Но выход, кажется, был. Следовало обосноваться в каком-нибудь другом штате, где брачно-семейный кодекс не так строг и безжалостен. Я обзавелся «Исчерпывающим руководством по бракоразводным процессам», составитель Сэмюэль Г. Клинг, и вскоре выучил книгу премудрого Сэмюэля практически наизусть. После серьезного анализа мои перспективы предстали в следующем виде: в одиннадцати штатах «раздельное проживание супругов без сожительства по взаимному согласию и без обоснованных шансов на примирение» является основанием для развода; необходимый для этого срок определяется разными законодательствами по-разному — от восемнадцати месяцев до трех лет. Однажды я вскочил с кровати в четыре часа ночи, сел к письменному столу и единым духом накатал письма во все университеты каждого из этих штатов, предлагая любые услуги по кафедре английской филологии; за месяц я получил три положительных ответа: из Флориды, Делавэра и Вайоминга. По Клингу, в двух первых штатах основанием для развода являлось «добровольное раздельное проживание в течение трех лет»; в Вайоминге требовалось всего лишь два. Адвокат без особых раздумий обрисовал мне вероятную дальнейшую картину. Предоставление развода наверняка будет сопровождаться вердиктом о продолжении выплаты алиментов, установленных судом штата Нью-Йорк при вынесении решения о раздельном проживании. Если после получения развода я откажусь их выплачивать (это был ответ на мой следующий вопрос), у меня появится шанс — и, имея в виду характер Морин, он появится несомненно — в соответствии с соглашением между штатами предстать перед судом по обвинению в отказе обеспечивать финансовую поддержку бывшей жены вопреки судебному постановлению. «Развод, — сказал адвокат, — вы, возможно, получите, но от алиментов никуда не денетесь». Ладно, черт с ними. Я принял приглашение из штата Вайоминг — университет Ларами, американская литература и литературное творчество, начало курса в текущем сентябре, — немедленно отправился в библиотеку и набрал книг о западных штатах. Не был обойден вниманием и Музей естественной истории; там я побродил среди экспонатов, иллюстрирующих быт индейцев, и диорам с американскими бизонами. Надо бы еще научиться ездить верхом, чтобы не слишком выделяться среди местных жителей. А что до денег, то здорово сэкономлю на докторе Шпильфогеле, не поедет же он за мной в Вайоминг.
Примерно через десять недель я известил заведующего кафедрой, что в силу внезапно возникших обстоятельств не смогу принять его предложение. Большое спасибо и извините. Если конкретней, то (об этом я не писал) при мысли о двухлетней ссылке в Вайоминг меня одолевала безнадежная тоска. Может быть, я и стану там настоящим ковбоем, но прозябание в захолустье — не слишком ли высокая плата за такую науку? Тогда — Флорида? Не столь далеко, но зато срок, необходимый для возбуждения бракоразводного процесса, возрастает на целый год. И алименты все равно останутся при мне — что в Нью-Йорке, что в Ларами, что во Флориде. И вот как я решил. Единственный выход из безвыходного положения — расставание с Америкой, с ее брачно-семейными кодексами и соглашениями между штатами. Новую жизнь надо начинать в новой стране. Стану иностранцем. Но: где бы я ни был, Морин не упустит случая урвать от моих гонораров, если книги будут выходить в нью-йоркском издательстве. Значит, нужно продать все авторские права, например, англичанам, издаваться только там и только там получать деньги. И взять псевдоним. И отрастить бороду. И кто вообще сказал, что я когда-нибудь буду еще издаваться?
Несколько месяцев я размышлял, не вернуться ли в Италию, где пара-тройка человек меня помнила и ждала. А как насчет Норвегии? Попробуй отыщи беглеца среди тамошних фиордов. Ничтожная возможность — если, конечно, Морин не привлечет на свою сторону Интерпол… Привлечет. Нет, Финляндия лучше. Британская энциклопедия сообщила мне об этой стране много воодушевляющего. Высокий уровень грамотности. Долгие зимы. Обилие лесов. Я представил себя в Хельсинки. Потом, размечтавшись, в Стамбуле. В Марракеше. Лиссабоне. Абердине. На Шетлендских островах. Очень удобное убежище, эти Шетлендские острова: население 19343 человека, и довольно близко от Северного полюса. Главные отрасли экономики: разведение овец и рыболовство. Кроме того, здесь выращивают всемирно известных пони. Кроме того, энциклопедия ни словом не упоминала про соглашение между островами и штатом Нью-Йорк о взаимной выдаче злостных нарушителей законодательства о браке и семье.
Прощай, Америка, грубо поправшая мои гражданские права, превратившая раздельное проживание в насос для выкачивания денег (сто долларов в неделю!)! Обросший многодневной щетиной, я просыпаюсь в хижине посреди вересковой пустоши где-нибудь в Скалловее. Свобода! Какая свобода? Я волен беспрепятственно беседовать об английской литературе с овцами, пони и крупным рогатым скотом. Ироничный еврейский прозаик неплохо смотрится рядом с местным пройдошливым пастухом. А ведь дело может принять и более дурной оборот: я опознан и выслежен, несмотря на то, что известен на островах под именем Длинный Том Дампи; она прибывает сюда, и все начинается сначала. Ничего такого невероятного: разве смог я скрыться от нее в стране с двухсотмиллионным населением? Только представьте себе эту картину: торфяники и болота; много валунов; на прибрежных скалах гнездится множество морских птиц; 19343 человека смотрят, как Морин, дрожа от мстительной злости, цепко держит меня за руку на небольшом клочке суши в Атлантическом океане, к северу от Шотландии…
В результате, чувствуя себя хуже некуда (было, было куда), я смирился с судьбой жителя штата Нью-Йорк, пол мужской, жена брошена, развод невозможен. Жизнь тем не менее продолжалась, и следовало существовать, примеряясь к объективным обстоятельствам. Постепенно последствия контузии потихоньку сглаживались; я начал приходить в себя. Даже заметил, что некая Нэнси Майлс, всего год как окончившая колледж корректорша журнала «Нью-Йоркер», соблазнительна и обаятельна. Потом она выйдет замуж за парижского корреспондента, переберется во Францию и опубликует автобиографическую книгу о детстве, проведенном в послевоенной Японии, где ее отец командовал военно-морской эскадрой, — но в период наших недолгих встреч Нэнси была свободна, как птица, и соответствующим образом парила и щебетала. Общение с ней не было для меня отбыванием добровольной (и оттого еще более тягостной) повинности. Я тянулся к Нэнси, как до бегства из Висконсина — к одной своей девятнадцатилетней студентке (между прочим, воспоминания о Карен накатывали и позже: вот мы вместе на Шетлендских островах, где козы, пони и пастухи; но она осталась в прошлом). Три вечера подряд с Нэнси прошли в нескончаемых застольных беседах; третий как раз и окончился постелью. Занятия любовью произвели на меня безрадостное впечатление — в комнате Карен на переменках между занятиями было куда как острее и ярче. Я решил больше не звонить Нэнси. Прошло две недели, и я получил от нее письмо:
«Мистеру Питеру Тернополу,
Институт непредсказуемого поведения,
Двенадцатая улица, 62,
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
Дорогой мистер Тернопол!
Несколько вопросов касательно последствий нашей встречи, состоявшейся 6.06.63, а именно:
1. Что с Вами произошло?
2. Куда Вы подевались?
Всецело сознавая, что столь явная назойливость запредельна для Вашего понимания, я все-таки осмеливаюсь просить об освещении поставленных выше вопросов в письменном виде. Ответ хорошо было бы выслать по адресу, который Вы найдете на конверте, если соблаговолите обратить на него Ваше драгоценное внимание.
Сбитая с толку, но не настолько, как я. И в этом смысле мы не были парой. Я не ответил. Я встретил Сьюзен.
Заплутавшие в ночи странники, ищущие спасения от волков, холодов или копов, обычно довольствуются более скромными укрытиями, чем семикомнатные апартаменты в верхней части Ист-Сайда на Манхэттене. Я никогда до сей поры не живал в квартире, хоть отдаленно приближавшейся к обиталищу Сьюзен по размерам, комфорту и пышности. Я, честно говоря, и не питался никогда так хорошо. Не скажу, чтобы Морин скверно готовила, но время еды в нашем доме использовалось для вербального выяснения сексуальных отношений; дебаты посвящались в основном моему неоплатному долгу: он был столь огромен, словно пени стали начисляться с той поры, когда миллиарды лет назад первая в мире клетка разделилась на две — мужскую и женскую. Раз за разом Морин лезла мне в душу; под такой аккомпанемент никакие деликатесы не лезли в рот. А раньше, до того как меня угораздило стать партнером миссис Тернопол по трапезам, приправленным перцем скандала и солью на раны, голод обычно удовлетворялся в бесконечных университетских забегаловках. Сьюзен же была гением готовки: врожденным — по линии Кальпурнии — и вдобавок отлично профессионально подготовленным. Ожидая, пока жених окончит Принстон и начнется наконец великолепная семейная жизнь, она ежедневно ходила в Нью-Йорке на кулинарные курсы. Там преподавались три предмета, по шесть недель каждый: французская кухня, итальянская и китайская. Сьюзен с успехом освоила все направления — это вам не немецкий в Уэлсли. Она была очень довольна собой — особенно когда поняла, что в кулинарном искусстве может дать фору своей неподражаемой мамаше. О, какой удивительной женой (помоги в этом, Боже!) станет малышка Сьюзен для правильного парня по имени Джеймс Макколл Третий!