— Раздевайся, потаскуха!

Это было уже слишком. Я разразилась рыданиями.

— Почему вы мне это говорите? Почему? Я не потаскуха!

От этого он впал в ярость. Он прорычал:

— Заткнись, потаскуха! — И он изнасиловал меня, дав понять, что я лишь вещь и не имею никакого права на слово.

Когда я вернулась к себе в комнату, на экране мобильного телефона, спрятанного под подушкой, увидела двадцать пять пропущенных вызовов от Хишама. По крайней мере я для кого-то существовала.

Следующей ночью меня позвал Каддафи и снова разрядился на моем теле. Потом он заставил меня нюхать кокаин. Я не хотела. Мне было страшно. У меня пошла кровь из носа, тогда он положил его мне на язык. Я потеряла сознание.

Проснулась я с кислородной маской на лице в медпункте украинок. Елена гладила меня по руке, Алина смотрела на меня с беспокойством. Они ничего не говорили, но я видела их сочувствие. Меня отвели в комнату, где я два дня пролежала в постели, не в силах стоять на ногах. И только образ Хишама помог мне держаться за жизнь.

Лишь на третий день Амаль узнала о случившемся. Мне было лучше, и у меня совсем не было желания говорить, но она вне себя схватила меня за руку и отвела к Вождю. Он сидел перед компьютером.

— Мой господин! Это неразумно — давать наркотики малолетней! Это криминал! Опасно! Что на вас нашло?

Она смотрела ему в глаза с потрясающим бесстрашием. Держа одной рукой мою, вторую положив на бедро, она требовала ответа. Она осмеливалась требовать от него отчет!

— Проваливай! — проревел он, указывая ей на дверь. — А ее оставь!

Он вскочил, сдавил мне грудь, закричал:

— Танцуй! — И включил музыку. Потом он вцепился мне в плечи: — Ты зачем рассказала, потаскуха?

— Я ничего не говорила! Они сами обо всем догадались!

Он избил и изнасиловал меня, помочился на меня и, когда отправился в душ, прокричал:

— Пошла вон!

Я спустилась к себе, мокрая и ничтожная, убежденная в том, что никакой душ не сможет меня отмыть.

***

Амаль Дж. не переставала злиться. Но все же она по-настоящему восхищалась Вождем. Возможно, она его даже любила, что мне показалось также невероятным. Она говорила, что обязана ему за дом, в котором жила ее семья, за машину, за некоторый комфорт в жизни. Я не задавала вопросов, я и так была в немилости. Но когда она говорила: «Клянусь головой Муаммара», я знала, что ей можно верить. В Баб-аль-Азизии она не боялась ставить всех на свои места. Жуткому Сааду аль-Фаллаху из протокольной службы, который обращался с ней как с шлюхой, она кричала: «Ты бы лучше заткнулся, педик!» Она ворчала, ругалась, приветливая, как дикобраз, и безразличная к остальным. Но моя беда ее напугала. Утром она ворвалась ко мне в комнату и сказала:

— Пошли, я отвезу тебя к себе домой. Мне разрешили. Возьми вещи на несколько дней.

Я бросилась к ней на шею.

— Ладно, ладно! — сказала она, освобождаясь от моих объятий, по-прежнему немного чудаковатая, но со слезами на глазах. И мы поехали к ее семье. О, какое же это было сладкое чувство — вернуться к нормальной жизни: дом, родители, обеды. Я вспомнила о своей семье и позвонила маме.

— Ты должна ко мне приехать.

Амаль подскочила.

— Не говори ей, что ты у меня! Я тебе запрещаю! Если ты расскажешь своей матери, я тебя мигом отвезу в Баб-аль-Азизию.

Она меня напугала. Все, что угодно, только бы не возвращаться в свой подвал, снова видеть Каддафи и Мабруку. Все, в том числе и солгать маме, чего я еще никогда не делала.

Так я узнала о второй жизни Амаль Дж. О том, где она добывала алкоголь, о ее ночных прогулках на машине, о ее фамильярности со встречными полицейскими — «Как дела, Амаль?» — и о смеси «Ред булла» с водкой, которую она поглощала за рулем, перед тем как побрызгаться духами, возвращаясь домой. Я поняла, что она была жадной к деньгам, она поддерживала отношения с влиятельными и богатыми бизнесменами. Я побывала на вечеринках, куда Амаль приводила других девушек, где постоянно употребляли алкоголь и наркотики, куда спешили попасть сановники и знаменитости страны. Так значит, от меня хотели именно этого? Мое богатство — это лишь мое тело, которое я так ненавидела? Даже в гареме это моя единственная ценность? Если только моя связь с Баб-аль-Азизией не увеличивала мою цену в глазах некоторых мужчин. Одна ночь в шикарном доме знаменитого кузена Каддафи была оценена в 5000 динаров, которые Амаль Дж. поспешила прикарманить и которые я никогда не осмелилась потребовать. Она меня содержала.

***

Однажды по телефону мама сообщила новость: моя подруга детства, Инас из Бенгази, сейчас была в Триполи и мечтала со мной встретиться. Она дала мне ее номер телефона, и я сразу же ей позвонила. Я хотела возобновить отношения с нормальными людьми, с людьми из моей прошлой жизни, пока не ведая, получится ли это. Инас тотчас же ответила с восторгом. Я спросила ее адрес, предложив приехать к ней сразу же.

— Вот как? Ты можешь выходить из Баб-аль-Азизии?

Она знала! Я была поражена. Как мама посмела ей рассказать правду, ведь она лгала своей семье с самого начала?

Я взяла такси и попросила Инас за него заплатить.

— Как такое возможно, что девушке, которая живет в доме президента, нечем заплатить за такси? — пошутила она.

Я молча улыбнулась. Что она на самом деле знала? Что для нее значило «жить у президента»? Она думала, что это был мой выбор? Статус и настоящая работа? Я должна была действовать очень осторожно. Мы зашли в дом, и вся семья вышла меня поприветствовать.

— Давай позвоним твоей матери, чтобы она к нам приехала, — сказала взволнованная Инас.

— Нет!

— Почему?

— Не нужно!.. Я временно живу у одной девушки вне стен Баб-аль-Азизии, и она не хочет, чтобы об этом стало известно.

Все молча и подозрительно на меня посмотрели. Стало быть, маленькая Сорая лжет своей матери… Это и разрушило веселую атмосферу.

— Какая твои дела в Баб-аль-Азизии? — спросил кто-то.

— Я не хочу об этом говорить. Мама наверняка рассказала мою историю.

После этого я закурила сигарету, заставив членов семьи взглянуть на меня с ужасом и осуждением. Сорая изменилась не в лучшую сторону.

Я осталась ночевать у Инас. Немного отдохнула. Вернулась ненадолго в детство. Это было так приятно. Амаль Дж., наверное, была вне себя от ярости и беспокойства. Я не ответила ни на один из ее многочисленных звонков. И когда на следующее утро я все же ответила, она завопила:

— Как ты могла уйти, не предупредив меня?

— Мне нужно было проветриться, ты можешь это понять? У тебя я чувствую себя в новой тюрьме. Спасибо, что ты вытащила меня из Баб-аль-Азизии, а теперь дай мне немного подышать.

Она продолжала кричать, и я расплакалась, тогда трубку взяла Инас.

— Я ее подруга детства, моя семья присмотрит за ней, не волнуйтесь.

Но Амаль Дж. настаивала. Она говорила, что я оказалась в серьезнейшей ситуации, последствия которой я даже не могу себе представить. В конце концов Инас назвала свой адрес.

— Я еду!

Именно этого я боялась больше всего. Единственный приют, который у меня оставался, тот, о котором никогда не догадались бы в Баб-аль-Азизии, был раскрыт. Я почувствовала себя затравленной. И позвонила Хишаму.

— Умоляю тебя, забери меня. Я больше не хочу никого видеть, кроме тебя.

Он приехал через несколько минут. Он меня почти похитил. Машина помчалась по улицам Триполи, потом по пригороду, а потом по деревне. Он крепко сжимал руль, внимательно следя за дорогой. А я смотрела на его профиль, закинув голову на сиденье, чувствовала себя такой расслабленной, какой не была уже лет сто. Я ни о чем не думала, у меня не было никаких планов, я улыбалась и просто доверилась мужчине, которого видела лишь третий раз в жизни. Я не ошиблась. Он был сильным. И пылким. Он отвез меня в загородный домик.

— Отдыхай, — сказал он мне. — Я все о тебе знаю. Отныне я никому не позволю причинить тебе боль.