— Как можно сделать убийство несостоявшимся?

— Вы помните, как он говорил о священной жертве?

Он открыл конец отчета, где приводилось электронное письмо Безымянного. Клара пробежала строки, которые убийца прислал лично ей: «Как вы думаете, сколько людей лежит в своих квартирах мертвыми вот уже несколько месяцев или лет? Люди, отсутствия которых никто не заметил, потому что мумифицированные трупы не пахнут. Их не заметили, потому что никогда не замечали. Потому что они — бесполезное расточительство клеточного материала, ненужные создания, чья смерть — просто священная жертва».

— Вот здесь проявляется архаичное, — сказал Фридрих и снова откинулся назад. — Мысль о жертвоприношении, убийстве живого существа, о том, чтобы сделать скверный поступок — назовем его грехом — несостоявшимся. Это древний инстинкт. Наш убийца забрал с собой кровь и внутренности жертвы, возможно, чтобы выполнить своеобразный собственный ритуал жертвоприношения. — Он на несколько секунд замолчал, потом продолжил: — Инки приносили в жертву кровожадным богам тысячи людей. В древнем Иерусалиме приносили новорожденных в жертву богам Ваалу, Молоху и Астарте. И все потому, что кровь невинных новорожденных лучше всего подходила для того, чтобы умилостивить богов, которые разочаровались в поступках человечества.

Клара взглянула на человеческий череп, взирающий на них со шкафа.

— Долина Геенна недалеко от Иерусалима, символ Судного дня, была затоплена потоками крови, столбы едкого дыма от сгоревшей плоти и крови поднимались до неба. Все это, наверное, выглядело ужасно, поэтому в арабском языке слово «геенна» обозначает ад.

— Звучит правдоподобно, — ответила Клара, — но сегодня…

— Сегодня, — возразил Фридрих, и на его лице было написано предвкушение радости, словно он подходил к некой кульминации объяснения, — сегодня есть почти полтора миллиарда верующих, которые пьют кровь и едят плоть одного определенного человека. Этот человек, собственно, есть Бог, который стал человеком. И это происходит каждое воскресенье. На каждой святой мессе.

— Вы имеете в виду евхаристию?

Кларе вспомнилась исповедь в соборе в среду. Она подумала о фразе из Нового Завета: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое, вот чаша, пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя во оставление грехов за многих изливаемая».

— Иисус Христос, — произнес Фридрих, — по католическому катехизису считается последней человеческой жертвой, которая была принесена единому и истинному Богу во искупление грехов, для откупа человечества, которому за все проступки в противном случае угрожал адский огонь. Жертвенный агнец, принявший на себя вину и смерть, чтобы избавить других от вечной погибели. — Он поджал губы. — Но церковь в какой-то момент поняла, что перегнула палку и заменила понятие «святые дары» на «евхаристия», или «причастие». Протестанты, которые ведут себя еще более радикально, чем католики, превратили все в чисто символический акт и назвали его «вечеря». — Он пожал плечами. — Но это не меняет происхождения изначального ритуала и догмы.

— Какой догмы?

— Той, что христиане на католической мессе вкушают плоть и пьют кровь Христа. — Он указал на абзац в отчете с небольшой цитатой из католического катехизиса: «Эта жертва является истинной жертвой во искупление грехов человеческих, потому что Христос принял ее, дав распять себя на кресте». — Префект Конгрегации веры в Риме подтвердит вам это.

Клара закрыла глаза, подумала и сказала:

— И для него убийство женщин — это жертвоприношение, чтобы сделать более раннее по времени преступление несостоявшимся?

— Может быть, — ответил Фридрих. — К сожалению, нам известно только об одной жертве, иначе мы смогли бы по физиогномике и второстепенным факторам, сходным у разных жертв, завершить портрет убийцы.

Клара сделала несколько заметок на распечатках.

— Давайте подведем итог, — предложила она. — Он убивает женщин, и не по сексуальным мотивам, а в качестве жертв. Этими убийствами он стремится сделать несостоявшимся какой-то проступок в прошлом. — Она взглянула на распечатки. — Этим и объясняется, почему он убивает, но поскольку в преступлениях нет сексуальной подоплеки, остается открытым вопрос, почему он убивает именно женщин.

Фридрих внимательно смотрел на Клару, пока она говорила.

— И к тому же еще не ясно, преступник мужчина или женщина.

— Очень хорошее замечание, коллега, — ответил Фридрих и поднялся. — На этом перейдем ко второму пункту. К катарсису, очищению.

Глава 22

Просыпаться можно по-разному. Часто человек все еще во сне, размытую структуру которого то тут, то там уже пробивают вспышки реальности. Иногда человек так глубоко погружен в полусон, что сознание начинает воспринимать снящийся мир как желаемую действительность, такими яркими бывают порой впечатления. Спящему тогда кажется, что у него какая-то своя, альтернативная реальность, в которой он — творец и создатель, правда, пока не прозвенит будильник и не появятся наконец силы встать.

Иногда пробуждение происходит медленно, плавно. Например, человек уже знает, что наступила суббота — день, когда можно выспаться и насладиться полусном подольше.

Бывает, человек осознает, что грянул понедельник или вторник, и на работе ожидаются неприятные задания, или споры, или важный разговор, к которому он еще до конца не готов. Тогда человек моментально просыпается от одной мысли о неприятном, которое ему предстоит. И даже если до звонка будильника еще целый час, заснуть уже невозможно.

Иногда человек просыпается после глубокого, черного, затмевающего все сна, который милостиво помогает забыть происшедшее. Такой сон — брат смерти. Такой сон покрывает ужас воспоминаний и реальности темным лаком забытья. Человек узнаёт накануне, что потерял работу или что у него внезапно умер родственник или хороший друг. Человек постепенно просыпается, и вдруг его настигает воспоминание, как острый скальпель или расплавленная активная зона ядерного реактора.

И ужас, который еще мгновение назад покоился под плотным покрывалом Морфея, вновь становится реальным и поднимается в дьявольском триумфе, как вампир из склепа, лишь на время скованный преходящей милостью сна.

Девушка по имени Юлия узнала очертания своей комнаты и увидела, как кто-то в ней передвигается. Она почувствовала, что не лежит, а сидит, но не это ее беспокоило. Какая-то непонятная боль пульсировала в левом виске и постепенно распространялась во всей голове.

Но и боль — еще не все. Что-то громоздилось в ее памяти гигантской каменной глыбой, которая держалась на одном тонком тросе, грозившим оборваться в любую секунду. Эта глыба размажет все, что было под ней.

Она широко открыла глаза.

И в одно мгновение все вспомнила. Как Принцесса мяукала и царапала дверь. Лапы. Садовый секатор. Человек в черном…

Ужас пронзил тело, наполнил его с головы до пят — и, не найдя выхода, не смог вылиться в крик: рот Юлии закрывала клейкая лента.

Крик так и остался у нее внутри, ужас бушевал в теле, не в силах вырваться наружу.

Только теперь Юлия поняла, что на ее голове наушники, заметила, что руки и ноги ее словно парализованы. Ее привязали клейкой лентой к тому же стулу, с которого она встала, чтобы впустить кошку. Потом произошло самое ужасное. Теперь она сидела здесь.

Ее взгляд блуждал по комнате.

И тогда она увидела его.

Черного человека.

На нем был черный латексный костюм, перчатки и очки, как у сварщика, так что девушка не могла видеть его глаз. Парадоксально, но это пробуждало в ней искру надежды: если человек маскируется, значит, он не хочет, чтобы его узнали. А это говорит об одном: он может оставить ее в живых. Или нет? И все же к горлу подкатывала тошнота и одновременно страх, что ее вырвет, пока клейкая лента еще закрывает рот. Захлебнется ли она собственной блевотой? Будет ли незнакомец сидеть и с улыбкой наблюдать за ней?