ты!

— Нет! Я хочу вернуть свое тело! — крикнул я.

Слова прозвучали, как кошачий мяв. Но он, кажется, меня понимал.

— Ступай обратно на кладбище, — процедил он сквозь зубы. — Теперь твой дом там. Ты — кладбищенский упырь.

— Нет, — сказал я. — Верни мне мое тело.

— Ха! — ответил упырь. — И это ты называешь телом? Это жалкий набор костей! На что мне сдалось такое тело?

Он сорвал очки, швырнул их на пол и раздавил ногой.

— Мои очки! — завопил я. — Ты не должен был этого делать!

— Вот сейчас доем, и знаешь, что тогда сделаю? — он криво усмехнулся. — Пойду на улицу и подыщу себе другое тело — хорошее, крепкое. А твое уничтожу.

— Неееееет! — завопил я. Я прыгнул на него. Я приземлился ему на ногу и обхватил ее всеми четырьмя лапами.

Я вселюсь в него, решил я. Я заберу свое тело обратно. Но он грубо сдернул меня за шкирку и поднял к ухмыляющемуся лицу.

— Неужели ты думал, что это будет так легко? — рассмеялся он. — Неужели не знаешь, кисонька, с кем связался? Я — Освальд Мэнс. Какие у тебя шансы против меня?

Держа меня перед собой на весу, упырь принялся сжимать мою шею.

Сильнее… Сильнее…

— Прошу… — выдавил я на последнем издыхании. — Прошу…

22

Боль пронзила все мое тело, когда упырь стискивал мое горло.

От ужаса шерсть на мне встала дыбом.

Передо мной распахнулась дверь. Мы уже были на середине лестницы, ведущей в подвал, когда я, наконец, понял, что происходит.

Он отнес меня в темный угол возле печи.

Одной рукой удерживая меня на весу, он с шорохом протащил что-то по полу.

Я не видел, что он делает. Но от этого звука по спине у меня пробежал холодок. Я принялся отчаянно лягаться всеми четырьмя лапами. Но вырваться не удалось.

А потом он внезапно меня отпустил.

Я тяжело ухнул в темноту. Она окружила меня со всех сторон.

Моргая, я поднялся на ноги. И понял, что он кинул меня в большую картонную коробку. Крышка захлопнулась у меня над головой.

Я жалобно взвыл.

Коробка затряслась, когда он поддал ее ногой. Я завалился на бок.

— Не плачь, кисонька, — бросил он на прощание. — Ты хотел как лучше. Но проиграл.

Я стоял в коробке, вслушиваясь в шаги поднимавшегося по лестнице упыря. Хлопнула дверь подвала.

Еще не все потеряно! — сказал я себе.

Я принялся царапать стенку коробки.

Я попытался ее прогрызть.

Потом снова драл когтями, драл, пока они не заныли от боли.

Это не поможет. Я посмотрел на крышку.

Я попробовал продавить стенку головой.

Мне не вырваться, понял я. Я слишком мал. Силенок не хватит.

Я понурил голову.

И почувствовал, как что-то упало мне на спину.

Оно покалывало мою кожу, пробираясь через густой мех.

— Оооооо, — в ужасе застонал я.

Мне не нужно было видеть, кто это там ползет. Я и так это знал.

Паук.

23

Я поднял лапу и стряхнул паука с шерсти. Он приземлился на дно коробки у меня перед носом.

Его ножки скребли по картону, отчего меня мороз продирал по спине.

Ради Бога! — подумал я. Мало того, что оказался в западне — так еще и с пауком впридачу!

Он неуклонно подползал.

Ближе… ближе…

Я… я этого не вынесу, подумал я.

Я поднял лапу.

Я сделал глубокий вдох и начал опускать ее на паука.

Раздавлю его, решил я. Придется его раздавить.