Эриксон: А как Вам кажется, Вы пойдете купаться этим летом?
Клиентка: Не знаю. Наверное.
Эриксон: У Вас опять возникли два противоположных ответа?
Клиентка: Как обычно, «да» и «нет».
Эриксон: А раньше в связи с плаванием у Вас не появлялись такие противоречивые мысли?
Клиентка: Да нет, я всегда реагировала отрицательно. Конечно, иногда мне приходилось говорить «да», но это только потому, что я не всегда могу выпутаться из сложившейся ситуации. Курите, вот Вам сигареты.
Эриксон: Причина долгого, порой безрезультатного лечения у психоаналитиков заключается в так называемом сопротивлении. Я же избавляюсь от него, предоставляя клиентке возможность вспомнить травматический инцидент в состоянии бодрствования.
Росси: Вы применяете постгипнотическое внушение «запомнить все то, что недавно говорили во сне» и «искренне попытаться обсудить все это с Вами спокойно и рассудительно».
Потом Вы решительно будите клиентку: «А сейчас проснитесь». Сомнамбулический транс закончился, клиентка совершенно пришла в себя и в состоянии разумно обсудить свои недавно всплывшие в памяти травматические воспоминания – теперь уже в режиме бодрствования. Если продолжить мои умозаключения по поводу «право-» и «ле-вополушарных» реакций, которые используются в Вашем методе, то я бы сказал, что Вы теперь «прогоняете» травматические воспоминания сквозь призму самосознания; Вы делаете это для того, чтобы с помощью более аналитического и логического «левополушарного» процесса выявить и обобщить то, что первоначально было заторможено подсознательными «правополушарными» механизмами. В русле «правосторонних» процессов действие травмы приведет лишь к простому огреагированию – к страху плавания и к распространению этого страха на цветы, смерть, похороны и т.д.
Эриксон: Клиентке известно, что она «сражалась», но у нее полная амнезия той трансовой работы, которую она только что проделала.
Росси: Да-да. После пробуждения клиентка отвечает «Не знаю» – на Ваш вопрос о цели ее прихода. И на Ваш ключевой вопрос о том, пойдет ли она купаться этим летом, клиентка опять же отвечает: «Не знаю». Но когда Вы специально спрашиваете: "У Вас опять возникли два противоположных ответа?" то слышите амбивалентное: "Как обычно, «да» и «нет». Мне думается, что эта неоднозначность является первым реальным свидетельством того, что Вы несколько приподняли «железный занавес» ее «пораженческого» настроения в отношении плавания.
Эриксон: Да.
Росси: Эта неоднозначность – классический индикатор возникновения и развития какого-то другого отношения, иных возможностей.
Эриксон: (Энергично кивает головой в знак согласия.)
Росси: В ответе клиентки: "Как обычно, «да» и «нет» – присутствуют два уровня реагирования, каждый из которых стремится к внешнему выражению: первый – это привычное «нет», а второй – это новая «терапевтическая» способность сказать «да». Клиентка зависла где-то посередине между симптомом и излечением.
Когда Джейн саркастически замечает по поводу своего пробуждения: "Я чувствую себя так, словно проиграла «одностороннюю» войну самой себе", – Вы отвечаете ей весьма загадочно; «Вы и впрямь необычайно умны… Так что это была за война?» О чем здесь, собственно, речь?
Эриксон: (Эриксон показывает всем отрывок (см.разд. 2.23), где Джейн автоматически дописала буквы t-е, которые, будучи добавлены к слову «war», составят слово «wa-te-r» Даже в этом случае Эриксон оказался поразительно проницательным и догадался, что замечание о проигранной войне (war) на самом деле было зашифрованным сообщением (двухуровневым ответом) об исчезновении главного симптома – страха воды (wa-te-r).
2.17. Полная сознательная интеграция травматических воспоминаний: прямое и открытое сообщение Эриксона, касающееся всего гипнотерапевтического процесса; осознание смерти
Эриксон: Итак, Вы пришли сюда сегодня, преследуя определенные цели. Вы находились в состоянии транса?
Клиентка: Да.
Эриксон: И Вы очень устали от этого?
Клиентка: Да. Никогда не забуду, как после гипноза д-ра Финка у меня разламывалась голова, но я решила, что это после вина, которое Вы мне предложили. А когда Вы спросили меня, не чувствую ли я какой-нибудь боли в области предплечья (разд. 1.6), я ответила Вам «нет», а сама подумала: «Это ложь.» Видимо, в этом виновато подсознание. Мисс Дей потом сказала мне, что я предупредила ее о невозможности выйти на дежурство и она предположила, что во всем виновато Ваше вино. Я ответила: «Подождем, пока я снова с ним увижусь.» А затем я забыла об этом.
Эриксон: Что ж, теперь я хочу от Вас следующего. Вы находились в состоянии транса, но вместе с тем и бодрствовали. Все то время, когда Вы не спали, Вы говорили нам о своем беспокойстве, связанном с плаванием – но Вы сказали значительно больше, находясь в трансе. А теперь я хочу, чтобы Вы запомнили каждое свое ощущение, каждую свою мысль так же ясно, как все те действия, которые Вы только что нам описали. А еще я хочу, чтобы Вы – теперь полностью проснувшись – посмотрели бы на все свежим взором я обсудили бы это со мной честно и открыто, без всяких задних мыслей.
Клиентка: С чего мне начать?
Эриксон: С чего Вам начать?
Клиентка: Он даже приблизительно не определит. Ну ладно, начнем. Прежде всего я обнаружила, что безумно ревную к Элен. Ужасно глупо, но, наверное, естественно.
Эриксон: Более чем глупо.
Клиентка: Конечно, если Вы так делаете.
Эриксон: Если Вы так делаете.
Клиентка: Если я. До рождения Элен я была в семье самой младшей. И конечно – избалованной. Так и должно было быть: ведь самых маленьких всегда балуют. Вы скажете, что, возможно, Ларри тоже ненавидел меня. Надо бы спросить его об этом. А я ужасно злилась на Элен, она была такой крошечной. Считается, что на малышей нельзя злиться. А я злилась – просто готова была задушить ее от злости. Не поймите меня буквально: хоть я и хотела убить ее – не думаю, чтобы я это сделала даже в минуты сильного искушения. Я никогда не забуду тот случай, когда Элен упала с высокого стула. Я чувствовала полное отвращение к людям и к жизни. Наверное, именно поэтому у меня частенько возникает подобное отношение к окружающим. Как люди глупы! Они отказываются понимать очевидные вещи и видят вовсе неочевидное, все всегда путают. Я не помню, чтобы отец до этого случая рассердился на кого-нибудь из нас. Мы могли дергать его за волосы – а он только ухмылялся. Но когда я уронила Элен со стула, он был в бешенстве. И я могу это понять: конечно, недопустимо ронять детей на пол. Но он не должен был давать выход своему гневу. Я была так возмущена тем, что он не пожелал понять, как искренне я хочу помочь Элен увидеть маму – мне казалось, что тогда она перестанет кричать. А потом, когда отец наказал меня, я подумала: «Никто меня не любит. Я отверженная.» Я ненавидела всех, включая Элен. Не думаю, чтобы я испытывала какие-нибудь чувства по отношению к Лизе или к Ларри – ни они меня, ни я их особенно не волновала. Но когда Элен стукнулась головой об пол… Я помню, как все приходившие к нам говорили: «Такой чудный ребенок. Прямо картинка. Именно так и должен выглядеть настоящий ребенок.» Одна пожилая дама однажды воcкликнула: «Берегите ее, такие хорошенькие детки долго не живут!» А я подумала: «Если я не остановлюсь, она может погибнуть.» Наверное, поэтому окружающие считали, что я пыталась убить Элен. Может быть, и так. Да, все-таки именно так. Но я была слишком мала для того, чтобы стать убийцей. А вскоре произошел этот случай с падением в ванну – и этот пронзительный взгляд мамы! Даже после того, как выяснилось, что с Элен все в порядке, я все еще пребывала в уверенности, что она умрет. Она кашляла весь день и всю ночь. Я думаю, она не дала маме заснуть ни на минуту. Но я на самом деле была «отверженной» после всего случившегося – конечно, на очень ограниченное время. И с тех пор меня тянуло сделать именно то, что мне запрещали. Потом произошел эпизод с м-ром Смитом – он был, безусловно, большим оригиналом. Теперь, когда я вспоминаю все – я считаю, что он был добрым малым, но тогда я так не думала. У него были близняшки, совсем маленькие. Мы и сами-то были не Бог весть какими взрослыми, но они были даже младше нас. Им было по шесть лет – да-да, шесть – и мы часто играли вместе. Помню, мама сказала нам, что м-р Смит немец. Еще до рождения ребятишек он хотел, чтобы его жена вернулась в Германию и рожала бы там – тогда бы они были немцами, а не американцами. Из-за этого я стала считать его самым гнусным из людей, хотя его желание было так естественно! Он очень сердился на жену за то, что она не поехала тогда в Германию. А к детям он всегда был очень добр, часто брал нас с собой и играл с нами. Я предпочитала отсидеться в сторонке.