Росси: Шестое с конца слово во втором «трансовом» отрывке клиентки представляет собой забавное сочетание трех слов: жить, давать и нырять. Тогда можно читать это слово следующим образом: «нырять» здесь (что непосредственно связано со страхом воды) – это все равно что жить «полной жизнью». Ну а жить «полной жизнью» – это значит получать и отдавать. Согласны?

Эриксон: Вы «с головой ныряете» в жизнь; Вы бросаетесь в водоворот событий.

Росси: И получается, что страх воды каким-то образом касается того, как наша клиентка относится к жизни.

Эриксон: Гм.

Росси: Страх воды – своеобразная метафора для обозначения страха жизни. Поэтому, пытаясь помочь клиентке побороть страх воды, мы тем самым изменяем ее способ существования (ее экзистенцию).

Эриксон: Итак, Вы делаете решительный шаг – и ныряете в водоворот жизни; Вы, очертя голову, кидаетесь в брак. Почему это так? Слово «нырнуть» в данном случае означает «сделать решительный шаг», «решиться на что-то», и именно этот оборот употребляется в разговорном языке для выражения отношения к жизни, работе или женитьбе. Но это не более чем спекуляция!

А теперь вернемся к нашей клиентке. Ее горизонт определенно раздвинулся. Как она говорит о своих прежних ощущениях? – «Они были очень детскими».

Росси: И Вы поддерживаете в ней возникшее чувство «взрослости»: «Ты чувствуешь, что повзрослела».

Росси: Опять Вы прибегаете к терапевтическим аналогиям и рефреймингу.

Эриксон: Да.

Росси: Кстати – тогда, в 1945 году – Вы намеренно пользовались определенными психотерапевтическими приемами или Вы не задумывались над тем, какие средства применяете?

Эриксон: Да нет, я все прекрасно знал. Например, мой первый вопрос можно свести таким образом к погружению в семейную жизнь.

Росси: Как это у Вас получилось?

Эриксон: "Сколько раз ты можешь оттолкнуться ногами в воде?" Вода здесь символ; Вы спускаетесь с жизненных "горных вершин" к «морю супружеских отношений».

Росси: Но откуда Вы взяли супружеские отношения? Разговора о браке вообще не было!

Эриксон: Нет, конечно, но ведь клиентка упомянула о том, что ныряет! Если мы займемся анализом, то обнаружим, что слово «бегать», например, имеет приблизительно сто сорок значений.

Росси: Следовательно, когда человек слышит слово «бегать», то у него может возникнуть не меньше ста сорока ассоциаций на эту тему.

Эриксон: Вы меня поняли!

Росси: И Вы пользуетесь такой многозначностью, чтобы выяснить, на каком же ассоциативном пути возникает проблема.

Эриксон: Знаете ли, моей первой настоящей книгой был огромный неадаптированный словарь. Вот тогда-то я и понял ту громадную роль, которую играет многозначность.

Росси: Множественность значений слов.

Эриксон: Как-то раз мы вместе с одним психологом из России нашли около сотни синонимов слова «пьяный». Росси: Вот видите, Вы не раз пользовались многозначностью слов и, конечно же, приобрели потрясающую гибкость в употреблении нужных значений – особенно если Вам необходимо установить контакт с пациентом на определенном ассоциативном уровне. Наверное, никому из нас не помешает такая словесная разминка!

Эриксон: (Эриксон долго рассказывает, как его пригласили консультировать двух диссертантов, которые выбрали тему «Как исследовать слово».)

Росси: То есть докторские диссертации посвящены множественности значений слов?

Эриксон: (Теперь Эриксон говорит о своем сыне Роберте, который преподает в младших классах. Роберта называют «ходячим словарем». Он на практике осуществлял знакомство детей с многозначными словами и помогал в этом диссертантам.)

Росси: Что, на Ваш взгляд, указывает здесь на неоднозначность?

Эриксон: Три фразы клиентки: «Да ничего особенного», "Я не умею плавать" и «А что мне делать, когда я ныряю?»

Росси: Вы считаете, что слово «нырять» обладает несколькими значениями?

Эриксон: Да она же сама об этом говорит!

Росси: Что Вы хотите этим сказать?

Эриксон: Что ключ к ответу содержится в вопросе клиентки: "А что мне делать, когда я ныряю?"

Росси: Объясните, наконец, что Вы имеете в виду?

Эриксон: Ну, смотрите. Разве Вы спрашиваете, что Вам делать, когда Вы ныряете? Всем и так ясно: раз Вы ныряете, то именно этим Вы и занимаетесь. А вот клиентка спрашивает, что ей делать. Следовательно, для нее слово «нырять» имеет какой-то более глубокий смысл, чем обыкновенное погружение в воду.

Росси: Мне кажется, что это не более чем гипотеза.

Росси: [В 1987] Мое скептическое отношение объясняется тем, что я в тот момент был не в состоянии не то что принять – даже услышать то, что Эриксон нам пытался доказать. Его выводы в отношении символических и метафорических значений слов показались мне фантастически необоснованными. Мою интерпретацию слияния слов «нырять», «жить», «давать» он отнес к рангу спекуляции. Но сам же он, как мне кажется, разбираясь с вопросом клиентки «А что мне делать, когда я ныряю?», зашел в своих выводах о многозначности слишком далеко. С моей точки зрения, в этом вопросе нашла свое отражение несколько забегающая вперед рефлексия по поводу страха воды: подумайте сами, если клиентка не могла даже подойти к воде, то что же ей нужно было делать, если бы пришлось нырнуть?

Вот она, Вавилонская башня неоднозначности. У каждого человека свой жизненный опыт; мы, используя множественность значений, вкладываем неповторимый, уникальный смысл в свои знания – ив результате получаются совершенно различные выводы, предположения и оценки. Именно поэтому то, что безоговорочно обосновано для одного человека – абсолютно неприемлемо для другого. И именно из-за этого так трудно создать единую универсальную религию, а также единую психотерапевтическую методику.