Для моей матери этот период был очень тяжелым, ведь моего отца уже не было с нами — он бежал в Пакистан после того, как некоторые из его бывших коллег были убиты или похищены. Еще до того, как он уехал, однажды ночью мы услышали стук в дверь. Моя мать посмотрела в дверной глазок и увидела мужчину с автоматом. Его лицо было закрыто платком. Она спросила, что ему нужно.

— Открой дверь. Я хочу поговорить с Акбаром Каргаром, — ответил он.

Мать не открыла дверь и не позволила отцу поговорить с мужчиной. Мы так и не узнали, кто это был. Возможно, он был обычным вором, но с тех пор, если кто-то приходил, чтобы поговорить с моим отцом, мы сильно пугались. Мы жили в постоянном страхе, не зная, переживем этот день или нет.

Вскоре после того, как мой отец уехал из Кабула, он написал нам, что благополучно добрался до Пешавара, но после этого мы некоторое время не получали от него вестей. Он должен был написать нам, как к нему добраться, и моя мать не знала, что ей делать. Нам, детям, было гораздо проще — мы делали то, что говорила нам Мазган. Она включала музыку, а мы все хлопали в ладоши. Сейчас я понимаю, что наше поведение, скорее всего, раздражало взрослых, которые размышляли о более серьезных вещах. Я помню, как мама Мазган ругала ее.

— Мазган, у тебя нет совести! Разве ты не понимаешь, в каком мы положении? У нас почти не осталось еды. Мы можем погибнуть. Ты должна учить девочек молиться о том, чтобы война побыстрее закончилась, — упрекала она дочь.

Но Мазган не слушала ее.

— Мне все равно, и к тому же я не хочу умереть в печали. Кто знает, может быть, мы все погибнем этим вечером, но я хочу умереть, танцуя. Я хочу умереть счастливой. А ты умрешь, сетуя на жизнь.

После таких заявлений мать Мазган отбирала у нее радио, не обращая внимания на наши мольбы.

— У твоего брата больше нет батареек, а нам нужно знать последние новости, — говорила она.

В то время как родные люди выясняли отношения, в городе велись бои. В конце концов нам пришлось оставить наш дом, потому что район, в котором он находился, стал полем битвы двух враждующих группировок. Мы переехали в другую часть Кабула, шахри-нав — новый город. Шахри-нав располагается в центре Кабула. В то время он считался более безопасным местом, чем старый район, где мы жили. Мы переехали вместе с тремя семьями, не взяв с собой ничего, кроме того, что было на нас, — на сборы не было времени. Мы остановились в доме друга нашей семьи, который уже покинул страну, оставив дом таким беженцам, как мы. Жизнь там была тяжелой. Все женщины и дети спали вповалку в одной комнате, у нас не было ни горячей воды, чтобы вымыться, ни запасной одежды. Запасы еды заканчивались, мы не знали, целы ли наши дома. Позднее сосед рассказал, что в наши квартиры заселились моджахеды. Это сильно опечалило мою мать, которая продолжала ждать весточку от мужа. Мой отец — очень интеллигентный человек, и коллекция книг, которую он собрал за годы жизни в Кабуле, была его гордостью. Стены одной из комнат в нашей квартире были полностью заставлены книжными стеллажами. Там были самые разные книги по философии, истории, о политике. Также там можно было увидеть романы и сборники стихов, в основном написанные на персидском и пушту, хотя было и несколько произведений на русском языке. Наши друзья и соседи называли это «библиотека Каргара» и часто брали у нас книги на какое-то время.

В конце 1994 года, перед приходом талибов к власти, наша жизнь в шахри-нав стала совсем невыносимой — сильно похолодало, выпал снег. По вечерам девочки должны были носить воду с улицы — это было нашей работой, и когда мы заходили в дом, наши руки были синими от холода и совсем нечувствительными. Моя мама заметила, что я и мои сестры постоянно чешемся. Она спросила у матери Мазган, как можно вывести вшей, и та посоветовала ей просто обрезать нам волосы. Но мы и думать об этом не хотели. А между тем насекомые стали одолевать нас. У меня были только одни штаны и свитер, черные от грязи, поскольку мне приходилось носить их каждый день. К тому времени мы прожили в шахри-нав почти две недели, и всем стало ясно, что пришло время уезжать.

Моему отцу удалось передать через нашего родственника записку, в которой говорилось, что мы должны взять напрокат какой-нибудь транспорт и ехать сначала в Джелалабад, город на востоке Афганистана. До него было два с половиной часа езды от Кабула. Моя мать и наша соседка решили нанять микроавтобус, но в день, когда мы собрались ехать, пакистанское правительство закрыло проход через границу в городе Торкхам, пытаясь остановить поток беженцев из Афганистана. Нам пришлось изменить маршрут.

Когда пришло время уезжать, моя мать и наша соседка, тетя Несфиса, плакали. Я тоже начала плакать, но лишь потому, что моя мама была расстроена. Тогда я еще не понимала, что покидаю свою родину. Моя мать сказала нам, что мы должны попрощаться со страной, в которой родились, и мы так и сделали, но я осознала в полной мере, что происходило с нами тогда, лишь спустя время. Из Кабула мы уезжали ранним утром, было еще темно и холодно. Мы взяли с собой только самые необходимые вещи, а также хлеб, питьевую воду и молоко для моей маленькой сестренки. Мы приехали в Джелалабад уже после наступления темноты и остановились на ночь в доме двоюродной сестры матери, которая выделила нам комнату. Моя мать задала сестре два вопроса: может ли она помочь нам добраться до Пешавара и нет ли у нее средства от вшей? К счастью, сестра нашла бутылочку с какой-то серой жидкостью с резким медицинским запахом, который я помню до сих пор, и моя мать сразу же стала обрабатывать ею наши головы. До этого у нас никогда не было вшей, и мы смутились, когда дети двоюродной сестры нашей матери стали смеяться и тыкать в нас пальцами. А они, должно быть, были в шоке, увидев, сколько насекомых копошится у нас в головах. Моей матери было очень стыдно, и она без конца извинялась перед сестрой за то, что мы принесли в ее дом вшей.

На следующий день мы снова встали рано и отправились на нашем микроавтобусе к границе с Пакистаном. Официальный пропускной пункт, располагавшийся в городе Торкхам, был закрыт, поэтому нам предстояло перебраться через границу нелегально, через горы. По этому маршруту люди, живущие в приграничном районе, за плату переправляли беженцев в Пакистан. Мы переплыли через узкую реку в деревянной лодке, а достигнув другого берега, поехали дальше в армейском грузовике. В кузове было очень тесно, и нам приходилось сидеть друг у друга на коленях. Не считая водителей и двух его помощников, в грузовике ехали только женщины, и если бы кто-то напал на нас, мы не смогли бы защититься.

Кроме этого, моей маленькой сестре требовалась молочная смесь, и матери нужно было всегда иметь с собой чистую теплую воду, чтобы разводить сухое молоко. Мы все по очереди держали сестру на руках, пока она спала. Я помню, как мы ехали через горы по каменистой дороге, и я кричала, потому что меня швыряло из стороны в сторону. Машина поднимала облако пыли, и я иногда не могла разглядеть даже сидящих рядом людей. Пыль въелась в нашу одежду, нашу кожу. Мне иногда казалось, что эта пыль осела даже на наших душах.

Мы доверили свои жизни незнакомому водителю и двум его помощникам, и в то время как я переживала, что мы можем упасть с утеса и разбиться, моя мать, вне сомнения, боялась, что эти мужчины могут убить, ограбить или изнасиловать нас. Мы раньше слышали истории о том, как афганских женщин и девушек продавали арабским шейхам.

С приходом ночи моя мать и остальные женщины стали нервничать еще больше. Нам сказали, что мы приедем в Пешавар до наступления темноты, тем не менее мы все еще были в горах. Мы рисковали своими жизнями, надеясь встретиться с отцом, которого не видели уже много недель. Этой холодной ночью я коротала время, вспоминая, как мы слушали новости, собравшись вокруг радиоприемника, как Мазган рассказывала нам истории и как ругалась ее мать. Я скучала по Мазган. Покидая Кабул, я пообещала, что напишу ей. Я сказала ей тогда, что хочу узнать окончание истории про маленькую девочку в красной шапочке, бабушку которой съел волк, а она ответила, что это займет слишком много времени. Мы пообещали друг другу, что обязательно встретимся, если останемся живы, но мы больше никогда не виделись. Кто-то рассказывал мне, что она вышла замуж и родила детей, но я не знаю, где она сейчас живет. Меня поражало, как война сводит людей, а потом разводит. В конце концов привыкаешь терять друзей, переезжая с места на место.